Роль иностранного языка в нашей сегодняшней жизни очень трудно оценить однозначно. Мнений – великое множество. Одни считают, что без знания иностранного не прожить, другие бьют тревогу по поводу всё возрастающей массы заимствований в русском языке… О том, что сегодня происходит в языковой сфере, мы поговорили с Дмитрием ПЕТРОВЫМ – переводчиком-синхронистом, знающим более 30 языков, ведущим программы «Полиглот» на канале «Культура».
Возвращаемся в детство
– Дмитрий Юрьевич, ваша программа «Полиглот» заманивает телезрителей смелым анонсом, обещающим овладение английским языком за 16 занятий и даже английские времена онлайн знать наизусть. Звучит довольно дерзко. Каким же способом можно добиться такого успеха?
– Весь секрет – в методике. Основные её принципы – компактность во времени, доведение до автоматизма базовых грамматических структур, освоение самой употребительной лексики и образно-эмоциональное восприятие зыка. Допускаю, что это слишком смело, но мне в голову пришли аналогии… с ядерной физикой. Там есть понятия «волна» и «частица», которые неотделимы друг от друга. То же самое и в языке: грамматические структуры и слова – это частицы, а эмоции и ассоциации, которые вызывает язык в целом, – волна. Одно без другого существовать не может. Поэтому, когда вы уделяете внимание исключительно грамматическим конструкциям и количеству выученных слов, успех вряд ли возможен: ученика мучают скованность и напряжение. А если язык воспринимается не как «мёртвый» учебник или словарь, а как нечто живое, изменчивое, наполненное яркими образами, эти барьеры исчезают. Именно такого подхода я придерживаюсь, работая с учениками в студии.
– Как известно, через образы и эмоции мир воспринимают дети, а ваши ученики – уже взрослые…
– Попытка вернуть «детское» восприятие при обучении языку – одна из моих задач. Когда в детстве мы знакомимся с родным языком, мы не думаем о том, как это лучше сделать, – и при этом блестяще его осваиваем. Конечно, в ту пору мы уже не вернёмся, но на короткое время можем воспроизвести такое состояние. В результате уходит страх ошибки, а это – залог успеха.
– Тем не менее многие уверены, что заговорить на английском, как на родном языке, невозможно.
– Конечно, невозможно. Но такая задача и не ставится. Открою секрет: среди жителей планеты Земля, которые говорят по-английски, лишь для 10% этот язык является родным. Остальные его выучили и владеют им в разной степени. Ситуация здесь точно такая же, как, например, с плаванием: не каждый станет чемпионом, но каждый может научиться держаться на воде, чтобы не утонуть.
Не надо замыкаться!
– Не секрет, что английский язык сегодня стал глобальным средством коммуникации. Закономерный вопрос: почему именно он?
– Прежде всего потому, что Англия и Америка в силу исторических причин стали доминирующими державами. А во-вторых – в силу своей утилитарности. В нём нет категорий падежа, лица и рода, множественное число образуется элементарно. Именно таким он и распространился по миру, а в последнее время стал ещё более упрощённым. Сегодня появилась даже особая формулировка – «симпл инглиш», то есть простой английский. Ничего общего с языком Шекспира он не имеет, однако ни бизнес, ни политика не могут без него существовать.
– А как же язык Шекспира?
– Надо различать язык как носитель культурного кода и как средство общения. В том, что как средство общения он упрощается, ничего страшного нет. А язык как «великое и могучее» достояние народа, безусловно, надо беречь. И это – вопрос уже не столько языка, сколько культурной и социальной политики в том или ином государстве.
– Какая нация сильнее всех любит свои, «коренные» языки?
– Самую яркую любовь к родному языку я замечал у французов и итальянцев. Например, некоторые французы блестяще владеют английским. При этом я много раз видел, как делегаты из Франции на международных конференциях и форумах требовали себе переводчиков-синхронистов, заявляя, что выступать будут только на родном языке. Что касается Италии, то там очень мало тех, кто знает английский. Кроме того, стоит заговорить с итальянцем, как сразу ощущаешь, что он гордится своим языком, смакует его.
– Не могу не спросить о месте русского языка в России…
– Мне кажется, что в нынешней России язык – единственный претендент на роль национальной идеи. И кстати, её успешный проводник. Какие бы катаклизмы – хоть политические, хоть экономические – ни сотрясали страну, язык был и остаётся той ниточкой, которая связывает всех. И это происходит прежде всего потому, что язык впитывает новые понятия и смысловые формы, помогает им прижиться.
– Тем не менее это «впитывание» не всегда благотворно. Сейчас очень модно кричать о том, что литературный русский язык тяжело болен и даже умирает. Один знаменитый «превед, медвед» чего стоит!
–Я бы не стал драматизировать. «Медвед» – не болезнь, а развитие. Это всего лишь новая форма, которую вызвали к жизни современные технологии. И я уверен, что язык рано или поздно пройдёт эту стадию. Вспомните 70-е, когда Советский Союз захлестнули искажённые англоязычные заимствования. Все продвинутые молодые люди начёсывали «хайры» и общались с «гирлами» (девушками). Кто сейчас говорит на этом сленге? Почти никто. Вот вам и ответ.
– Раз уж заговорили о заимствованиях, хочется вспомнить ещё один аргумент тех, кто переживает за чистоту языка. Часто приходится слышать, что чужих слов стало слишком много и пора переходить на русские аналоги. Вы с этим согласны?
– На мой взгляд, появление заимствований – ещё одно яркое доказательство того, что язык жив и умирать не собирается. Он, как любой здоровый организм, «поедает» и усваивает новые понятия. Кстати, существует неписаный закон: в обиходе остаются только те слова, которые нужны людям и становятся органичной частью нашего общения. А что касается всякого языкового «мусора», то он, как правило, и не приживается. Например, несколько лет назад на улицах Москвы появились дворники, на оранжевых робах которых красовалась гордая надпись: «клининговая компания». Английским словом «клининг» попытались заменить нормальное русское слово «уборка». Слово так и не стало общеупотребительным, оставшись только на оранжевых жилетах у дворников. Зато сейчас сложно представить, как бы мы обходились, например, без «эсэмэски» или «емэйла».
– Значит, русские синонимы искать не нужно?
– Не только не нужно, но и опасно. Язык, который начинает замыкаться в самом себе, очень быстро слабеет и может исчезнуть. В пример можно привести ситуацию с ирландским языком. Когда Ирландия в 1921 году обрела долгожданную независимость от Великобритании, учёные и политики занялись поиском кельтских аналогов для всех английских слов – даже для технических и научных терминов. Однако неологизмы не только не обогатили язык, но и сослужили ему плохую службу. Из-за неуклюжести «новояза» люди ещё больше «прикипели» пусть к чужому, но привычному и понятному английскому. В результате сегодня носителями ирландского языка в государстве являются всего лишь 3% населения. По тому же пути пошли и некоторые страны СНГ в 90-е годы, и результат не замедлил сказаться. У меня есть хобби – приобретать в бывших советских государствах недавно изданные словари, куда включаются все новейшие языковые «изобретения». И если простому человеку на улице навскидку назвать несколько слов оттуда и спросить, что они значат, ответа не будет! Зачем же тогда всё это делать?
– Но тем не менее делают. Например, на Украине.
– На Украине и без того ситуация сложная. Во-первых, там никогда не было опыта единого языка: жители западных и восточных областей с трудом поймут друг друга. Во-вторых, литературный украинский язык всегда был оторван от того, на котором говорило население. Поэтому попытка в дополнение создать ещё и искусственную терминологию вряд ли приведёт к хорошему результату. Но в этой ситуации тон задают не лингвисты, а политики, которые никак не поймут, что язык – это в первую очередь средство общения. На мой взгляд, всем пора научиться относиться к языку как к оператору мобильной связи. То есть оценивать его по чётко заданным параметрам: сколько у него «абонентов» и каково «качество сигнала». И если всё устраивает – спокойно им пользоваться.
Скучная политика
- Вам удалось поработать синхронным переводчиком с ведущими российскими политиками – Ельциным, Черномырдиным, Путиным. Кто вам больше всего запомнился?
– Интересным периодом были «шальные девяностые». Тогда политики говорили, может быть, менее связно, чем сейчас, но зато куда более образно. Например, Борис Николаевич Ельцин был мастером импровизации, хоть и говорил довольно медленно. Его речь всегда была очень метафоричной.
– А каково было работать с Черномырдиным? Его и на русском-то не всегда понимали…
– Переводить Виктора Степановича приходилось не по принципу «вот что он сказал», а по принципу «вот что, вероятно, он хотел сказать» – с определёнными допусками. Найти аналог зачастую не получалось. Так вышло, например, со знаменитой фразой «Какую партию не создадим, у нас всё время КПСС получается». Передать точный смысл на иностранном языке невозможно. А у сакраментального «хотели как лучше, а получилось как всегда» существует аж 15 вариантов перевода на английский!
– А как обстоят дела сейчас?
– Могу сказать, что в нынешнем поколении политиков очень мало тех, кого можно назвать находкой для переводчика. Почти никто не выдаёт неожиданные метафоры и стилистически яркие мысли. Всё заранее придумывают спичрайтеры, экспромты тщательно подготовлены. Кстати, эта тенденция прослеживается не только в России. Речи президентов США Джимми Картера, Джорджа Буша-старшего были яркими и образными. А выступления Барака Обамы я разбираю на занятиях со студентами, потому что там всё исключительно чётко и однозначно.