От боли в глазах меркнет, а идти надо

Александр Анисимов ушел на фронт, как и многие тогда, добровольцем. В июле 41-го ему исполнилось девятнадцать. И кто тогда мог знать, что этот парень-весельчак всего через пару месяцев пройдет по брусчатке Красной площади, перед тем как начать свой героический путь в составе легендарного партизанского отряда «Боевой». А спустя несколько лет его грудь будут украшать орден Отечественной войны, медали «За оборону Москвы», «За боевые заслуги», «Партизан Отечественной войны» I и II степени, «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». А еще через 65 лет он скромно расскажет об этом нам.

«Сюрпризы» для фашистов

Александр Иванович, каким Вы встретили войну?

- Я в молодости чем только не занимался: боксом, футболом, бегом, городками, лыжами, стрельбой. Именно это и помогло мне в начале войны попасть в элитную войсковую часть, которая вела разведывательно-диверсионную деятельность в тылу врага – отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН) войск НКВД.

- Как я понимаю, отбор был серьезным, и попасть туда было непросто?

- Формирование нашей бригады началось в первые месяцы войны. В нее набирали лучших спортсменов, наиболее подготовленных добровольцев-москвичей, а также политических эмигрантов, членов Коминтерна, находящихся в то время в нашей стране. Подразделения ОМСБОНа практически сразу начали напряженные занятия: мы изучали минно-взрывное дело, тактику ведения боевых действий в особых условиях и конечно, усиленно совершенствовали физическую подготовку. Тренировались постоянно. Например, каждый день проходили на лыжах через весь город в Сокольники и там не специальном отрезке железнодорожного полотна учились закладывать заряды и подрывать их.

- А когда Вы начали применять свои знания на практике, в условиях войны?

- До 16 октября мы пробыли в подмосковных лагерях, где минировали подступы к столице. В районе Химок на поставленных нами «сюрпризах» позже подорвалось семь или восемь фашистских танков. Немец тогда подобрался очень близко к Москве, гораздо ближе сорока километров, на которых сейчас упорно настаивают отдельные историки. И вот, когда фашистские войска приблизились вплотную к Москве, нам стали поручать важные задачи по обороне города.

- Могли бы Вы вспомнить об одном из таких заданий?

- Как-то утром мы получили приказ заминировать мост, чтобы остановить продвижение немцев. А по нему как раз в это время прогоняли скот, чтобы обеспечить жителей столицы продовольствием. Мы еле успели установить мины, пока шло стадо. Вражеские танки были уже совсем рядом, я их хорошо разглядел. Некоторые из них были желтого цвета – их перебросили из Африки и еще не успели перекрасить. Свою задачу мы выполнили.

- Это Вы участвовали в обороне подступов к Москве. А как спецназовцы действовали в самом городе?

- В самой столице мы занимались патрулированием улиц, выявляли различные нарушения светомаскировки, дежурили в канализационных люках, обложившись бутылками с зажигательной смесью, отлавливали дезертиров и мародеров. У нас был жесткий приказ — расстреливать всех грабителей без исключения на месте. Но мы, задержав, переправляли их в милицию. Во всяком случае, на мне крови нет. Готовились также к боям в условиях города. Каждому из нас назначили позицию, которую предстояло оборонять в одиночку, с винтовкой и гранатами. Как сейчас помню, мне дали точку в здании на Пушкинской площади, в одной из квартир на втором этаже. К счастью, фашисты так и не прорвались в город, и как только ситуация вокруг Москвы стабилизировалась, нас вновь собрали для дальнейших тренировок.

По партизанским рейдам

- Александр Иванович, у вас наверняка было много друзей-спортсменов. С кем-нибудь из них Вы потом пересекались?

- Я жил в одном доме, только на разных этажах, с боксером-тяжеловесом Николаем Королевым, впоследствии знаменитым партизаном. Вот как раз с ним в одном строю мы и прошагали 7 ноября по брусчатке Красной площади. Из известных спортсменов среди нас еще был неоднократный чемпион страны по бегу Владимир Казанцев.

- Расскажите, пожалуйста, о параде 7 ноября.

- Подняли нас тогда рано, часа в четыре. Погода стояла паршивая. Мокрый снег, ветер в лицо. А мы в легких шинелишках, яловых сапогах, правда, в зимних шапках-ушанках. За плечами вещмешки с запасами продуктов на десять дней, гранат и патронов. Винтовки нам выдали новые - десятизарядные СВТ, но в мороз они себя плохо проявили, система Мосина оказалась не в пример надежнее. После завтрака нас построили. И только тогда сказали, что идем на парад. Приказали подогнать амуницию. Так, в полной боевой экипировке и двинули к месту сбора. По пути около Большого театра подобрали сослуживцев. Так и сформировался наш сводный полк.

- Что у Вас осталось в памяти от самого парада?

- Да немного, честно говоря. Что там разглядишь при темпе 120 шагов в минуту с равнением строго направо! Сплошная пелена кругом. Думаешь только об одном — как не потерять равнение и не сбиться с темпа. На Мавзолее вроде угадывалась фигура Сталина в шинели. Или мы теперь это додумываем. Позже мне приписали в одном издании такой афоризм: «Для меня парад был истинным вдохновением. Показалось, что час мужества пробил». Может, оно так и было.

Сейчас вот кое-где пишут, что нам опасались доверить боезапас, что мы шли с холостыми патронами, тренировочными гранатами и прочее. Чушь полная. Мне врать ни к чему. У нас было по двести патронов на брата. По четыре гранаты на поясе — две противотанковые и две РГД. Разумеется, запалы к ним хранились отдельно, как и положено по инструкции. Иначе до беды недалеко. А танкисты, так те после парада сразу прямым ходом двинули на передовую.

Окоченели мы прилично. В принципе, было чем согреться: нам на пятерых выдали по фляжке спирта — пол-литра как-никак. Но я тогда не пил, не курил. Обошлись без спиртного. И никто всерьез не заболел, что удивительно. Потом вернулись в казармы и стали готовиться к боевым заданиям. День-два — и по партизанским рейдам.

- Как Вы оказались за линией фронта?

- После обучения всех нас разбили на небольшие отряды для выполнения боевых задач. Так сформировались «Неуловимые» и «Боевой» - первые легионеры ОМСБОНа. Я попал в отряд «Боевой» численностью 44 человека. Задача была сформулирована четко: проход через линию фронта на территорию Белоруссии и проведение диверсионно-разведывательных и пропагандистских мероприятий. 23 февраля 1942 года нас на машинах вывезли из города. Помню, когда мы один за другим грузились на полуторки, с родными все прощались накоротке. Моя мать тогда стояла поодаль за решетчатым забором и искала меня глазами. Но подойти к ней у меня не было сил…

По дороге, в машинах, мы проверяли связь, продолжали готовиться. В общем, использовали с толком любую свободную минуту, ведь все понимали, что в тылу противника нас ждут суровые испытания. Приехали мы в Осташково, стали ждать «окно», чтобы пройти через линию фронта. И вот однажды ночью приказ – выдвигаться. В одну секунду собрались, надели лыжи, взяли заранее уложенные волокуши: в одной – продовольствие, в другой – боеприпасы. Впереди шли заслуженные мастера спорта Иванов и Андреев, а мы, молодежь, сзади. Я следы нашей лыжни заметал и прикрывал товарищей заодно. Наконец, в глухом лесу под Витебском мы разбили лагерь.

Так не мудрено и жизни лишиться

- А сохранились ли у Вас какие-либо данные о действиях вашего подразделения за годы войны?

- За время пребывания партизан «Боевого» в тылу врага мы успели пустить под откос больше ста вражеских эшелонов, уничтожить около тысячи вагонов, захватить в плен свыше двух тысяч фашистов.

- Вы помните свой первый бой?

- Первый бой наш отряд принял после лыжного перехода линии фронта в феврале 42-го в небольшом, из двух хат, хуторке. Только отогрелись и расположились ко сну, и вдруг стрельба. Заявилась группа немцев и полицаев за хуторской горилкой, видимо, погулять надумали, да нарвались на охранение. В перестрелке с ними ранило Хартулари – начальника разведки отряда. Это была первая наша потеря. Его положили на волокушу и – быстро в лес. Меня командир оставил для прикрытия. Я выбрал хорошую позицию, замаскировался в снегу, обложился боеприпасами и приготовился к длительному бою. Однако немцы до рассвета в хутор так и не сунулись. Приладил я тогда лыжи, чтобы своих догнать, да не тут-то было. К утру мороз поддал, ноги одеревенели, ступни примерзли к сапогам. Все, думаю, кранты. Наступаю – от боли в глазах меркнет. Но идти надо. Приторочил к ремню сосновую лапу следы заметать и – вперед, не останавливаясь. Вскоре пошел привычным махом, догнал своих.

- А где бойцы потом брали продовольствие, ведь запасы на волокуше, наверняка, быстро закончилась?

- Отряд питался в основном продуктами, пожертвованными населением, и в подавляющем большинстве случаев к партизанам относились как к родным, особенно белорусы. Им самим есть нечего было. Они спасались от голода лепешками, замешанными на лебеде, горохе, картошке, на «деревянном» масле (низший сорт оливкового масла), и делились с нами. А мы с ними – табачком, присланным с «большой земли».

Но вот однажды, прибыв за продовольствием в одну из станиц, я зашел в хатку поесть, а, поев, почувствовал сильную слабость. А тут еще фашисты объявились. Еле дотащился до телеги. Хорошо рядом лес, туда фрицы боятся захаживать. В лагере врач определил у меня отравление мышьяком.

На допросе «кормильцы» юлить не стали, сказали, что гитлеровцы отобрали у них скотину, пообещав вернуть в обмен на живого партизана. «Что же ты, разведчик, врагов прошляпил, - укорил меня командир. - Так немудрено и жизни лишиться». «Так свои же», - ответил я.

И я точно знаю, что если бы не смог добраться тогда до телеги, подорвал бы себя гранатой.

- Как долго продолжалась Ваша партизанская деятельность?

- В 43-м году я получил новый неожиданный приказ: срочное отправление с Казанского вокзала для дальнейшего прохождения службы. И через несколько суток – Ташкент, Душанбе и конечный пункт – Пянджский пограничный отряд. Здесь необходимо было усилить государственные рубежи на границе с Афганистаном. Так 3 июля 1943 года я надел зеленую фуражку. Помню, думал тогда: куда я попал?! Не край – диковина. Жара нестерпимая, комары по-особому жгучие. Название местности - Файзабад Кала, Кумсай – кишлак, что рядом с нашей 6-й заставой, с ходу и не запомнишь. Верблюды, ишаки, минареты, женщины в паранджах… Да что там – вода, воздух, небо были другими и поначалу никак не глянулись. Жутко тянуло обратно в свою бригаду. Ребята, приехавшие со мной, человек двадцать пять, тосковали не меньше моего.

- И как началась Ваша жизнь вдали от Родины, от линии фронта?

- Когда мы приехали на место, выяснилось, что жить нам негде, надо строить казарму. И вот мы с ребятами днем поочередно то работали топорами, то вели наблюдение с вышки, а ночью патрулировали вдоль границы. Мы, можно сказать, полностью построили городок на заставе. Начальник заставы капитан Лабинов (как же он в душу влезал своими матюками: и подзадорить мог, и ободрить!) приводил нас в чувство на строительстве городка. Глины, соломы, камыша было предостаточно, благо, река рядом. Глину заливали в самодельную форму, и под палящим солнцем вскоре получались готовые кирпичи. Стены – крепкие, крыша – надежная. Потом привезли железные кровати, сено для тюфяков, накомарники. Надо было еще и быстро оборудовать линию границы: выставили секреты, сигнализацию сделали по-фронтовому, из консервных банок. Просто, зато весьма эффективно. Не то что враг, дикобраз не проползет!

- Александр Иванович, чему Вас там обучали?

- За время службы на границе я прошел специальные курсы парашютной подготовки. Местность, которую контролировал погранотряд, была гористая, и руководство понимало, что пограничным нарядам тяжело догнать нарушителей, которые привычны к горам с детства и прекрасно знают все тропы. Вот и готовили пограничников высаживаться с самолетов им наперерез.

Бывали, конечно, и несчастные случаи: у кого парашют не раскроется, у кого стропы запутаются. Я тоже один раз приземлился неудачно, ноги повредил. Но потом научился, совершив всего восемь прыжков. Причем прыгали мы с малой высоты, с крыла самолета, так что вначале было очень нелегко…

- Не всегда же приходилось прыгать с парашютом, чтобы догнать врага?

- Да, не всегда. Участок заставы, на котором я служил, проходил вдоль пограничной реки. Течение было очень сильное. И вот как-то раз мы ловили нарушителя, но он добрался до берега и попытался уплыть. Наш снайпер его достал, но тело вытащить не смогли – его мгновенно унесло течением.

А однажды мы вместе с младшим наряда издалека заметили человека, который горной тропой спускался к реке с «чужой» стороны. Он постоянно оглядывался по сторонам, да и одет был подозрительно. Мы спрятались недалеко и решили подпустить его поближе. Вдруг смотрим, он прямо на нас идет! Я товарищу шепнул, чтобы он обходил сзади, а сам спрятался за угол, чтобы выйти наперерез. Когда нарушитель оказался совсем близко, мы с напарником почти одновременно вышли из засады и приказали неизвестному стоять. Тот, недолго думая, бросился на меня с ножом. Я успел увернуться и ударить его прикладом, но нарушитель оказался тренированным и после такого удара не упал! Пришлось мне вспомнить боксерские приемы: левой рукой я ударил его в грудь, а правой со всей силы в челюсть. Только после этого он прекратил сопротивление и рухнул на землю. Я связал ему руки и пустил сигнальную ракету. Наши быстро приехали на лошадях и увезли его. Позже начальник заставы поощрил меня десятидневным отпуском на Родину.

О Витебских лесах, да о ребятах

- Какие они, будни советского солдата на Пянджской заставе?

- Там, в приграничье, трудно было всем: и нам, и местным жителям - ведь все мужики на фронт ушли, вот и помогали мы оставшимся женщинам выполнять тяжелую работу, частенько таскали в тюках хлопок. Взвалишь тюк и идешь – пыхтишь паровозом, девчат смешишь. Местные благодарят, приветствуют. «Ташакур», - говорят, щурятся. Да это нам даже в радость: и помощь, и тренировка хорошая. А вообще-то все было: и нарушителей ловили, и с парашютами прыгали, и от тигров спасались, я даже малярией переболел, но все-таки служба мне нравилась, интересно там было!

- А что еще радовало Ваше сердце вдали от Родины?

- Вокруг красота была, будто из учебника. Оазис, и только: арыки, пирамидальные тополя, заросли фисташки, винограда, бахчи. Дичи – шагни – фазан вылетит. А вечерком соберемся в курилке – и все больше о витебских лесах, да о ребятах. Зайдется сердце, скрипнешь зубами. Какая там красота, даже когда война!

- Долго продолжалась Ваша служба на границе?

- Ещё несколько лет после Победы. Помню, 9 мая 1945-го граница взорвалась сполохами салюта – стреляли из ракетниц всех цветов. Так в отряд пришла весть о Победе. А я лишь в 1949 году вернулся в Москву и сразу пополнил милицейские ряды – стал участковым своего района. И как бы странно это ни было, своё самое тяжёлое ранение я получил не в тылу врага на спецзадании, не на границе, а именно здесь, в мирном, на первый взгляд, городе. Несколько пьяных мужчин напали на женщину. Я тогда проходил мимо и вступился за неё. В драке получил многочисленные ножевые ранения груди, было проколото легкое. Тренированный организм, конечно, справился, восстановился, но я уже не мог оставаться в милиции по состоянию здоровья и ушел работать на завод «Компрессор».

- Александр Иванович, снится ли Вам война?

- Знаете, что мне иногда снится? То, как на границе нас заставляли учиться ездить на лошадях. А куда денешься, надо! Был у меня конь Везучий. Меня как шифровальщика заставы частенько отправляли в отряд с донесениями. За 22 километра. «Анисимов! Пакет! Коня!» - взлетаю на Везучего, и он везет меня до первой низинки. Спешиваюсь, даю хлеба коню, и он за мной следом, хвостиком готов идти на край света. Я хоть и футболистом был, и лыжником, ноги, что колонны Бранденбургских ворот. Но после коня так не хотелось появляться в отряде враскорячку! Вечером в клубе кино, танцы, девчата подбегут, а я…