Василию Попову в этом году исполнится 90 лет. Всю войну он светил прожектором на немецкие самолеты, а для него самого проблеском надежды оказалась обыкновенная чашка с брусникой, которая и помогла ему выжить.
«Взял, что дали»
Василий Никитович, для каждого 22 июня 1941 года началось по-своему. Как это было у Вас?
- Верно. Мне тогда исполнилось двадцать лет, и я был призван проходить военную службу под Минском. Война началась в воскресенье в четыре утра, а в восемь мы с товарищами пошли на речку. Жара, купаться хочется, мы идем, шутки шутим, разговариваем о чем-то. И тут вдруг посыльный скачет. Дальше, думаю, вам понятно... Вот так, вдали от дома, отслужив месяц, мы и попали на эту самую войну. А ведь только-только принимали присягу...
- Вы сами в прожектористы захотели?
- Да нет, куда уж там! Взял, как говорится, что дали, так как прожектор в части стоял. Тогда ведь не до выбора было. Учебы месяц, в силу экстренных условий. И полный вперед! Наша 57-я отдельная прожекторная рота ловит самолет немецкий, а зенитки его бьют. Кажется, не так уж и сложно... А за всю войну земли знаете сколько пришлось перекопать для маскировки! Ведь надо и прожектор зарыть, и машину, которая ток подает, засыпать. А когда и брезентом закроешь от немецкой разведки. Да и вообще наша деятельность ночная. Ночью светим, потом до двух часов дня отдыхаем, а потом снова за работу. Чистить прожекторы надо было постоянно, иначе копоть не позволила бы им «увидеть» фашистов.
«Силы появлялись сами собой»
- Помните свой первый бой?
- Да, он же и самый трудный. Дело было в Брянске. Мы со своими прожекторами стояли возле завода по производству сухарей. Все как всегда: ловим, светим. Но фашистские самолеты летели настолько стремительно... Это мы потом уже узнали, что по официальной версии их насчитывалось около шестидесяти. Так вот, представьте, как все эти самолеты бомбят практически полностью деревянный город. Пламя полыхало страшное. Вот это и было наше боевое крещение! Боялся ли я? Да не до того, не успеваешь испугаться-то. Когда машина для подачи тока включена, она гудит настолько сильно, что, находясь вблизи, и самолетов не слышишь. И не до мыслей о жизни - лишь ловим, а самолеты все норовят уйти.
- Вы повидали многое, что тяжелее дается: оборона или наступление?
- На войне все непросто. Мы были молоды и взрослели буквально на глазах. Долгое время немец наступал, и нам приходилось держать оборону. Мы только отбивали, а они захватывали. До Волги так дошли. Нападать мы начали в Воронеже. А дальше были Литва, Латвия, Эстония.
Помню тяжелую оборону в Ельце. Вот когда голод дал о себе знать. На день взрослому здоровому мужчине полагалось три сухаря да чуток картошки. И ведь стояли! То отступали, то выбивались вперед. Справились. Потому что не для того все это было, чтобы сейчас поражать всех историями из своей молодости. Думали о своем народе, о детях... И силы появлялись сами собой.
Отстояли и Великие Луки. А свой орден «За боевые заслуги» я получил уже в Латвии. Наградили меня и отпуском домой, за то, что ходил узнавать про сбитый самолет. Родные не ждали меня, в 43-м году-то. Побыл чуток и обратно воевать.
- Случались ли с Вами чудеса на войне?
- С уверенностью могу сказать - да. Во многом благодаря одному из них я и выжил. Сразу после окончания войны нас послали в Ленинград для разминирования полей. Там мне довелось подхватить опасную болезнь - малярию. Лекарство от нее, хина, не помогало. С каждым днем становилось все хуже и хуже. А тут к нам мальчишка прибежал один. Мы ему хлеба дали, а он в ответ чашку брусники протягивает. Ягоды вроде бы обыкновенные, но съел я их и пошел на поправку. Такое вот чудо.
После этого чудесного исцеления летом я вернулся домой. В декабре уже сыграл свадьбу. Дальнейшие годы работал комбайнером, трактористом, бригадиром, радовался детям, внукам и правнукам. В общем, есть, что вспомнить.