Пиджак Юрия Рыбикова с непривычки кажется неподъемным. Так много на нем наград! Среди них медали «За отвагу» и «За боевые заслуги», ордена Отечественной войны I и II степени, орден Славы III степени, орден Красной Звезды. После всех тягот войны вес орденов и медалей для ветерана совсем не важен. Главное - поступки, которые стоят за наградами.
Маленькие эпизоды большого значения
- Юрий Константинович, как Вы получили медаль «За отвагу»?
- Это первая моя награда. Я начал воевать в 1943 году, командиром отделения разведки 26-го артиллерийского полка 63-й стрелковой дивизии. Дело было в Белоруссии, у деревни Орвяница, за рекой Лучеса. Немцы находились на очень удобной позиции — на возвышенности, мы — в низине. Они занимали деревенскую школу и каждое утро, часов в 9, выходили на плац тренироваться. За плацем стояли три мощные сосны. Однажды на рассвете я с небольшой группой людей пробрался туда, чтобы пристрелять местность: произвели прицельные выстрелы, засекли, какую поправку сделать, чтоб не по соснам бить, а по плацу. Я вылез вперед, нашел место, где все отлично просматривалось, и нанес на карту. Потом взял чуть левее, поближе к Лучесе, и пристрелялся там. Ох, уж непросто было выпросить у командира батальона для этого снаряды!
И вот, в один прекрасный день, когда немцы вышли опять на плац, мы их подстерегали. Маршируют себе спокойно в одну сторону, делают разворот, назад идут. Они-то думали, что нам их не видно — возвышенность все-таки. Но я выполз на такое место, где фрицы были у меня как на ладошке! Один раз их пропустил, а когда второй раз проходили мимо нашей притаившейся группы, я дал команду: «Огонь!» Целую роту мы уничтожили почти полностью.
- А после медали были ордена. Они за что?
- Орден Отечественной войны II степени — за пленных. Мы с моим отделением разведки вычислили, что взвод немецкий в определенный час каждую субботу в баньку ходит. Была осень, прохладно. Мы залегли в кустарнике и ждали. Пропустили весь взвод, а сзади шли фельдшер с ассистентом — их и взяли. Один из пленных кричать начал — пришлось угомонить финским ножом. Но мы его на себе дотащили, тут же сдали в медсанбат, там вылечили. Ценные «экспонаты» оказались: все данные о своей части выложили.
- Как же допрашивали?
- Я знал немецкий. Еще в военном училище в Сарапуле изучал: надо же понимать язык врага! Я и в Прибалтике по-немецки выступал, агитацию вел: «Долой Гитлера любыми путями! И Германия будет спасена!»
- Неужели это имело смысл?
- Знаете, бывали даже перебежчики. А вообще это оказывало психологическое давление: у немцев складывалось ощущение проигравших войну. Хотя реагировали они понятно, как. Я в рупор метров за пятьдесят вещаю, а они по этому месту из минометов садят!
- Юрий Константинович, а Орден Славы при каких обстоятельствах получили?
- Прорвался танк немецкий и шел за кустарниками вдоль нашей полосы. Мне удалось незаметно пробраться и внезапно выползти к нему со связкой гранат. Когда я появился, танк уже не мог меня расстрелять, потому что орудие попадало в его переднюю часть — я находился слишком близко. Он дал задний ход, и в этот момент я швырнул гранату...
Танк загорелся, из него выскочил экипаж. Одного немца мне удалось ранить. Такой вот маленьких эпизод...
- Зато большого значения. Ничего себе — в одиночку вывести из строя танк!
- Ну, ребята мои меня поддерживали огнем.
Как немцев гнали
- У Вас такой солидный фронтовой путь: участие в Смоленской наступательной операции, в битве за Днепр, в освобождении Белоруссии, Прибалтики, Восточной Пруссии. Расскажите про форсирование Днепра.
- Рассказывать здесь особо нечего. Мы переправлялись в том месте, где Днепр неширокий, за Калугой. Гнали немцев, те отступали. На берегу реки бревна были: кто из фрицев схватил, тот поплыл. Мы за ними! Они, мокрые все, в лес. Немцев взвод был (40 человек), а нас рота (120). Постепенно настигали их и уничтожали.
- Скажите, а в Прибалтике как народ вас воспринимал — как освободителей или враждебно?
- Враждебности я не видел. Все недовольные ушли в леса, а те, кто остались, нас приветствовали.
- И много было опустевших, оставленных домов?
- Не скажу, чтоб совсем мало. Но, понимаете, с жителями мы особо не контактировали...
- Самые тяжелые бои для Вас где были?
- Под Кенигсбергом. Там меня и «грохнуло». Артиллерия там была мощнейшая, крупнокалиберная — стреляли не жалеючи. Ведь до Берлина недалеко, война к завершению шла! Нам важно было не растерять пыла. У немцев был мандраж отступающих, у нас — азарт наступающих.
- Юрий Константинович, на войне столько ужаса. Как же можно было обойтись без психологических травм?
- Страх, конечно, давил. Но нужно было его перебороть. Здесь кто кого пересилит: либо человек — страх, либо страх — человека. Нам давали по 50 грамм водки перед боем, в неделю раз, — прихлебывали... И немцы тоже. Шнапс пили. Так все-таки полегче было.
Плюс самонастрой. Я себе говорил: «Если и погибну, все равно хоть что-то сделаю для страны!» И из стороны в сторону не бросался: на войне так... куда бросишься, там и накроет!