В начале марта 1871 г. Алексей Саврасов начал писать свою знаменитую картину «Грачи прилетели». Наверное, это самое «весеннее» полотно в нашей живописи. Так давайте его вспомним – ведь весна уже на календаре!
Волжская поездка
«Грачи» – шедевр, с которым Саврасов навсегда вошёл в число великих русских художников. А шедевр есть шедевр: написано про эту картину немало. Что ж, обложимся литературой – и поразмышляем над прочитанным.
«Грачи» – известный факт – запечатлели пейзаж костромского села Молвитино (см. справку). Как Алексей Кондратьевич там оказался – тоже любопытно. Годом ранее он из поездки на Волгу привёз серию замечательных полотен («Волга под Юрьевцем», например, получила первую премию на конкурсе Московского общества любителей художеств). В конце 1870‑го попросил в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где вёл пейзажный класс, отпуск до мая – и снова махнул с семьёй в полюбившиеся края. В Ярославле сняли большую квартиру. Всё шло замечательно – и вдруг удар: умерла новорождённая дочь. Третья смерть ребёнка в семье. Жена от потрясения слегла. И Саврасов горевал. Сохранился его печальный рисунок – могила девочки. Была у мастера такая привычка – постоянно что-то рисовал, набрасывал.
Господин полицмейстер
Привычка появилась ещё в детстве (родился Саврасов в 1830-м). Уже тогда стало ясно, что мальчишка без рисования не может. Сам научился работать кистью, его картинки вроде «Извержения Везувия» по 6 рублей за дюжину стал покупать для перепродажи сосед. Тут уж отец, небогатый купец из Замоскворечья, согласился отдать сына в училище живописи. Правда, почти сразу пришлось уйти – заболела мать. А там оказалось, что и денег на учёбу дома нет. Но был в тогдашней Москве такой добрый и просвещённый человек – генерал Иван Лужин, городской полицмейстер, тяготевший к «изящным искусствам», знававший Пушкина, член Московского художественного общества. Когда узнал о проблемах юного таланта – стал оплачивать его учёбу из своего кармана. И дальше Лужин Саврасова опекал. Юный талант быстро становился талантом зрелым, картины пользовались успехом, одну даже купила великая княгиня Мария Николаевна – президент Академии художеств. Тоже прониклась к молодому художнику симпатией…
Похоже, к нему все проникались симпатией! Ведь мало что талантище, так и по-человечески невероятно обаятельный – большой, могучий, при этом интеллигентно-застенчивый, мягкий…
Но вернёмся к «Грачам».
Восклицательный знак
Накануне 8 Марта как не сказать доброе слово о саврасовской тогдашней жене! Софья Карловна Герц (сестра саврасовского соученика и друга, дочь крупного искусствоведа) в те дни сама отправила своего Алёшу под Кострому – сочла, что в тяжкой ситуации ему надо переключиться, занявшись любимым делом. Хотя, если вдуматься, женщина недавно пережила роды, её не меньше потрясла смерть ребёнка, она не вставала с постели и вполне была вправе попросить мужа быть рядом. Но отправила – и без этого мы «Грачей» не имели бы.
Молвитино – это достаточно далеко от Ярославля. Как Саврасов там оказался? Есть предположение известного искусствоведа Е. Коншина, что художника интересовали сусанинские места. Правда, костромской краевед Н. Зонтиков напоминает, что всё же родина Сусанина – Домнино, это в семи верстах от Молвитина, и тоже места живописные. Туда Саврасов вряд ли доехал, иначе обязательно остались бы какие-то наброски, зарисовки. Но, в конце концов, чего гадать! Это же художник. Увидел в Молвитино Воскресенскую церковь, радостную синеву пробивающегося сквозь облака мартовского неба, тающий снег, извив речушки, берёзы, грачей, кружащих над гнёздами, – что ещё надо? Родимый русский пейзаж, от которого замирает сердце.
Смешно, но и при жизни Саврасова и тем более в советские годы находились умники, всё пытавшиеся присобачить к «Грачам» какой-нибудь социальный подтекст. Вот, дескать, ещё одно воплощение «немытой России». И природа какая-то изображена скудная, и снег не такой, и церковь – символ народного невежества. Надо сознательно не замечать главного – тихой прелести запечатлённых мастером мест, замечательно переданного восторженного ощущения приходящей весны. Ведь он полотно назвал «Грачи прилетели!» – с восклицательным знаком, явно желая передать свои бьющие через край эмоции.
Картину сразу купил Павел Третьяков. Но в декабре 1871-го впервые представляло публике свои работы «Товарищество передвижных выставок» (передвижники). «Грачи» сначала были показаны там. Потом выставка ездила по стране. Лишь в 1873-м полотно поступило владельцу.
Третьяков заплатил за него 600 рублей. Сумма, равная годовому окладу Саврасова в училище.
Слом
Деньги всем всегда нужны. И Саврасову очень даже требовались. Ещё перед поездкой на Волгу его с семьёй попросили освободить квартиру при училище – так сказать, служебную. С тех пор кочевали по съёмным. А пейзажи в те времена считались чем-то вроде второстепенного жанра – соответственно, покупатели ценили их дешевле. При этом у самого Саврасова было странное убеждение, что художник и не должен быть богат. Наверное, он мог бы сработать заказной портрет, ещё что-то прибыльное – но хотел писать своё. К тому же у него начало портиться зрение…
Но даже не всё это стало причиной саврасовской драмы. Если без обиняков – пить он начал. А потом и спиваться.
Где, с какого момента обычное мужское молодечество, привычка давануть с друзьями бутылку, уверенность, что уж ему-то, богатырю, с лишней стопки ничего не будет, вдруг стала оборачиваться чем-то необратимым? Выше сказано – этого человека все любили. Но к таким обычно и идут с рюмкой – престижно и приятно выпить с великим художником, к тому же славным мужиком! А Саврасов не отказывался…
Собственно дальше – то, что бывает всегда. Ушла жена – и кто осудит женщину, не пожелавшую жить с алкоголиком (тем более две дочки на руках)? В 1881‑м выгнали из училища. Формальный повод – мало учеников. Учеников бывало иногда много, иногда мало, а если даже и мало – так ведь среди них, например, Коровин, Левитан (всегда любившие учителя, прощавшие ему всё). А на самом деле просто слёг в болезни (и вскоре умер) задушевный друг, великий художник Василий Перов, – и некому стало Саврасова защищать. Но и начальство можно понять – сколько можно держать в штате запойного, на глазах опускающегося человека?
Есть воспоминания В. Гиляровского о Саврасове у «последней черты». Описано несколько встреч, но сюжет один: какие-то люди (друзья, сам Гиляровский, некий заказчик) решили помочь художнику. Нашли, накормили, похмелили, отмыли, одели, сняли комнату – работай, Алексей Кондратьевич! Тот воодушевлённо приступает к новой картине – но через неделю холст стоит недописанный, Саврасов валяется рядом и на все вопросы пьяно ревёт: «Никаких!» А там глядишь – он снова на улице, грязный, всё пропивший, с всклокоченной бородой у дверей дешёвого трактира шарит в карманах в поисках нескольких копеек. И так – много раз. Что с таким делать? Нет, и после слома им было написано несколько отличных полотен, осталась прелестная графика... Но в общем-то ему проще было быстренько, «на автопилоте», сляпать, например, повторение «Грачей» и чуть ли не на улице загнать кому попало за бутылку.
Его многие (тот же Третьяков) пытались поддержать, к 50-летию творчества друзья выпустили альбом рисунков, ему удалось обеспечить пенсию в 25 рублей – нищенскую, но ведь сколько ни дай, всё равно пропьёт! Умер в 1897-м в больнице для бедных.
Лишь один
В те годы Саврасов дважды сходился с разными женщинами – наверное, хорошими, если жалели его. Родилось ещё двое сыновей. Один тоже известен как яркий художник, но другого направления – входил в объединение «Бубновый валет», потом был сподвижником Малевича (правда, в советские годы пришлось перейти на сугубый соцреализм). Это Алексей Моргунов (1884–1935). Фамилия по матери, Евдокии Моргуновой, ведь брак родителей не оформлялся. То, что он пошёл иным путём, закономерно. Не только потому, что вообще пришли времена новых исканий. Возможно, понимал – в традиционной живописи отца не превзойти, надо пробовать что-то своё.
Среди других потомков Алексея Кондратьевича тоже есть художники, но и они не носят фамилию «Саврасов».
Может, логично? Саврасов в нашей живописи может быть лишь один.
Молвитино, оно же Сусанино
Село Молвитино – ныне городской посёлок Сусанино, центр Сусанинского района Костромской области. 62 км от Костромы.
Молвитино известно с XVI века. Интересно, что одно время оно принадлежало боярину Михалкову, предку современных Михалковых. Из этих мест – Иван Сусанин, и в 1939-м Молвитино переименовали в его честь: близилась война, «спасителя Отечества» снова поднимали на щит. Но «спасителем Отечества» долго именовался ещё один здешний уроженец – и его судьба чем-то напоминает саврасовскую.
Дмитрий Каракозов 4 апреля 1866 г. стрелял в Александра II. Ученик шляпника Осип Комиссаров (родом из Молвитина) подбил руку с пистолетом. Тот факт, что простой крестьянин, да ещё земляк Сусанина, спас государя, сделал Комиссарова официальным героем. Ему пожаловали дворянство (под именем Комиссаров-Костромской), дали пожизненную пенсию, в его честь учредили особую медаль, выходили плакаты-лубки с описанием подвига, поэты (включая Н. Некрасова) посвящали ему стихи, он ездил по стране с банкета на банкет… Слава оказалась тяжким грузом: Осип мало-помалу пристрастился к пьянству.
Встал вопрос, что с ним делать. Определили юнкером в гвардейский полк, дали выйти в офицеры. Увы, и армейская дисциплина не стала сдерживающим фактором – тем более что для высокородных сослуживцев Комиссаров всё равно оставался плебеем, «нечаянно пригретым славой». Как-то незаметно он сошёл с горизонта, ходили даже слухи, что повесился в белой горячке. Но сейчас известно – нет. Просто подал в отставку, уехал в подаренное ему имение на Полтавщине и там забытый всеми умер в 54 года.