С утра 1 марта 1887 г. государь был в ярости. Идиоты! Один напутал, другой забыл – и карету вовремя не подали. В итоге самодержец всероссийский, император Александр III в полном мундире и в шинели битый час сидел в комнатке швейцара, ждал, пока подготовят выезд. Позже, правда, гнев пришлось менять на милость: эта задержка, возможно, спасла царю жизнь. А дальнейший ход событий привёл к одной из самых символических драм в истории русского суда.
«Вторые первомартовцы»
Из Аничкова дворца, где Александр III жил, ему предстояло ехать в Петропавловский собор на панихиду, посвящённую очередной годовщине убийства народовольцами отца – предыдущего царя Александра II. Между тем полиция уже третий месяц отслеживала группу подозрительных студентов. 1 марта они с утра крутились близ Аничкова. В предполагавшиеся 10:45 царь не выехал (почему – см. выше). Через пятнадцать минут тоже. И через полчаса… А наблюдаемые всё не уходили. У двоих были при себе какие-то свёртки. Наконец – погода-то стояла промозглая – пошли погреться в трактир. Там к ним присоединился ещё один, с толстенной книгой под мышкой. На всякий случай всех решили задержать – просто для проверки. В свёртках и книге оказались бомбы.
Так был взят кружок «вторых первомартовцев» – революционеров, считавших себя продолжателями дела «Народной воли». Сегодня самый известный из них – Александр Ульянов, старший брат сами знаете кого (но будущий Владимир Ильич Ульянов-Ленин – ещё мальчишка-гимназист, он за рамками нашего рассказа). Блестящий студент-естественник на тот момент, по сути, возглавлял группу, лично готовил динамит для бомб.
Однако «АН» интересует другой человек – Николай Адрианович Неклюдов, прокурор и государственный обвинитель на процессе «вторых первомартовцев».
«Особое присутствие»
Их судило Особое присутствие Правительствующего сената – специальный орган, учреждённый именно для суждения о государственных преступлениях и противозаконных сообществах». В «Особое присутствие» и люди отбирались особые, которые с бомбистами либеральничать не станут. Таким был, например, «первоприсутствующий» (председатель суда) на процессе – сенатор П. Дейер, суровый монархист, недобрый человек. Так что приговор предрешён? Как сказать…
Россия тех лет – не сталинский СССР. Конечно, на смену либеральным временам Судебной реформы 1864 г. уже пришла пора ужесточающей право «контрреформы» – но всё же… Юридические процедуры, состязательность процесса, просто общественные приличия никто не отвергал. Между тем в данном деле имелась тонкость, о которой «АН» однажды писали (№15-2009). Власть считала: подсудимые – по крайней мере, самые убеждённые, непосредственно готовившие теракт, – заслуживают смерти (и Ульянов, конечно, тоже). Нечего миндальничать! Семь лет назад такие же фанатики одного царя у нас уже взорвали... Это с одной стороны. А с другой… Преступление-то не состоялось!
Да – не состоялось, потому что полиция предотвратила. Да – умысел налицо. Да – обвиняемые держатся с вызывающим мужеством, раскаиваться и не думают. Однако ни капли крови не пролилось. Никто не оспаривает виновность «вторых первомартовцев». Но если люди никого не убили – за что у них жизнь отнимать? Может, правомернее другие меры наказания – ссылка, каторга, шлиссельбургская одиночка…
Тут многое зависело от прокурора. Это он должен был потребовать для основных подсудимых смертного приговора – и суд бы с ним как бы согласился (с удовольствием).
Не вдаваясь в детали: по статусу прокурорствовать должен был кто-то из крупных чиновников Сената (в числе прочих функций – высшей юридической структуры империи). Великий русский юрист Анатолий Фёдорович Кони в мемуарах пишет, как боялся, что назначат его. Для себя решил: будь что будет, но петли для обвиняемых не потребую. Это против моей совести, человеческой и профессиональной. И тут выясняется: обвинителем будет Неклюдов.
Неклюдов?!
Мировой судья
На суде между ним и Александром Ульяновым произошёл неожиданный диалог (в стенограмме его нет, но зафиксирован очевидцами). Неклюдов спросил: что побудило кандидата в профессора стать преступником? В ответ услыхал: «Пусть господин обер-прокурор вспомнит свою молодость и то, что привело его в Петропавловскую крепость».
Да, двадцать пять с лишним лет назад, в сентябре 1861 г., Коля Неклюдов – высокий, «очень худощавый и до крайности нервный, с острыми чертами одухотворённого лица и горящими тёмными глазами, оригинальный в языке, резкий в выражениях» (А. Кони) – был одним из лидеров студенческих волнений. Начиналось с защиты студенческих интересов, дошло до политики, закончилось демонстрацией и столкновениями с полицией. Несколько месяцев просидел в Петропавловке.
Ему бы после такого – в либеральные адвокаты. Но Неклюдов – вот уж воистину! – «пошёл другим путём». Нет, он не собирался изменять своим убеждениям и всегда считал, что дурные законы нередко сами делают человека преступником. Но может, именно потому помогать людям лучше будучи «во власти», в рамках имеющихся возможностей – стараясь постепенно эти возможности расширять?
Он пошёл мировым судьёй в один из петербургских районов. Скромная должность, неброская юридическая работа «в поле», бытовуха, разбор свар соседей, склок торговцев с Сенного рынка… Но ведь это и есть жизнь! Вскоре о Неклюдове заговорили. И обыватели – молодой судья судил на диво умно и справедливо. И коллеги – Неклюдов написал «Практическое руководство для мировых судей», книгу, высоко оценённую профессионалами. А дальше – путь по карьерной лестнице вверх. На всех должностях Николай Адрианович подтверждал репутацию блестящего профессионала, умного и порядочного человека.
Так что своему любимому учителю он мог глядеть в глаза смело. И учитель (к 1887-му уже скончавшийся) не зря до конца дней воспитанником гордился.
Учителя звали Илья Николаевич Ульянов. Это был отец Александра Ульянова.
Не забыт и ныне
«Аргументы недели» (№21-2015) представляли книгу С. Шахрая и К. Краковского «Суд скорый, правый, милостивый и равный для всех» – капитальное исследование великой русской Судебной реформы 1864 года. Николай Адрианович Неклюдов (17(29).10.1840 – 1(13).09.1896) там упомянут не раз: это имя – одно из самых ярких в истории отечественного права.
После учёбы в Пензе и окончания юридического факультета Санкт-Петербургского университета Неклюдов по собственной инициативе слушал лекции по правоведению за границей. Перечисление всех его карьерных ступенек – дело долгое, просто заметим: Неклюдов не только тянул служебную лямку – он преподавал, работал во множестве законодательных комиссий, был в них, как правило, мозгом и главной «тягловой силой», написал множество научных и практических трудов, имевших огромное значение для российской юриспруденции.
Учитель и ученик
Подростком Коля учился в Пензе в дворянском институте. Реально – что-то вроде лицея, не столичная, но элитная школа-интернат. Илья Николаевич вёл там математику. Замечательный педагог, мягкий душевный человек, его обожали все – а с умницей Колей Неклюдовым вообще возникла трогательная взаимная приязнь. Явно под влиянием Ильи Николаевича Коля сначала поступил на математический – и лишь потом, решив, что толковый юрист сможет больше помогать людям, пошёл в правоведы. А дальше – что ж, у каждого своя орбита. Илья Николаевич ещё несколько лет был в Пензе, женился, пошли дети, потом его перевели в Симбирск… Но связь не теряли.
Знал ли Неклюдов, что подсудимый Ульянов – сын нежно любимого им Ильи Николаевича? Не мог не знать.
Но почему он вообще взялся за это дело? Давление начальства? Неклюдов умел противостоять давлению. Кони предполагал другую модель: интеллигент-либерал счёл, что есть случаи, когда ради главной цели – совершенствования российского законодательства – оправданно пойти на сделку с начальством и совестью. Возможно. Хотя почему не предположить иное? Неклюдов, по выражению того же Кони, уже давно «положил право руля». И мог просто сказать себе: есть вещи, которые в стране нельзя делать по определению. В частности – бросать бомбы. Это надо пресекать на корню, беспощадно. А ситуация с Ульяновым-младшим… Значит, такое мне ниспослано свыше моральное испытание, и моя честность в том, чтобы не дрогнуть перед моим пониманием долга.
Не сказать, что на этом процессе он провёл свою партию с традиционным блеском. Наоборот – был, говорят, бесцветен. Впрочем, солирования и не требовалось, достаточно просто правильно сыграть нужные ноты в общей партитуре. Но и при разборе кассаций Неклюдов настаивал: приговор не смягчать! Так что пятеро обвиняемых – включая Ульянова – взошли на эшафот.
Однако кроме Неклюдова-чиновника был и Неклюдов-человек. Снова А. Кони: «Гордый и самолюбивый, он, конечно, не показывал, ценой какой внутренней ломки и насилия над собой досталось ему его выступление в роли обвинителя». Ещё Кони вспоминает, как в те дни случайно увидел Неклюдова на Николаевском вокзале. «Он кого-то поджидал, и мне невозможно забыть ужасного выражения его лица, с остановившимся взглядом и трагическою складкою губ, и его дрожащих рук, которыми он машинально обирал на себе пальто».
Пережив тяжёлый нервный стресс, Николай Адрианович Неклюдов продолжил службу. Жизнь закончил тайным советником (чин приравнивался к генерал-лейтенанту), товарищем (заместителем) министра внутренних дел империи. Умер в 56 лет, внезапно, в своём кабинете в департаменте полиции. Все эти годы по-прежнему был верен своим принципам гуманности и юридического здравого смысла.
Другое дело, что сама эпоха Александра III считается периодом политических заморозков. И известный адвокат В. Спасович сравнивал своего доброго знакомого, идеалиста во власти Неклюдова с атлантом на фасаде здания: могучие мышцы, напряжение на лице – а подпирает-то крохотный балкончик.
Архитектурное излишество, если нынешним языком.