Ренат Акчурин: Откатов от меня не дождутся

Академик Акчурин, пожалуй, самый узнаваемый кардиохирург на постсоветском пространстве. Его имя давно стало синонимом высочайшего профессионализма, он один из тех людей, кого можно назвать нравственным ориентиром. В беседе с корреспондентом «Аргументы.ру» Ренат Сулейманович рассуждает о сегодняшнем дне отечественной медицины, перспективах ее развития и сложностях.

- Ренат Сулейманович, как вы оцениваете шанс россиян получить качественное медицинское обслуживание?

- Я полагаю, что этот  шанс сейчас, даже не удесятерился, а во сто крат лучше стал, чем в те времена, когда мы учились в медицинском институте. Потому что, наконец, доходит законодательство до всех регионов России и практически везде созданы высокотехнологичные медицинские центры. Стало быть, говорить, что пациенту теперь надо ехать в какие-то столичные или большие города было бы не совсем правильно. В нашей области цифра оказываемой помощи поднялась на 400% по сравнению с тем, что было в 1989г.

- А кадры?

- Вот что касается уровня образования, то тут мы немножко промахнулись, потому что в связи с возникшими свободами в выборе пациентов, получении средств на развитие, здравоохранение, оставаясь на высоком уровне, забыло о своем образовании. Я имею ввиду не постдипломное образование, а медицинские вузы. И мы ударились во всевозможные европейские реконструкции, которые ровным счетом ничего не принесли российским врачам. Ровно на сколько мы поднялись в количестве операций, настолько же ухудшилось образование у молодежи. Вот эта система тьютерства, когда студенты до четвертого курса ничего не делают, как-то все это стало слабеньким и те доктора, которых мы сегодня получаем, они, к сожалению, нуждаются в дополнительном доучивании.  

- А с чем это связано?

- Наверное, с тем, что когда какие-нибудь реформы делают, то хотят тебе навредить. Вот реформы надо делать медленно. Это же известная китайская пословица, которой тысячи лет, если хочешь пожелать плохого, то пожелай, чтобы он жил во времена перемен. Мне казалось, что все реформы нужно вводить очень постепенно, для того чтобы опробировать их, посмотреть какие результаты они приносят. А не так огульно – раз и всех перевели на тот же ЕГЭ пресловутый. То же самое произошло с образованием в здравоохранении.

- И что делать?

- Думаю, будем исправлять. Полагаю, у нас время еще есть на исправление того, что наделано. Возвращать старые традиции русской медицинской школы обязательно надо. Сейчас все построено на изготовление зауряд-врача, который работает так: вот симптом – вот диагноз. Есть больные, у которых десятки симптомов сходятся в одной точке и ты должен быть очень опытным врачом с высоким и хорошим образованием, чтобы различить, что же там на самом деле.

- А медицинская промышленность?

- Медицинская промышленность, к сожалению, превратилась в привозной центр. Я очень смеялся, когда в начале 90-х гг мне позвонили и сказали, что вот мы распространяем очень хорошие наборы для хирургов. Я удивился и заинтересовался, мне принесли несколько экземпляров. Производство, якобы, какой-то хорошей американской компании. Я спросил откуда наборы, оказывается взяли в соседней синагоге, использовались для обрезания. А вы уверены, что это американские, спрашиваю? Открываю и смотрю – там же должны быть ножницы, пинцеты, какой-нибудь шовный материал. С перевязочным материалом – все хорошо. Ножницы, пинцеты и все остальное сделаны из пластика весьма дешевого качества, который сломался у меня в руке, хотя инструмент держу уже 45 лет, и когда я в лупу посмотрел, где это сделано, оказалось, что это инструменты пакистанского производства. Это значит, что какой-то умный делец в Соединенных Штатах подрядил пакистанскую компанию делать копеечные инструменты, сделал большое количество и продал их в синагогу по цене уже 3,5 или 4 доллара за штуку.

Это в российской промышленности никогда не приветствовалось. А тем более в российском медицинском истеблишменте всегда рассматривали инструмент с точки зрения его полезности. Я помню период, когда я пользовался инструментами нашими, российскими – целый набор для каронарной хирургии, другие наборы. Поэтому мы продолжаем работать с казанцами (Казанский медико-инструментальный завод – ред.) и за последние двадцать лет создали набор для каронарной микрохирургии, которым я только что пользовался и затем пришел, чтобы с вами поговорить.

- А сможем ли мы сейчас обойтись без импортной медицинской техники. Вот не так давно был соответствующий призыв со стороны минпрома…

- Считается, что в 20% случаев, когда у нас есть сертифицированные по европейским стандартам инструменты, мы абсолютно не нуждаемся в импортных аналогах. Целый ряд инструментов и аппаратов, которые изготовлены, так называемыми, оборонными предприятиями, тоже имеют полное право  на жизнь. Они просто не сертифицированы, исключительно потому, что сами предприятия секретные и не могут выходить со своей продукцией. Смею вас уверить, что стабилизатор миокарды, который сделан с моим участием, для операции на бьющемся сердце - блестящее изобретение КБ «Взлет», он затмит любые иностранные образцы. Но его никто не покупает. Потому что выгоднее на каждую операцию потратить 2,5-3 тысячи евро, чтобы получить откат. Кстати, это слово я впервые услышал из уст нашего премьера Дмитрия Медведева, он это еще тогда знал. Я когда сказал Дмитрию Анатольевичу, что вот эти коронарные инструменты мы никак не можем внедрить, они готовы, они блестящи, их даже Дебейки одобрил. Он посмотрел на меня и говорит: «Наверное, отката все ждут».  Но от нас отката не дождешься. Наверное и больные должны требовать, чтобы были хорошие инструменты. Но если серьезно, то в отечественной промышленности можно использовать вот не более этих 20%, потому что все остальное не сертифицировано. Так заключает Минздрав. Но если мы говорим о нашем «эго», то, наверное, Минздрав мог бы создать какую-то специальную комиссию и определить этот перечень. Я уверен, что он вырастет до 50%. Я знаю, что у нас делают и ангиографы,  и рентгеновскую аппаратуру хорошую в Питере, основу компьютерной томографии -  трубку – тоже у нас создают институты физики РАН.

- Вы начинали в трансплантологии. Вот говорят, что у нас есть какие-то уникальные разработки, например, по пересадке лица…

- Это все-таки не наши, этими операциями больше занимаются на западе. Я действительно занимался трансплантацией и даже первым в СССР делал операцию «сердце-легкие» и больной у нас прожил две недели почти. Дело не в этом. Сама по себе трансплантация органов и тканей, если мы это рассматриваем как тему, требует высочайшей организации в обществе. Общество должно принять раз и навсегда аксиому, что любой орган любого члена этого общества может быть использован, если мы знаем, что его спасти невозможно. Человек погиб в аварии, катастрофе, а орган может быть использован для продления жизни любого другого. В Америке все это поняли и многие носят с собой карточки, что разрешают в случае чего использовать свои органы для забора.

Второе важное звено в этой организации – это информационное обеспечение, единая база данных: где живет донор, какие у него показатели. Этого пока еще нет. Если все это будет сделано, то останется самая легкая часть – саму трансплантацию я бы не отнес к разряду технически сложных операций. В руках хорошего опытного хирурга она выполняется достаточно быстро и процент удачи очень высокий – 98%. Нужны только правильные законы и правильная работа. Логистика должна быть, если сегодняшним языком говорить.    

- А есть какие-то технологии, в которых только Россия впереди и больше никто?

- Я думаю, что сегодня нет, хотя говорить могут много. Дело в том, что многие вопросы, которые мы обсуждаем с точки зрения новизны, они уже когда-то были. Заметьте – болезнь не изменилась, осложнения не изменились. Мы меняемся, каждый раз получая новые технологии, новые вооружения. Кто первый сделал – тот и внедрил. Сказать, что мы во всем пионеры – это был бы квасной патриотизм. Могу сказать, что в мире существуют всего два центра, которые выполняют операции на сердце под микроскопом и один из них наш (Институт клинической кардиологии имени А. Л. Мясникова). У нас, к сожалению, конкурентов нет. Но есть последователи. Это уже хорошо. Всего 30 лет понадобилось, чтобы убедить людей, что оперировать артерии диаметром 2 мм лучше под микроскопом.

- А население сейчас больше или меньше страдает от сердечно-сосудистых недугов?

- Все то же самое. Все цифры очень медленно меняются. Что мы с вами можем вспомнить 2,5-3 столетия назад? Эпидемии, пандемии – чума, холера, еще что-то, выкашивали страны. Сто лет назад – грипп, испанка, так называемая, когда сумасшедшее количество больных погибло. А сегодня, почему-то, ишемическая болезнь сердца. Я думаю, и тогда болели, и инфаркты переносили, и ишемическая болезнь была. А учащается, потому что ритм жизни совершенно другой. Раньше, чтобы доехать в город, который в часе лета от вас, требовалось месяц плестись на карете. А теперь – раз и через час там. То же самое и во всех ваших делах – столько много усовершенствований, что вы уже обгоняете сами себя в жизни. Быстро стареете, быстро заболеваете.

Интервью подготовлено при содействии Представительства Республики Татарстан в Москве.