Спецслужбы практикуют вручение рождественских подарков своим оппонентам. Об этом «АН» писали в одном из своих новогодних номеров прошлых лет. Для этого специалисты-дезинформаторы используют оперативные комбинации. Целью обычно бывают компрометация, профилактика, запугивание или зондирование реакции разрабатываемого лица. Наш материал о том, как объектом такого «наезда» стал автор этого материала в период работы в лондонской резидентуре КГБ в начале 70-х годов.
Розыск военных преступников
В те благословенные времена одним из направлений деятельности советской разведки была так называемая линия ЭМ. Так зашифровывалась работа по эмиграции, включавшая вербовку соотечественников, оказавшихся за рубежом и вступивших в антисоветские организации, а также розыск военных преступников и предателей Родины. Тогда международных следственных поручений в Интерпол не направлялось. СССР не являлся членом этой организации. В Москве Интерполу не доверяли, считая его обычным прикрытием спецслужб противника. Приходилось все делать своими руками.
Работа в Лондоне по «линии ЭМ» требовала от оперативного сотрудника особых качеств, поскольку необходимо было внедряться в среду эмигрантов. А этот контингент в силу памяти о методах работы СМЕРШа был весьма подозрительным. Советских граждан поголовно причисляли к агентуре КГБ.
Преимуществом автора было то, что среди моих родственников, по данным одного из изданий по истории России, числились путешественник-исследователь Атласов, декабрист Бестужев, купец Токмаков, художник Кандинский, а также похороненный на кладбище Святой Женевьевы в Париже философ-богослов с мировым именем отец Сергий Булгаков. Как это ни странно, в отдаленных родственниках значился и американский киноартист Юл Бриннер, отец которого некоторое время состоял в браке с Екатериной Корнаковой, одной из сестер моей родной бабушки Марии Ивановны Водовозовой-Токмаковой. При желании все это можно было проверить в богатейших западных архивах.
Собирались эмигранты в своеобразных клубах, которыми по определенным дням становились рестораны с русской, украинской или кавказской кухней. Наиболее известными являлись «Тройка», «Голодный казак», «Царевич», «Борщ и слезы», «Старая Россия» и «Арарат». Все эти заведения были по-своему привлекательны, поскольку носили неповторимый налет той России, которой мы не знали. Портреты представителей царской семьи и российской элиты; висящие в рамках музейные реликвии в виде приказов и наградных грамот мифического для нас Белого движения; половые в косоворотках; штофы с охлажденной водкой имени неслыханных нами купцов («Синебрюхов», «Петрофф», «Смирнофф»), расстегаи и блины с красной икрой. В некоторых ресторанах этот набор российской экзотики иногда дополняли тараканы, но это случалось весьма редко. Лично мне пришлось быть свидетелем всего два раза. Половой, не смущаясь, расправился с прусаком полотенцем, которое, правда, немедленно сменил.
В качестве предлога для регулярных посещений этих злачных мест использовали приезды московских знаменитостей. Никто не отказывался взглянуть на «следы Российской империи » в столице Альбиона.
Среди приглашавшихся в перечисленные рестораны гостей оперработника были Людмила Васильевна Целиковская и Юрий Петрович Любимов, Михаил Иосифович Якушин, Аркадий Иванович Чернышов, корифеи нашего балета Григорович, Лавровский и многие другие, которых я, грубо говоря, использовал втемную, прикрываясь благородными целями. Риску при этом они практически не подвергались, а поужинать за счет советских налогоплательщиков поди плохо.
Иногда мне, окончившему в домашнем режиме Гнесинскую школу (занятия на дому проводили учителя по классу фортепиано знаменитого училища, а экзамен принимал композитор Лев Книппер), приходилось садиться за рояль и развлекать посетителей привычным для них репертуаром: «Очи черные», «Ехали на тройке», «Бублички», «С одесского кичмана», «Гоп со смыком» и, конечно, «Мурка». Порой просили «Подмосковные вечера» и «Синий платочек». По традиции, подносили пианисту чарки от благодарной публики и никогда не свистели.
Вскоре появились и контакты с эмигрантами, которые узнавали именитых посетителей. Некоторые из контактов перешли в разряд доверительных. Все понимали, что среди них имелась и агентура британской контрразведки (МИ-5). Это подтвердилось весьма быстро.
Компрометация розыскника
В тот год мой отпуск выпал на конец декабря. Я был уже в Москве, когда в Центр из Лондона от офицера безопасности советского посольства пришла депеша. В ней говорилось, что на рождественском приеме, устроенном для соотечественников в консульстве, один из эмигрантов интересовался С. Лекаревым, которого не смог разыскать в Лондоне, и передал через вице-консула для него открытку с рождественским поздравлением. В открытке, подписанной Роман Бодунов, приславший ее благодарил за приятные встречи с адресатом и желал ему счастливо встретить Рождество.
Начальник, курирующий лондонскую резидентуру по линии внешней контрразведки, вызывает меня к себе и спрашивает, известен ли мне Роман Бодунов. Не колеблясь, отвечаю: «Нет». Тот смотрит подозрительно, задает несколько наводящих вопросов и говорит, что я свободен. Потом выяснилось: Роман Бодунов - разыскиваемый преступник, работающий на британскую контрразведку. Получилось, я скрыл такой контакт, что во внешней контрразведке является достаточным основанием для самых серьезных подозрений.
Естественно, начались оперативная проверка, слежка, контроль каналов связи и т.п. В таких случаях нервная система и деятельность сердца независимо от обстоятельств подвергаются стрессу. Разбирались более месяца.
Можете себе представить, что чувствует разведчик, которого свои же заподозрили в шпионаже? На счастье начальники оказались умудренными людьми. Рубить с плеча не стали. Спасибо им за это. Запросили резидентуру о том, кто передал злополучную открытку в консульство, нашли свидетелей. Выяснилось, что «почтальоном» был человек, в отношении которого у внешней контразведки имелись серьезные основания подозревать его в связи с МИ-5. В Центре, оценив по достоинству оригинальный способ провокации, подозрения с меня сняли и вернули в Лондон. Однако рождественский подарок МИ-5, который чуть было не заствил автора лечь в гламурный гробик, еще долго давал о себе знать в гипертонической форме.