Это общемировая проблема: почти две трети детей не могут получить в школе базовые интеллектуальные навыки. Хотя вроде как образование широко шагает по планете, а процент неграмотных тает даже в самых дремучих африканских странах. Видя, насколько не приспособлена подчас молодёжь к реальной жизни, обыватель часто обвиняет во всём Болонский процесс и экзаменационные тесты, которые заменили детям книги и «нормальное» собеседование с преподавателем. Но проблема так или иначе присутствует во всех странах мира, система среднего образования которых устроена по-разному. А отсутствие единой универсальной причины означает лишь, что причин больше одной.

«Лишние» знания

В ноябре 2022 г. сотрудники немецкого Института экономических исследований (это подразделение Мюнхенского университета) Сара Густ и Люджер Вессманн представили результаты исследования, где попытались оценить масштаб экономических потерь из-за низкого качества массового образования. Получилось, что «в среднем по больнице» 62% обучающихся не получают в школе элементарных навыков, хотя в европейских странах за партами учатся всё дольше – до 12–13 лет. Мировая экономика теряет на этом более 11% ВВП, и до конца века это обойдётся нам в 700 трлн долларов.

Когда читаешь очередной прогноз на 80 лет вперёд, высчитанный до десятых долей процента, трудно удержаться от скепсиса и даже раздражения. Но в данном случае исследование заслуживает внимания из-за впечатляющего охвата данных. Учёные собрали результаты по «первому уровню» тестов PISA и PISA-D (чтение, письмо, понимание текста, инструкций, минимальные критерии дальнейшей обучаемости) по школьникам из 159 стран, охватывающих 98% мирового населения. В 101 стране «универсальные базовые навыки» (УБН) не получили более половины детей, в 36 странах – более 90%. Россия тут на уровне США: УБН не осваивают по 24% школяров.

Конечно, нельзя сказать, что трое из пяти школьников просиживают штаны за партой напрасно. Это означает лишь, что их нужно потом доучивать. Или они самостоятельно будут проходить горнило обучения по ходу профессиональной деятельности, переживая сотни маленьких поражений. Все к этому настолько привыкли, что даже не задают себе страшного вопроса: а чем таким важным кормят недоросля в школе, если он через 11–12 лет ежедневного обучения не в состоянии ставить цели, подбирать инструменты, поддерживать самодисциплину, формировать кругозор, искать информацию? Может быть, его «грузят» не той информацией? Или не так её подают? Или просто инфы слишком много, чтобы поместить её в маленький человеческий мозг, который ещё и склонен выталкивать всё ненужное обратно?

Распространённый ответ такой: никто не виноват. Просто мир трансформируется с такой скоростью, что никакие образовательные стандарты за ним не успевают. Точно так же многие вещи устаревают быстрее, чем мы доносим их из магазина до дома. Современный подросток привыкает, что не нужно зубрить то, что можно загуглить. И даже знание иностранных языков уже не кажется необходимостью, раз вот-вот появятся электронные переводчики на любой язык: ты говоришь смартфону текст на своём родном, а он выдаёт собеседнику на его родном.

Меняются и цели образования. Философ Жан-Франсуа Лиотар отмечал, что ещё недавно лучшие ученики мечтали формировать идеалы, а не компетенции. Передовые школы и университеты пестовали элиту, которая будет вести нацию к процветанию, а не поставляли на рынок столько-то инженеров, врачей и администраторов. Сегодня же студенты всё чаще спрашивают не «Верно ли это?», а «Как можно это продать?» Никак нельзя? Так какой смысл это изучать?

Статус человека всё меньше связан с его местом в корпоративной иерархии. Не важно, какая у вас должность, важен стиль вашей жизни и потребления. Престижно не столько выслужиться, сколько заработать деньги и не иметь никого над собой. Раньше разбогатеть мало кому удавалось вне иерархии, а сегодня молодёжь молится на креативных стартаперов, у которых, поди, и трудовой книжки отродясь не было. Креатив – ключевое слово нашей эпохи. А как вам помогут создавать инновации латынь, законы Кеплера и романы Диккенса?

Если бы передовые идеи можно было рожать по команде и при помощи институтского диплома, то креативные управления давно создали бы при всех министерствах и ведомствах. Но в том-то и фокус, что это пытались делать и коммунисты, и фашисты, и хустисиалисты – но без особого успеха. Для креатива необходимы свобода и заинтересованность в результате. «Разговоры за полночь в баре Уокера «Фургонное колесо» в Маунтин-Вью сделали больше для распространения технологических инноваций, чем большинство семинаров в Стэнфорде», – заключает социолог Мануэль Кастельс.

Всё это, конечно, не означает, что системное образование утратило свои перспективы. Но «корка» аттестата никогда не значила так мало, как сегодня. Корпорации скорее возьмут на работу троечника, за полгода проехавшего с рюкзаком Латинскую Америку, чем трижды краснодипломника, не знающего, как завязать разговор с девушкой в баре. Многие знания – это не обязательно хорошо: ещё Шерлок Холмс предпочитал не захламлять «чердак» своей головы «разной ерундой» и не ведал, что Земля движется вокруг Солнца.

Гонка со временем

Стать практичнее работодатель решил не просто потому, что раньше ему на это не хватало мозгов. Это его ответ на всеобщее помешательство на безопасности. Сегодня подрастающее поколение хотят по максимуму от всего оградить, в том числе и от опыта решения проблем, который работодателю необходим. А раз за дипломом Гарварда может стоять бесперспективный недотёпа, бизнес отбирает кадры через систему хитрых собеседований, где и выясняется, что в школе и вузе кандидата учили чёрт знает чему.

Имя Джона Васконселлоса не сыскать ни в одном учебнике философии. Хотя этому политику из штата Калифорния Запад во многом обязан нынешним кризисом образования. Васко 37 лет был паровозом одной из главных гуманитарных идей современности: он считал смыслом жизни высокую самооценку. Просто до гениальности: если ты ценишь себя, ты и к другим относишься уважительно, лучше работаешь, больше платишь налогов и в итоге делаешь свою страну процветающей.

По инициативе Васко группа исследователей Калифорнийского университета изучала вопрос несколько лет и в итоге обнародовала вывод: «Недостаточно высокая самооценка – это ключ к личным и социальным проблемам общества». Учёные утверждали, что плохое мнение о себе – причина беременности несовершеннолетних, травли одних подростков другими, неуспеваемости, алкогольной и наркотической зависимостей.

На несколько лет повышение самооценки стало национальной идеей. Было сформировано 50 отделений Федерального совета по вопросам самооценки в США и 11 международных. К 1994 г. не менее 30 штатов приняли 170 нормативных актов, направленных на формирование и поддержку высокой самооценки. «Не важно, чем ты занимаешься, важно, какой ты» – кричали уличные плакаты.

Подсудимым по делам за наркоту вручали брелоки, чтобы они не чувствовали себя отверженными, а прошедших реабилитацию встречали пончиками и аплодисментами. Подстроились проповедники: «Если вы не любите себя, вы не можете верить в Бога». Полиция Мичигана искала очередного маньяка, которого описывала как «мужчину 30 лет среднего телосложения с низкой самооценкой».

В школах начали давать такие темы сочинений: «10 качеств, которые мне в себе нравятся» или «Что делает меня особенным». Для исправлений в тетрадях использовали сиреневые чернила вместо красных. Школьные власти Массачусетса обязали на уроках физкультуры прыгать на скакалке без скакалки, чтобы не травмировать самооценку неловких детей. До лазания по канату без каната вроде бы не дошло, но вместо побед школьников стали награждать за участие. К середине 1990-х каждый четвёртый диплом в колледжах выдавался с отличием, хотя общенациональные результаты Академического оценочного теста снизились, а 15 лет назад отличников было менее 8%.

Проблема в том, что исследование Калифорнийского университета, которое вывело движение самооценки на федеральную орбиту, оказалось подложным. Журналисты раскопали: идеалист Васко надавил на универ, которому штат давал деньги, – и получил нужные для себя результаты. «Когда мы внедряли такую политику, то опирались на многочисленные исследования», – хором пели чиновники от образования. «Все, кто об этом писал, цитировали кого-то другого. Я проверял источник, а в нём цитировался ещё кто-то», – рассказывали журналисты и учёные по результатам разбора полётов.

До сих пор не выявлено никакой корреляции между повышением самооценки и успеваемостью. Трудное детство не является важным фактором развития алкоголизма. Клише о хулигане с низкой самооценкой не подтвердилось современными исследованиями: многие домашние насильники оказались крайне высокого мнения о себе. И сегодня в моде противоположный тренд: низкая самооценка – это хорошо. На полном серьёзе! Логика такая: тревожный и неуверенный в себе студент будет больше времени тратить на выполнение заданий, всё по сто раз проверять – и в итоге лучше учиться.

Метания лучших умов из огня в полымя выдают растерянность современной педагогики перед новыми вызовами. Никто, похоже, не понимает, какой должна быть пропорция между формированием практических навыков и теоретическими дисциплинами, формирующими кругозор. Как теперь давать детишкам учебники, если они с трёх лет учатся с помощью гаджетов? Как убедить их, что средневековая история является необходимой для изучения? И как, чёрт возьми, менять школьную программу, в которой детей до сих пор мучают романом «Анна Каренина»?

В любой стране мира внесение изменений в программу – это сложный бюрократический процесс. И он априори не будет успевать за изменениями. Более того, внутри педагогического сообщества часто нет никакого запроса на такие перемены: это же нужно самим переучиваться, осваивать новые методички, повышать квалификацию, отвечать родителям на неудобные вопросы. Гораздо спокойнее не сворачивать с проторённой тропинки. Но вот беда: молодёжь сегодня, может, и не читает горы книг, но умеет находить в Интернете интересующие её ответы. И знает, что на уроках её частенько кормят прошлогодним снегом.

В обиде – сила

Карта Ледового побоища в учебнике знакома многим поколениям россиян. Хотя в исторических источниках отсутствует не то что план построения войск со стрелочками: неизвестны состав участников этого сражения, точное место, потери сторон. Ни в одном документе не упоминаются проваливающиеся под лёд всадники. А авторитетные историки Василий Ключевский и Михаил Покровский вообще не упоминают сражение на Чудском озере в своих подробных и объёмных произведениях. Более того, в 1950-е гг. экспедиция Института археологии АН СССР так и не сделала на предполагаемом месте побоища важных находок. Правда, это не помешало в 2021 г. открыть на этом же месте 15-метровый 40-тонный памятник Невскому и его дружине. То есть ровно там, где битвы точно не было.

Прямых исторических источников о побоище всего три. Ливонская «Рифмованная хроника» сообщает нам о 20 погибших и 6 пленённых рыцарях. Более поздняя «Хроника гроссмейстеров» говорит о гибели 70 «орденских господ» (вместе с погибшими в битве под Псковом). 1‑я Новгородская летопись уверяет, что наши перебили 400 немцев, ещё 50 пленили, а эстонских ополченцев легло «без числа». Неизвестный древнерусский автор – единственный, кто излагает предысторию Ледового побоища: в 1242 г. князь Александр Невский захватил немецкую крепость в Копорье, подавил недовольных в Пскове и повёл войско в землю чуди (эстонцев), разрешив воевать «в зажития» (то есть разорять хозяйства). Но, получив ответку, Невский повернул назад, а «вдогонь» ему бросилась вся наличная орденская сила и обозлённые эстонцы. Догнали где-то в районе Чудского озера – никто ведь в здравом уме не будет заранее планировать битву на льду в начале апреля!

Так откуда же взялась версия сталинской эпохи: будто в Ледовом побоище погибла большая часть из 15 тыс. участников «крестового похода тевтонов на Русь»? И почему она до сих пор живёт в школьных учебниках? Дети ведь не дураки: они замечают, что по гуманитарным дисциплинам им слишком часто втюхивают явный фуфел. А по естественным преподают много чего никогда не пригодившегося в жизни их родителям. Прежние поколения зубрили, терпели и верили, что без этих знаний и «корочек» их только в дворники и возьмут. Но нынешнее – самое чувствительное в истории. Для них собственная индивидуальность – святое. А учитель – не бог, не царь и не герой.

Скорее наоборот: на свободолюбивом Западе педагогов надо спасать от «чувствительных» детей. Пойдя учиться, они называют несогласие с их точкой зрения «насилием» и «оскорблением», требуя уволить «токсичных» преподавателей и отменить «разрушающие» их предметы, для изучения которых нужны усилия. Им может стать больно слушать про холокост. И они потребуют не только отменить изучение Второй мировой, но и запретить учителю истории появляться в школе. Ведь даже когда он сидит в кабинете на другом этаже, им неуютно, они не могут сосредоточиться на изучаемом предмете. Не верите? А зря: «АН» подробно рассказывали о «культуре отмены» и о том, как учебные заведения идут на попятную перед требованиями учеников, за которые в XIX веке их просто выпороли бы розгами. Даже выдающийся гарвардский социолог Стивен Пинкер натерпелся: более 500 студентов требовали исключить его, крупнейшего интеллектуала, из Американского лингвистического общества за «расистские» посты вроде этого: «Полиция убила множество людей, чёрных и белых».

Здесь налицо переформатирование программы под детей поколения самооценки, которые с пелёнок слышали: «Ты невероятна. Твоя улыбка изменит мир». Но всё же в подавляющем большинстве стран школьную программу предпочитают, наоборот, не трогать. Ведь неизвестно, какой вал ненависти может обрушиться на инициативного подвижника, усомнившегося в целесообразности изучения нынешними тиктокерами романа Тургенева о том, как прожжённый помещик спорил с молодым нигилистом во времена Александровских реформ. Даже притом что этот роман и правда прекрасно написан.

Учить по-русски

Россия в этом смысле не только одна из самых консервативных стран – она же среди самых высокообразованных. У нас почти две трети взрослых граждан имеют диплом вуза или колледжа, а менее 11 классов окончили всего 5%. Однако у нас вслед за образованием населения не идёт по пятам экономический рост.

Долгое время считалось, что во всём виноваты закулиса и происки. Но недавний доклад РАНХиГС «Российское образование в контексте международных индикаторов» разбил множество шаблонов. У нас в 2–3 раза больше образованных людей, чем в некоторых странах Евросоюза. Выпускника практически любого учебного заведения нужно доучивать – в этом мы мало отличаемся от Запада. Наши проблемы – в качестве этого обучения: предприятия, особенно в госсекторе, не привыкли вкладываться в квалификацию сотрудников.

Впрочем, недообученность начинается даже не со школы – с детского сада. По-хорошему, частные сады должны конкурировать с государственными и между собой, а в реальности у нас – 1% частников среди дошкольных учреждений. В среднем образовании мы наблюдаем колоссальную бюрократизацию процесса, когда сотрудникам, грубо говоря, не до детей.

В большинстве развитых стран дети идут в первый класс в 5–6 лет и остаются в начальной школе ещё 6 лет. Россияне начинают с 7 лет и учатся всего 4 года. Наш школьный курс длиной в 11 лет – это тоже минимум: в Европе учатся дольше. Да и нагрузка у нас, несмотря на родительские стоны, ниже среднеевропейской: в начальной школе, например, 599 часов в год против 799 часов. Европейский школьник имеет роскошь дольше привыкать к урокам: в первый год это сплошь игры. У нас же всё делается с очень серьёзной миной, а нехватку времени на уроки компенсируют гигантским объёмом домашних заданий. Зато в России гораздо дольше длятся праздники и каникулы. Акцент в обучении в Европе делается на социальные науки, иностранные языки и искусство, а у нас – на литературу и математику.

На обучение одного школьника в России расходуется 4, 2 тыс. долларов, а в Европе – в 2, 5 раза больше. Но это средняя температура по больнице, включающая колоссальные расходы на содержание педагогической бюрократии, непосредственного отношения к преподаванию не имеющей. По официальной статистике, в сфере образования числится около 6 млн занятых. При этом в 53 тыс. школ насчитывалось 1, 3 млн учителей, а в вузах – 340 тыс. преподавателей. Допустим, что с преподавателями колледжей и техникумов непосредственно передают знания молодёжи 2 млн человек. Получается, что остальные 4 млн – это контролёры, методисты, чиновники всевозможных роно и комитетов по образованию, которые есть на федеральном, областном, городском, районном и муниципальном уровнях. При этом в развитых странах на одного учителя приходится от 12 до 15 школьников, а в наших городах уже не редкость классы по 40 человек.

Российские школьники и так учатся на 2–3 года меньше европейских сверстников, а им ещё подгружают предметы, немыслимые в развитых странах. Тут и военная подготовка, и семейные ценности или предмет под названием «Экстремизм и антикоррупция». В рамках урока ОБЖ приглашённым учителем может оказаться священник с рассказом о том, что добрачные половые связи изменяют хромосомную цепочку женщин и это уменьшает шансы родить «ребёнка, родственного мужу».

Учебный процесс превратился в чемпионат между школами. Чем выше был балл ЕГЭ, тем вероятнее директору разрешат набрать в следующем году два-три 10-х класса вместо одного. А это означает увеличение подушевого финансирования. И шанс для директора уйти «выше» – то есть в комитет. Ради этого он будет требовать балл ЕГЭ от своих предметников: манипулировать премиями, угрожать увольнением. А те будут гонять детей по тестам вместо системного изложения материала. И тут, конечно, не до подготовки ребят к реальностям взрослой жизни.

С 2010 г. Роспотребнадзор ввёл новые требования СанПиН. Из них следует, что в 1-м классе обучение должно проводиться вообще без домашних заданий. Впоследствии затраты времени на его выполнение не должны превышать в 6–8-х классах – 2, 5 часа, в 9–11-х классах – 3, 5 часа. Но, во-первых, 3, 5 часа после семи уроков – это около 10 часов занятий ежедневно. Во-вторых, эти нормы нигде не соблюдаются – учителя задают сколько вздумается, директор за ситуацией не следит.

Зато любому школьнику известна аббревиатура «ГДЗ» – готовые домашние задания. Сообществ на эту тему в социальных сетях – море. В них публикуют решения заданий учебников, сканы рабочих тетрадей. На форуме можно без труда найти ушлых школьников, которые за 500–1000 рублей готовы выполнить ваш труд.

– Большинство педагогов у нас в школе нормально относятся к сайтам, позволяющим списать домашнее задание, – говорит учитель одной из школ Петербурга. – Все понимают, что если ученик попробует делать «домашку» по всем 15 предметам, он не сможет нормально подготовиться к ЕГЭ. Лучше уж пусть гуманитарий спишет химию, физику, черчение и биологию, чтобы нормально учить историю и литературу.

Некоторые учителя считают, что ученик, способный найти в Интернете ответы на нужное задание и грамотно списать, уже заслуживает тройки. Но, привыкнув списывать в школе, потом платят за зачёты в вузе, покупают скомпилированную диссертацию и вполне неплохо устраиваются. Самое грустное: они думают, что так было и будет всегда. Хотя правила игры часто меняются внезапно.

Отдых строгого режима

Было время, за формирование практического опыта советского школьника «отвечали» летние лагеря. Там дети учились ориентироваться в лесу, разжигать костёр и выстраивать отношения в замкнутом коллективе. Сегодня власти делают всё возможное, чтобы ребёнок ничего не умел.

Оказалось, что нельзя поить детей родниковой водой, а надо таскать с собой бутилированную. Что кухонные ножи должны быть промаркированы, а на каждого ребёнка приходиться по три «квадрата» в палатке. Роспотребнадзор фактически перенёс на походы и экспедиции санитарные нормы оздоровительных лагерей. Дети не должны сами готовить пищу, в походе должны быть профессиональные повара и врачи. В палаточном лагере необходимо оборудовать электрическое освещение, столовую, установить холодильники!

И уже всё это решили ужесточить депутаты Госдумы в 2018 году. Региональные власти должны утвердить список рекомендуемых туристических маршрутов для детей и взрослых. Надо проверить все пути эвакуации, согласовать это с МЧС, рассчитать этот маршрут по времени года.

Во времена расцвета пионерии тяготы походов воспринимались как система получения ребёнком навыков, помогающих ему избегать опасности или преодолевать её в будущем. Сегодня же под безопасностью понимают полную изоляцию ребёнка от любой потенциально сложной ситуации. Хотя и рассчитывают на миллионы храбрых и умелых защитников родины от очередных басурман.