В начале декабря 1917 года «Известия» сообщили, что в Петрограде вводится осадное положение. Нет, враг не стоял у ворот революционной столицы. Но уже несколько недель он в самом центре её в буквальном смысле ставил красных героев на колени (и даже на карачки). Осадное положение вводил большевистский «Комитет по борьбе с погромами». Винными погромами.
Утопить революцию
Судя по тому, в каком шоке пребывали тогда победители Октября, удара с этой стороны они действительно не ждали. А. Никишин, автор исследований о роли алкоголя в русской истории, в книге «Сталин и водка» приводит мемуарные свидетельства о тогдашней реакции Ленина: «Эти мерзавцы утопят в вине всю революцию!» – кричал он, и судорога сводила его лицо».
История с петроградскими «винными погромами» декабря 1917 года, в общем-то, и при советской власти не скрывалась. Просто подавалась в одном ключе: имел место, товарищи, и такой нехороший факт, но посмотрите, как лихо справились! Это правда – но не вся. Современными историками (А. Ильюховым, С. Павлюченковым и др.) сюжет исследован глубже, кроме того, ныне опубликованы свидетельства людей, в советские годы не упоминавшихся, – и есть возможность отследить хронологию событий, вспомнить массу колоритных подробностей.
Измученные одеколоном
То, что в Зимнем хранятся фантастические запасы спиртного, перед самой революцией стало приятным открытием и для защитников дворца – что, видимо, скрасило кому-то из них печаль момента. По крайней мере в воспоминаниях людей, бывших тогда в Зимнем, проскальзывают забавные детали: вот, например, двое юнкеров добыли бутылочку мадеры, тихо раздавили и сейчас, шутя, фехтуют саблями в коридоре...
Сам штурм Зимнего – дело маловразумительное. Он и был, и не был. Дворец охранялся не везде, группы красноармейцев, солдат, матросов, просто любопытствующей публики проникали с разных сторон. Иногда достаточно было выломать дверь и зайти. Где-то тут же начали грабить: прихватывать безделушки, сдирать кожу с диванов… И вот то ли уже тогда, то ли чуть позже кто-то из старых лакеев – может быть, даже просто желая придержать «гостей» или как-то откупиться, – видимо, завёл разговор: ребята, я вам винца принесу, только успокойтесь! (По крайней мере тогдашний комендант красного Смольного П. Мальков в мемуарах уточняет: о спиртном солдаты Преображенского полка узнали именно от служителей дворца.)
Винца?! С 1914-го, с начала Первой мировой, в России действовал сухой закон. Но «естество брало своё». Кто побогаче – пил втридорога, кто попроще – употреблял всякие суррогаты типа одеколона. А тут… Ну-ка, дед, что ты там сказал?
Корнет, налейте вина!
Дальнейшая последовательность событий вырисовывается примерно такая. Первым официальную тревогу забил, похоже, А. Луначарский. Народный комиссар просвещения, он параллельно возглавил Дворцовое управление. А в прессе («буржуазные» газеты ещё не закрыли) валом пошли сообщения: Зимний подвергается разграблению. Луначарский во главе специальной комиссии приехал во дворец. Увиденное ошеломило: по покоям и коридорам слонялись толпы солдат, шатались какие-то тёмные личности, лузгали семечки – и все сплошь были навеселе. От комиссара дворца поручика Игнатия Дзевалтовского (члена большевистского Военно-революционного комитета) Луначарский потребовал убрать из дворца посторонних, оставить лишь наружные караулы. Дзевалтовский отказался: ситуация неясна, мало ли – вдруг Керенский с войсками в Питер войдёт! Впрочем, если б и захотел «очистить помещения», то вряд ли бы сумел: нетрезвые солдаты всех откровенно посылали. По требованию Луначарского Дзевалтовского сняли, назначили другого «красного офицера», корнета Покровского. Вскоре, однако, главный хранитель ценностей дворца Василий Игнатов (недавний артист, назначенец Луначарского) сообщил: Покровский пьёт. Приехали с проверкой. Действительно – был пьян. Сняли, назначили самого Игнатова. Через пару дней – вызов в Смольный, приехал нарочный и видит: Игнатов – в дым. Сняли и его…
Это – начальники. А уровнем ниже?
Спиртное государя Императора
В ряде источников сообщается о миллионах хранившихся в Зимнем бутылок – но это, видимо, преувеличение. Описи времён Александра III называют точные цифры: в среднем – 70–80 тыс. бутылок. Тоже много, и вряд ли при Николае II запас стал больше. Спиртное было разное: что-то – действительно коллекционное (вроде коньяков столетней выдержки), что-то – просто для подходящих случаев. Погреба открывались перед дипломатическими приёмами, банкетами. Бутылку-другую могли попросить к столу члены фамилии Романовых, крупные придворные, к праздникам или семейным торжествам – просто служащие дворца. Из тех же описей известно – в подвалах находились французские и немецкие вина различных сортов, шампанское, вина из массандровских коллекций знаменитого винодела князя Л. Голицына; продукция виноградников крымских имений императорской фамилии; элитные коньяки, ликёры, мадеры, хересы, портвейны прославленных марок, а также водки и пиво. Граф Д. Толстой, перед революцией – директор Эрмитажа, вспоминал (впрочем, ссылаясь на слухи), что за коллекцию после революции какие-то «иностранные фирмы» предлагали 18 млн. рублей. В других источниках говорится о 5 млн. долларов и о том, что купить хотела Швеция.
Пьяные лошади
Караулы преображенцев перепились начисто. Их заменили солдатами Павловского полка. Тут же упились и те. Выставили представителей какой-то кавалерийской части – но, как вспоминал «идейный» анархист, бывший политкаторжанин Ф. Другов, «к утру не вязали лыка даже лошади». Поставили красногвардейцев – сознательных питерских рабочих.
Из воспоминаний Павла Малькова: «Является Благонравов, назначенный (…) комендантом Зимнего. На нём лица нет.
– Опять та же история! Высадили дверь в подвал и пьют как звери. Ни бога, ни чёрта признавать не желают, а меня и подавно. За две с небольшим недели третий состав караула полностью меняю, и всё без толку. Что за охрана? Хоть от самой охраны охраняй! Как о вине пронюхают, словно бешеные делаются. (…) Нет, красногвардейцы не пьют, но народ удержать не могут, тех же солдат… Орут, ругаются, глотки понадрывали, а их никто не слушает. Они было штыки выставили, так солдаты и всякая шантрапа, что из города набились, на штыки прут. Бутылки бьют, один свалился в битое стекло, в клочья изрезался, не знаю, выживет ли. Как их остановишь? Стрелять, что ли?»
Возможно, именно этого «изрезавшегося» наблюдал в те дни директор Эрмитажа граф Д. Толстой – он через много лет вспоминал, как на его глазах из подвалов выносили чьё-то бездыханное тело. А может, кого-то другого тащили. Там, в подвалах, бутылки действительно били массово и постоянно – и из пьяной удали, и просто, чтобы не читать этикетки с «ненашими» буквами (чего усложнять – кокнул да попробовал, вкусно ли). Потому на полу винной жижи стояло «выше пол-аршина» (т.е. сантиметров 35–40), и те, кто, ужравшись, падал лицом вниз, запросто мог захлебнуться. В воспоминаниях очевидцев времени вообще масса дивных подробностей. Толпа у Зимнего (солдаты и гражданские) – она деловита, все снуют туда-обратно, таская бутылки. Красные винные пятна на истоптанном снегу, торчащие отбитые горлышки и донышки. Ночная пальба – кто-то с кем-то выясняет отношения. Броневик, присланный навести порядок, – но экипажу передали пару бутылок, и ребята наводить порядок передумали.
Охрана из красногвардейцев, похоже, тоже была сметена. «Допьём романовские остатки!» – такой появился лозунг дня.
Качай его!
О реакции Ленина на происходившее сказано. Гремел гневными речами Троцкий. Упомянутый выше Григорий Благонравов возглавил Комитет по борьбе с погромами. Винные (водочные, спиртовые) склады обнаружились в разных уголках Питера, их тоже захватывали, а комитет отбивал нападения, брал под охрану, расстреливал на месте. В ночь с 4 на 5 декабря Питер вообще погрузился в пучину пьяного безумия: шёл погром складов, гудели полковые казармы, там и здесь вспыхивали перестрелки. Комитет уже лишь фиксировал события – реагировать возможности не было.
В Смольном всё время решали – как быть? Разогнать солдат у Зимнего броневиками и пулемётами? Нельзя: поднимется весь гарнизон. Вино захватить и перевезти… куда? В Смольный! Но тогда пьяные толпы на Смольный и ринутся. А если в Кронштадт? И быстро продать шведам, те не против. Но воспротивились представители Кронштадта: запьют команды кораблей. Может, передать в лазареты? Ага, и очаги буйства сместятся туда…
Тем временем нашлась наконец сила, способная как-то решить вопрос. По одним источникам это был некий прибывший из Гельсинфорса матросский отряд, по другим – латышские стрелки. В любом случае действовали жёстко: захватили подвалы, бутылки начали бить сплошняком. Троцкий вспоминает героя Октября матроса Николая Маркина (погиб в Гражданскую): «в высоких сапогах он бродил по колени в дорогом вине вперемешку с осколками стекла, (…) с револьвером в руках боролся за трезвый Октябрь». Потом пожарная команда начала насосами откачивать из подвалов этот «коктейль». «Вино стекало по канавам в Неву, пропитывая снег. Пропойцы лакали прямо из канав».
Правда, есть упоминания, что скоро перепилась и пожарная команда. А из записок упоминавшегося анархиста Ф. Другова можно сделать вывод, что всё фигня – обиженные солдаты быстренько сорганизовались, «пошли на штурм и взяли Зимний вторично». И пришлось с ними договариваться: объявить, что вино будет выдаваться по-прежнему, но не абы кому, а упорядоченно – делегациям от полков (чтобы отсечь городскую шваль), из расчёта по две бутылки на солдата. Пьянство просто сместилось в казармы, к которым ещё долго опасно было подходить – у поддатых «человеков с ружьём» вошло в привычку постреливать по прохожим.
Закончилось же всё постепенно, само собой – когда запасы в казармах были выпиты, а алкогольные склады тем временем большевики взяли под контроль.