Смешно, но даже сейчас в некоторых книгах по истории наших спецслужб всерьёз сообщается, что Киндерман, Вольшт и фон Дитмар были «шпионами и диверсантами». Прямо Козьма Прутков вспоминается: не верьте табличке «буйвол», висящей на клетке со слоном. Ведь подоплёка процесса «германских студентов-фашистов» и тогда, в июле 1925-го, особо не скрывалась.
Под звуки лютни
Ах, как славно всё начиналось! Карл Киндерман потом вспоминал: вечером 9 октября 1924 года их с Вольштом друзья провожали в путь. Все весело выпили на дорожку, к вокзалу Фридрихштрассе шли галдящей хохочущей колонной, по бокам двое приятелей – один со скрипкой, другой с лютней, что-то наигрывали…
Через десять месяцев в Москве этот самый Киндерман кричал в зале суда: «Вы понимаете, что «Оргеш» и «Консул» – организации офицеров-националистов? Меня, еврея, и близко бы туда не подпустили!» «Значит, подпустили!» – был невозмутимый ответ. «Что у вас за химики, если обычный пирамидон посчитали цианистым калием?» – «Слаба или нет наша химия – вопрос второстепенный. Гораздо важнее, что не слабо наше ГПУ».
«Мы невиновны…» «Я потерял веру в справедливость…» «Ваш приговор – юридическое убийство, так довершите его!» – это из последнего слова подсудимых.
Романтики
21-летний Карл Киндерман только-только закончил Берлинский университет и получил, как полагалось в Германии, звание «доктора философии». А ещё недавно был просто студентом. Лекции, экзамены, подработки – то репетитором пристраивался, то носильщиком на вокзале, то к частному сыщику в помощники просился (не взяли). Но мечтал о путешествиях, даже съездил с экспедицией на Шпицберген.
И Теодор Вольшт мечтал о путешествиях. Он рядом с энергичным, даже чуть авантюрным Киндерманом смотрелся поспокойнее, посолиднее. Был старше (24 года), диплом ещё не защитил. Состоял в «Штудентенверке» – студенческой организации взаимопомощи, помогал в хозотделе университета.
Как пришла приятелям в голову эта шальная мысль – съездить в Россию? Но пришла. Эх, добраться бы аж до берегов Ледовитого океана! А потом написать книгу, выступить с научным отчётом. Сенсация будет.
Но советское посольство в Берлине тянуло с выдачей виз. «Логично! – заметил им фон Дитмар. – Русские не знают, с кем имеют дело, вот и остерегаются».
Третий не лишний
Что ж, пора представить Макса фон Дитмара.
Московским процессом над «студентами-фашистами» и параллельным лейпцигским делом «германского ЧК» (о котором ниже) плотно занимались как наши историки (В. Исаев, П. Макаренко, А. Колпакиди и др.), так и немецкие. Всюду, когда речь заходит о фон Дитмаре, – знак вопроса. Возможно, случайная фигура – и такая же жертва. Но очень многое заставляет думать, что не просто так этот странный человек двум Паганелям встретился.
Киндерман и Вольшт русского не знали, искали переводчика, а фон Дитмар учился в том же Берлинском университете. Как выяснилось, русский для него – почти второй родной. Сам немец, только эстонский – соответственно и подданный Эстонии. Из баронов. Но, объяснял, по взглядам – левый, дома даже в компартии состоял. Так что к чёрту дурацкое «фон»! Просто Дитмар! Даже Дитмарин – поскольку обожает Россию и тоже мечтает туда съездить. Решили – отправятся втроём, а насчёт виз Дитмар наведёт справки, у него в посольстве знакомый.
И действительно, этот знакомый из посольства сказал: задержка с визами – потому что вы для нас, молодые люди, тёмные лошадки. Если бы хоть членами КПГ (компартии Германии) были…
Что ж, Киндерман срочно вступил в КПГ (а Дитмар восстановился, а Вольшт пытался вступить, да сходу не приняли, так что именовался «сочувствующим»). И даже заплатил взносы за два предыдущих года, чтобы стаж смотрелся посолиднее. После чего визы им тут же дали. Киндерман написал в СССР – в Республику немцев Поволжья, в Томский университет, в якутский Совнарком: так и так, мы, немецкие коммунисты, планируем научную экспедицию, можем ли рассчитывать на вашу помощь? Конечно! – отвечали ему.
«Германская ЧК»
Они сидели вечерами над картой, прикидывали маршруты… Знали ли при этом о шедшем в Лейпциге деле «германской ЧК»? Не могли не знать, столько шуму было. Но, видимо, считали, что к ним это не имеет никакого отношения…
…В «Поднятой целине» Макар Нагульнов учит английский, чтобы на острие шашки понести трудящимся всего мира счастье революции. В «веймарской» Германии (см. справку) пожар «на горе всем буржуям» раздували более подкованные люди. Москва по линии Коминтерна командировала туда под чужими именами видных партийцев (К. Радек, В. Шмидт и др.) красных командиров с опытом Гражданской. Как правило – латышей, евреев, поляков, словом, тех, кто с языком и вообще в Европе скорее сойдёт за «своего». Народ ехал отчаянный, убеждённый, нередко – с ещё дореволюционным конспиративным опытом. Работу поставили грамотно: закупали оружие, закладывали склады, координировали действия местного подполья. При этом, состоя в кадрах РККА, держали связь кто с Иностранным отделом ГПУ, кто с Разведупром (по-нынешнему ГРУ).
Весной 1924 года один из «командированных» попался – Вольдемар Розе, бывший командир дивизии латышских стрелков. В Германии – Скоблевский, работник советского посольства. Он же Горев, Гельмут – главный военный советник ЦК КПГ. Скоблевскому подчинялась, в частности, отдельная боевая группа (её газетчики и прозвали «германской ЧК») – вполне себе отмороженные и трудноконтролируемые местные ребята, на которых много не столько крови, сколько грязи (вроде попыток устроить эпидемию холеры). Причём как раз Скоблевский, их, похоже, сдерживал, в итоге даже разогнал – но не объяснять же эти тонкости полиции! Он вообще держался как кремень. А вот удальцы-боевики на допросах быстро стали колоться…
Германский суд вынес Скоблевскому и двум немецким коммунистам смертный приговор. В Москве Дзержинский приказал своим людям продумать операцию по вызволению товарищей.
Чтобы плыть в революцию дальше…
Когда в марте 1918-го Ленин настаивал на «похабном» Брестском мире с кайзеровской Германией, он исходил из того, что немцы не меньше нашего измотаны Первой мировой и в Берлине вот-вот тоже грянет революция. И в ноябре 1918-го она там действительно грянула. Правда, буржуазная, но по ленинской логике должна была, как и в России, перерасти в социалистическую. Только пришедшие к власти германские социал-демократы в союзе с военными остановили радикалов.
Ситуация тем не менее ещё долго оставалась неустойчивой – поражение в войне, экономический кризис, национальное унижение… К началу 1920-х «критической массы» в Германии накопилось достаточно для нового взрыва. Его из Москвы и начал готовить Коминтерн. В 1923-м вспыхнуло вооружённое восстание в Гамбурге. А вот дальше не сложилось. Однако прекращать борьбу немецкие коммунисты не собирались…
Размен фигур
Киндерман, Вольшт и Дитмар приехали в советскую столицу – и вскоре были арестованы. Дальше – началось... Ваш партбилет – фальшивка: не сходятся даты приёма и отметки об уплате взносов. Почему называетесь «доктором философии», хотя не философ? Таблетки из вашего чемодана – это не пирамидон, а цианистый калий, наши химики доказали! Откуда у вас пистолет? (Действительно – откуда? Неужто, у фон Дитмара обнаружился?)…
Их обвинили в намерении отравить Сталина и Троцкого. Зачем? А по поручению врагов СССР. Вольшт же состоит в «Штудентенверке»? По нашим данным, это филиал нацистской партии. Делать нацистом Киндермана всё же не стали, объявили связанным с «реакционными» организациями «Оргеш» и «Консул».
Нет чтобы бить или пытать – такого, похоже, не было. Но психологически ломали вовсю – имитациями расстрелов, «наседками», что запугивали в камерах… В ГПУ по разным делам сидело ещё полтора десятка немцев. Отлично, назначим «сообщниками»!
Так что на следствии берлинские гости всё подписали. В июле 1925-го в Москве начался громкий процесс. На нём Киндерман и Вольшт от подписанного отказались. А фон Дитмар нет. Твердил: мы приехали убить советских вождей.
Всех приговорили к расстрелу.
Ни абсурдность обвинения, ни отсутствие доказательств никого не смущали. Газетные подшивки хранят судебные отчёты: возмущённые заявления Киндермана и Вольшта подчёркнуто не скрывались. Пусть! А в разговорах с послом Германии в Москве почти впрямую говорилось: не нужны нам эти дурачки! Отдайте осуждённых в Лейпциге – и дело с концом. Обмен «ваших» на «наших» в общих интересах.
Тут добавим: при всём том в те годы СССР и Германия были, по сути, почти союзниками. «Страны-изгои», которых после Первой мировой отринула новая европейская «версальская система», вынужденно потянулись друг к другу. Началось дипломатическое сближение («Рапалльский договор», 1922), потом негласное, но активное военно-техническое сотрудничество… В 1925-м предстояло подписание торгового договора. Кстати, НКИД (ныне МИД) из-за истории со студентами психовал: Дзержинский нам всё срывает! В ответ Феликс Эдмундович положил Сталину заявление об отставке (принято не было).
В общем – обменяли. По принципу «всех на всех». Кроме фон Дитмара – про него сообщили, что умер в тюрьме от инфаркта. Так, не так – поди гадай.
Если его судьбу вынести за скобки – то что ж… Ни там ни там никто не был казнён. Люди вернулись домой. «Активную работу» в Германии Коминтерн свернул. Да – репутационные потери для Москвы. Но что ей – привыкать? А отношения с Берлином всё же сохранились, в том числе по линии тайного военного сотрудничества (оно прекратилось позже и по другим причинам). Всё хорошо?
Как судить. Дальнейшая судьба Киндермана и Вольшта неизвестна. В 1939-м расстреляли Вольдемара Розе – он как раз вернулся из Испании. В те времена вообще пошли под нож все (!), кто в 1925-м организовывал процесс «студентов-фашистов». Тут можно, конечно, сказать, что это «совсем другая история». Но, может, обе истории логически связаны?