«Пятикнижие» писателя и публициста Александра Лапина под названием «Русский крест» стало заметным явлением в нашей литературе. Пожалуй, никто до сих пор так тщательно и глубоко не исследовал путь, пройденный страной за последние сорок лет через призму людей, вступивших в жизнь в 70-е годы и принявших на себя главный удар эпохи перемен. В Клубе писателей ЦДЛ автор встретился с победителями конкурса, задачей которых было продолжить судьбу героев романа. Состоялась содержательная и доверительная беседа, после которой писатель дал интервью «Аргументам недели»
- Александр Алексеевич, ваши книги – это осмысление и иногда переосмысление истории России и СССР. Но чем ближе повествование к нашему времени – тем сильнее сжимается пружина. «Волчьи песни» заканчиваются в середине 90-х. Это еще история, хотя и ближняя. Шестая книга, которую Вы готовите к изданию, будет совсем близка к современности. На глубокое осмысление этих событий у Вас просто еще не было достаточно времени. Вы не опасаетесь свалиться в журналистику вместо литературы?
- Главное, что происходящее успел осмыслить народ. Я пользуюсь народным осмыслением как типичный представитель этого самого народа. При этом нельзя сказать, что я собираюсь описывать какие-то сиюминутные события. Все происходящее довольно растянуто во времени. 25 лет назад нас вывели на некую новую магистраль и указали путь. Идите туда. И народ пошел. А власти, которые этот путь нам показали – к свободе, толерантности, предпринимательству – они почему-то пошли совсем в другую сторону. Эти две дорожки никак не пересекались. Только на выборах они вспоминали о нас, но даже тогда называли не народом, а электоратом, не русскими, а «дорогими россиянами». Сейчас, чтобы окончательно не утратить связь с народом, элита – не вся, но немалая часть – вынуждена пересмотреть свои взгляды. Поворотным моментом стало возвращение Крыма. Власти вдруг заговорили, что у нас свой путь, что нам не по дороге с Западом. Но в народе-то эта мысль уже лет 15 как превалирует. Значит, власть, наконец, услышала этот голос. Всего-то 25 лет понадобилось.
Возвращаясь к вопросу. Писатель же не просто выдумывает из головы. Он отслеживает тенденции, анализирует их, что-то прогнозирует на основании этого анализа. Таким образом, описать то, что происходит сейчас, мне помогут 25 лет наблюдений и анализа. И осмысления происходящего и происходившего. Это никакая не журналистика, не фотография момента, а срез целого пласта истории, пусть и близкого нам по времени. Начался-то он давно и к сегодняшнему дню привез с собой, как ледник, груз прошлого. А я за движением этого ледника внимательно наблюдаю уже давно.
И в шестой книге я хочу рассказать об обществе, которое мы построили.
- А мы его уже построили? Эпоха перемен шарахнула по вашему поколению едва ли не сильнее, чем по всем другим. На ваших глазах рушились старые идеалы, возникали новые, которые рассыпались еще быстрее. Эпоха перемен закончилась, и мы вышли на поступательное движение или нас еще долго будет мотать из стороны в сторону?
- Я много думаю на эту тему – как мы вдруг так развернулись на 180 градусов. Мы не можем быть не самими собой. Все происходящее складывается из менталитета народа, уровня его развития. От этого зависит и форма правления. Гигантская страна, разные климатические условия, сотни разных народов со своими традициями. И с разными интересами. Такая страна может существовать только при сильной власти. В 91-м мы пытались перескочить через себя, сразу в развитую демократию. Не вышло. Едва живы остались. Сейчас потихоньку гайки закручиваются, вседозволенность исчезла. Свободы меньше не стало, но меньше стало безответственной вольницы. Много говорят про русскую общинность, над ней даже смеются. Но без нее нам никак! В Москве люди еще могут жить сами по себе. Но в глубинке одному не выжить. Все делается через семью, друзей, соседей. Наше государство не в состоянии проследить за каждым стариком, за каждой проблемой маленького человека. И тогда на помощь приходят люди. Заболел ты, позвонить не можешь – врач сам тебя проверить не придет. А сосед заглянет – чего это ты третий день на улице не показываешься. И вопрос тут не в том, хорошо это или плохо. Это объективность. Попытка поставит нас на американские рельсы – каждый сам за себя – провалилась. Мы так не умеем и учиться не хотим. Нам это дико. Эпоха перемен, может, и не закончилась, но на свой собственный путь мы, кажется, все же вернулись. Попробовали чужой пиццы, но пироги нам ближе оказались.
- В соответствии с диалектикой, спираль вернула тягу к старым идеалам на новом уровне. СССР снова стал популярен. Более того – по Советскому Союзу скучают молодые, те, кто его и в глаза не видел, только в кино и книжках. Это ностальгия по временам, когда водка была крепче, трава зеленее, а одноклассницы моложе или, действительно, качественно выросший запрос на старые ценности?
- Особенность ностальгии в том, что помнится хорошее, а плохое из памяти выветривается. Люди, которые советскую власть не переносили, ругали ее почем зря на кухнях, теперь вспоминают свою молодость, общее равенство, пусть и равенство в бедности. Пресловутую уверенность в завтрашнем дне – у всех была работа, все были устроены. Работа могла не нравиться, но без средств к существованию остаться было невозможно. Пионерские лагеря, поездки на море, бесплатная медицина и образование. А что продукты не покупали, а доставали, что одевались, как чучела в «Большевичку», а джинсы стоили месячную зарплату инженера, что за границу попасть было невозможно – это как-то совсем не вспоминается.
Все это надо было менять. Но менять надо было АККУРАТНО! Если бы не махнули шашкой – то ничего бы со страной не произошло. Простой пример – выезд на Запад был почти невозможен. Почему? Кто это придумал? Когда в 90-х занавес рухнул и люди рванулись туда, посмотреть, то очень быстро выяснилось, что рая там нет. Да, колбасы сто сортов. Но и нищета, и безработица, и беспорядки, и криминал – все есть. Нам об этом наша пропаганда твердила. Но ей никто не верил. А съездили бы, посмотрели, и сами бы увидели. Как кто-то пошутил – нам говорили, что у нас рай, а там ад, когда мы проверили, то поняли, что про нас пропаганда врала, а про Запад – нет. Советскую власть скинули же не потому, что на Западе лучше. А потому что мы ДУМАЛИ, что там лучше. Если бы мы все это посмотрели, то, возможно, задумались бы, есть ли смысл строй менять?
И сейчас люди снова хотят в СССР. Там было много хорошего. Но если и возвращаться, то надо это делать с умом! Вернуть не все, вместе со всем безобразием, а хорошее! А пока, глядя на наших чиновников, есть ощущение, что они если и вернут, то именно все самое кондовое, тупое, совковое. И сделают даже хуже, чем то, от чего мы бежали в 91-м. А людям надо отделять ностальгию от реальности. А то можно доностальгироваться до очередей за водкой и соловецких лагерей.
Вообще, революции совершаются не когда приходят злые люди и отбирают власть. А когда никто не встает на защиту этой власти. Никто не стал защищать коммунистов в 91-м. Нынешним пора задуматься о своей судьбе.
- Как получилось, что три крайне близких по менталитету народа за четверть века так по-разному устроили жизнь? Мы перебесились диким капитализмом и ностальгируем по СССР, белорусы этот СССР сохранили почти в целости и сохранности, а украинцы эту страницу своей истории ненавидят, но ничего другого построить не могут?
- Согласно теории этногенеза Льва Гумилева, есть старые и молодые нации, которые несут в себе разный заряд так называемой пассионарности – способности двигать историю вперед. Чем моложе нация, тем больше в ней пассионарности. Европа уже стара, ее народ устал и не хочет перемен, они хотят, как пенсионеры, спокойствия и комфорта. Русские – нация достаточно молодая, да еще сильно разбавленная народами, вовлеченными в ее орбиту путем экспансии. Где-то торговой, где-то культурной, а где-то и военной. Французы прошли период революций еще в 19 веке. Мы разошлись не на шутку в 20-м. Революция 1905 года, февральская, октябрьская. Уже в наше время – 91-й год, 93-й, две чеченских кампании. За короткий период мы навоевались и набунтовались до тошноты.
Украинцы более старая нация. У них, если можно так сказать, «позднее зажигание». После 91-го года они 25 лет жили в покое, проедая запасы и ничего не делая. А потом вдруг решили, что они Европа и их там кто-то ждет. В итоге они пошли ровно по нашим следам, по нашим граблям, разрушили свою экономику, совершили переворот и даже получили свою «Чечню» на Юго-Востоке. Наши ошибки им не указ, они решили набить собственные шишки. Только не имея такого запаса прочности, какой сохранялся у России в 90-х.
А белорусы с их тяготением и связями с Княжеством Литовским еще старше. Они вообще «скакать» не хотят. Лукашенко в Европе считают диктатором, но, тем не менее, именно белорусы из нас троих к Европе ближе всего.
- Возможен ли у нас Майдан?
- У нас слишком обширный и болезненный опыт. Мы получили прививку в 1917-м и в 1991-м. Да, именно в 1917-м. В орбиту октябрьской революции была вовлечена вся страна, включая Украину, но это именно российская революция. Ее совершали в России россияне. Остальные просто попали под «замес». Так вот мы насмотрелись на то, как это происходит и, главное, на то, что остается после революции – кровь, пожарища, разруха и вражда на долгие годы. Думаете, русских все устраивает в нашей стране? Ничего подобного. Или, как любят украинцы говорить, русские по жизни рабы и боятся восстать? А кто тогда скидывал царя, временное правительство, коммунистов? Кто вам, черт побери, незалежность вашу дал? Русские не боятся революций, они просто ими уже наелись и поняли их бессмысленность. Шаг вперед, два шага назад. Я спрашивал у многих знакомых – предпринимателей, других серьезных людей, что они про это думают. Ответ чаще всего одинаковый – ну ее на фиг эту революцию, опять воевать, опять убивать и умирать. Не, мы как-нибудь пока потерпим, другие способы поищем. Вот если только совсем уж допечет…
И вот это «если допечет» больше всего и пугает. Потому что нежелание революции не означает неспособность к ней. А если у нас «котел рванет» - мало никому не покажется.