Судьбой начертано – спасать

Чёрный плащ – такое прозвище дали полковнику ВВС Владимиру АЛИМОВУ. Причём не товарищи по лётному цеху, а враги. Подобное внимание заслужить дано не каждому. Уж слишком хорошо он бил бандитов в Чечне во время ночных вылетов. Полковник рассказал «АН» специально для проекта «Говорят Герои. Диалог поколений» о том, как он попал в вертолётное училище, как принимал участие в тушении пожаров в Чернобыле и за что получил звание Героя России.

– ВЛАДИМИР Ришадович, многие вертолётчики мечтали изначально стать именно пилотами самолётов, но часто их уговаривали пойти в вертолётное училище. У вас как было?

– С самого детства хотел быть военным лётчиком и летать на самолётах. Я родился в Башкирии, и недалеко от места, где мы жили, был аэродром. Часто школьниками мы приходили поглазеть, как там взлетают и садятся пассажирские Ан-2 и маленькие медицинские вертолёты.

К тому же на моё детство как раз выпал космический бум – первый полёт человека в космос, первый выход в открытый космос… Я подумал, а почему бы и мне в лётное училище не пойти? Вообще сначала хотел в десантное, но не подходил по росту.

В военкомате меня отправили в Саратовское военное авиационное училище лётчиков. Приезжаю туда и вижу – стоят Ми-6, Ми-4, Ми-2, Ми-1. Думаю, что такое? Куда попал? Где самолёты? Оказалось, училище было вертолётное. Мне сказали, мол, если не хочешь – забирай документы. И был выбор: либо забрать документы и за свой счёт ехать из Саратова в Уфу, либо оставаться учиться. Выбрал второе. Начал учиться, мне нравилось, и уже тогда понял, что никакую другую судьбу иметь не хочу.

– Правда, что вы одним из первых вызвались тушить пожар, когда произошла чернобыльская катастрофа?

– До 1 мая вообще никто не знал, что там произошло. На дворе 1986 год. Холодная война. Власти боялись, что огласка приведёт к подрыву репутации страны в сфере атомной энергетики.

Когда мы взлетели, до конца так и не знали, для чего туда летим. Нам сказали, что под Киевом пожары и нужно их тушить. А так как я тогда служил в одной из частей поисково-спасательной службы СССР в Казахстане и часто работал с космонавтами, то мы готовы были решать такие задачи. Пролетели практически половину Союза. Летели где-то сутки без остановок, без отдыха – только заправиться. И только в Конотопе, где встретилась вся сводная авиационная группа из разных городов, поняли, что летим не торфяные болота тушить. Тогда нам объявили, что выдвигаемся не на Киев, а в Припять.

– Как происходило тушение пожара?

– Сначала пытались тушить чугунными болванками. Сгружали их в парашюты. На самих болванках были заусенцы, которые рвали парашют, поэтому сгружали их в мешки с песком и уже их укладывали в парашют.

– Сколько вылетов в день получалось?

– Где-то 15–18. За каждый вылет получали 5–6 рентген. По нормативам лётному составу нельзя было принимать больше 25 рентген в течение 4 суток. А тут такое превышение! Фактически нас всех должны были списать. Но это означало бы, что вся авиация СССР была бы практически уничтожена. Поэтому уже в Москве, в Сокольниках, в 7‑м ЦВНИАГ, где мы все проходили реабилитацию, командование сделало нам предложение. Мол, они закрывают глаза, врачи оставляют без присмотра ключ от комнаты с медкарточками, а мы своими руками вырываем листы с «лишними» рентгенами. А что делать? Выбор был: или так, или остаться без неба на всю жизнь.

Когда нам поставили задачу тушить реактор, мы уже понимали, что идём на верную смерть – задержись в воздухе над ним немного дольше и получишь смертельную дозу радиации. Но даже в такой ситуации никто не отказался. В те времена у каждого была чёткая установка – сначала думаю о Родине, а потом о себе. Товарища выручай, а сам погибай.

– Как вам удалось вернуться к лётной деятельности, всё равно же медкомиссию проходить?

– Мы её проходили там же, в 7‑м ЦВНИАГ. И рентген для списания не было, поэтому всех допустили.

– Вы участвовали в первой чеченской войне. Как на неё попали?

– Я попал в Чечню весной 1996 года, как раз когда бои уже перетекли из города на равнину. Я служил в должности замкомандира эскадрильи и специализировался на ночных вылетах. Бандиты прозвали меня Чёрный плащ, потому что незаметно подбирался к ним. Для этого я всегда летал без бортовых огней, да и яркость подсветки приборной доски была на минимуме.

Наша цель была не сами бандформирования уничтожать, а отрезать им снабжение. Отрезать их от подвоза продуктов питания, боекомплекта, топлива и вооружения. Снабжение велось ночью, поэтому и нам приходилось совершать ночные вылеты. Летали без прикрытия. Каждые 10 дней происходила смена лётчиков. Больше летать было нельзя, организм с трудом переживает такую радикальную смену ритмов. После 10 дней уже физически тяжело.

А меня после 10 дней забыли поменять, и так по ночам я отработал подряд 34 дня!

– Вы для бандитов были особой мишенью?

– Их «внимание» было понятно – мы на месяц обрубили им подпитку провизии, топлива и патронов. Так что им воевать было нечем.

За это в ответ пытались давить психологически. Бывает, летишь в воздухе, «духи» выходят на твою радиочастоту и говорят: «Я тебя узнал по почерку, это ты вчера работал! В машине (якобы) роженицу везли. Аллах тебе этого не простит». Придумывали такие небылицы, якобы против мирных людей воюем.

Летал я и днём. Трудно нормально выспаться, поэтому встаёшь, поешь, а диспетчер видит тебя и докладывает на базу: «Алимов готов!»

Деваться некуда, приходится лететь.

– Звание Героя России вы получили уже во время второй чеченской войны.

– 13 декабря 1999 года после разведвылета я возвращаюсь на аэродром, стоит сильный туман, сажусь, а на аэродроме все бегают, суетятся, вертушки запускают двигатели… Что стряслось? Отвечают: «Бегом на КП!»

Оказалось, над Аргунским ущельем, которое было опорной базой боевиков, сбили Су‑25. Лётчиком был Герой России Сергей Борисюк. Если бы его взяли в плен, то за него боевики просили бы выпустить всех бандитов и своих соратников, которые сидят в тюрьме ещё с первой чеченской. Наших войск рядом нет, и потому единственный вариант – выслать поисково-спасательную авиагруппу со спецназом на борту. Несмотря на то что я только вернулся с вылета и закончил дежурство – нужно было лететь.

Запускаю машину, смотрю, а Ми-24, которые должны меня прикрывать, уже полетели. Лётная обстановка трудная – стоит густой туман, ничего не видно. В радиоэфире на боевом канале стоит гул.

Через некоторое время моя авиагруппа села рядом со 138‑й бригадой спецназа по приказу В. Шаманова – взять подкрепление. Взяли на борт по 15 бойцов и взлетели. А у Ми-24, которые нас сопровождали, к тому моменту стало заканчиваться топливо. Сесть там же, где и мы, они не могли – шасси этого вертолёта не предназначены для посадок в полевых условиях. Пришлось их отпустить на заправку, а самим продолжить вылет.

Решили зайти в Аргунское ущелье без Ми-24, думали, скорее слетаем без них, сможем вытащить быстрее Борисюка. Как только зашли – по нам начали со всех сторон лупить. Пытались лететь над самой землёй, над ручьём, и получалось так, что боевики на горных тропах были выше нас.

Боевики нас поджидали на этой поляне – они стащили с упавшего Су-25 систему SOS, которая показывает координаты, и поставили её на поляну. Знали, что русские своих не бросают, и хотели уничтожить спасательную группу. Там в районе радиомаяка с «сушки» порядка 250 бандитов было…

Я вёл группу из трёх «вертушек», и при входе в ущелье моего замыкающего ведомого майора Христофорова подбили. Он доложил: «Попал снаряд, пожар, спасай!»

Принимаю решение идти на посадку для эвакуации экипажа со спецназом. Стал разворачиваться, а скорость большая, понимаю, что радиуса не хватит – зацепим горы. Перевёл на режим самовращения несущего винта с увеличением вертикальной и гашением скорости полёта. Таким образом сымитировал падение вертолёта.

А перед посадкой пуля снайпера попала в бронированный электрожгут управления огнём и радиосвязи – он задержал пулю, летящую мне в голову, но вывел из строя рацию и возможность вести огонь.

Со стороны казалось, будто бы нас действительно сбили. Плюс я не отвечал по рации. Боевики прослушивали эфир и тоже были уверены, что я погиб. Поэтому и решили, что сейчас займутся последним вертолётом, а тех, кого сбили, – добить ещё успеют. Это нам помогло выжить в том бою.

Посадку я выполнял «с подрывом», когда перед самым приземлением скорость гасится за счёт увеличения тяги. Но посадка всё равно получилась жёсткая, мы попали в грязь, и нас даже немного протащило вперёд. Входная дверь вертолёта от инерции удара открылась, и бойцы высыпалась на поляну. Начался бой.

До противника всего 150–200 метров, мы у них – как на ладони. По нам долбят изо всех орудий, пулемёт противника режет кустарник, будто пилой. Если сейчас же не уйдём – смерть. Но и без спецназовцев и лётчиков с борта Христофорова как можно уйти?

22 минуты мы сидели, пока по нам лупили, – целая вечность. Смотрю, передо мной «дух» стоит – прямо в меня целит. У меня всё замерло – бросаю планшет вниз, подо мной боец сидит, мол, смотри! Тот в бандита из подствольника зарядил.

Начальник медслужбы авиаполка Осман Магомедович Таваков – единственный, кто остался в вертолёте отстреливаться, – 17 рожков отстрелял. У нас на борту всегда есть ящик гранат. А он сидит рядом с ним и вставляет чеки. Говорю ему: «Ты чего делаешь?» Отвечает: «Ришадыч, нам с такими фамилиями в плен сдаваться нельзя».

Всё это время из сбитого вертолёта тащили раненых. Всех посадили на борт. Стали взлетать, а вертолёт не взлетает – шасси увязли в грязи. Принимаю решение взлетать по-самолётному – с разбега, прямо по кочкам. Скорость набора высоты –1 м/с, впереди горы, посчитал в уме – понимаю, что не успеем с такой скоростью подняться над ними. Что делать? Меня начало в сторону кренить. И всё это уже в облаках. Скорость еле-еле 120 км/ч набрали – это минимальная для нас. Взяли курс на Моздок. Чудом смогли как-то перелететь горы и вообще добраться назад.

Когда прилетели домой, решили садиться тоже по-самолётному – на борту 39 человек, у вертолёта движки еле-еле вытягивают такой перегруз. Причём я решил ещё садиться рядом, не на полосу. Думаю, а вдруг из-за посадки взорвусь, как авиация потом работать будет?

Когда садились, колёса загорелись, движки я от греха выключил сразу, хотя по инструкции положено им охлаждение ещё две минуты. Позже вертолёт признали не годным к эксплуатации – а я отлетал на нём 35 минут с таким количеством людей!

Оказалось ещё, что и у десантников это был первый бой в жизни.

Так мы всех раненых вывезли и попутно из этих 250 боевиков уничтожили половину.

Справка «АН»

Владимир Ришадович Алимов родился 6 декабря 1957 года в с. Караидель, Башкирия. В Вооружённых силах – с 1975 года. В 1979 году окончил Саратовское высшее военное авиационное училище лётчиков. Работал в поисково-спасательной службе на космодроме Байконур, принимал участие в ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС. Участвовал в первой и второй чеченских войнах. Побывал в качестве миротворца в Анголе и Югославии. За плечами В. Алимова более 4 тыс. лётных часов. Указом президента от 15 февраля 2000 года за мужество и героизм ему присвоено звание Героя РФ.

Удостоен почётного звания «Заслуженный военный лётчик РФ», высшей профессиональной классификации «лётчик-снайпер». Кавалер трёх боевых орденов.

Кристина СИЛКИНА, студентка 1-го курса ИГСУ РАНХиГС