Ситуация с научными кадрами в России всё запутаннее. Авторитетные официальные лица говорят прямо противоположные вещи: у одних число учёных снижается, у других растёт, у третьих растёт, но только на бумаге. И мало кому понятно, приведёт ли международная изоляция России к исходу учёных из страны, как было после распада Советского Союза. Или, наоборот, перспективных исследователей наконец начнут ценить как незаменимый цвет нации.
Секрет в бумаге
В конце 2023 г. вице-премьер Дмитрий Чернышенко заявил, что впервые в истории современной России удалось остановить тенденцию сокращения научных кадров, а доля молодых учёных с каждым годом увеличивается. Одновременно число аспирантов выросло до 110 тыс., из которых две тысячи будут получать стипендию в размере 75 тыс. рублей, учреждённую указом президента. Государство активно поддерживает молодых учёных: например, Российский научный фонд выделил средства 708 организациям, а 86% молодёжных лабораторий фокусируются на новых направлениях в науке. Специально под них размер мегагрантов увеличится до полумиллиарда рублей.
Примерно в то же время недавний секретарь Совета безопасности РФ Николай Патрушев заявил, что хвастаться особо нечем: «Серьёзным препятствием к достижению технологической независимости является дефицит квалифицированных научных, инженерных и рабочих кадров. Общая численность персонала, занятого исследованиями и разработками в России, за последние 20 лет сократилась на четверть».
К концу 2022 г. исследование Института статистических исследований и экономики знаний (ИСИЭЗ) НИУ ВШЭ зафиксировало рост по всем категориям научных кадров. Общая численность научного персонала в РФ впервые выросла за год до почти 670 тыс. человек – на 1, 1%. Правда, собственно исследователей стало больше всего на 0, 2%, а самый большой рост – среди лаборантов и прочего вспомогательного персонала. Даже по сравнению с 2010 г. научных кадров стало меньше на 67 тыс. человек. Самая курьёзная ситуация вышла с молодыми учёными, численность которых, планомерно снижавшаяся, вдруг скакнула двумя годами раньше. Оказалось, изменилась система подсчёта: раньше «молодым» считался сотрудник до 42 лет, а сегодня – до 45.
Россия удержалась в пятёрке мировых лидеров по эквиваленту полной занятости в науке – это некая сумма времени, фактически израсходованная персоналом на научные исследования и разработки. У нас за год вышло 737 тыс. человеко-лет, а у Китая, для сравнения, 5, 7 млн человеко-лет. И многие ли поверили этим цифрам на фоне скандала с молодыми учёными из Новосибирска, случившегося в 2021-м, объявленном в России Годом науки и технологий?
Тогда, как рассказывали «АН», лауреатов президентской премии Анастасию Проскурину, Екатерину Поттер и Евгению Долгову позвали на заседание Совета по науке и образованию с участием президента Владимира Путина. Нацлидер был в хорошем настроении, задавал барышням вопросы про материальную сторону их жизни. И старший научный сотрудник Института цитологии и генетики СО РАН Анастасия Проскурина не стала скрывать, что её зарплата немногим выше прожиточного минимума – 25 тыс. рублей. Хотя должность у неё достаточно высокая, к своим 35 годам она в институте уже 16 лет. А молодёжь, которая лаборантами начинает, вероятно, совсем нищета.
Слово Проскуриной прозвучало на фоне отчёта профильных министров: дескать, всё хорошо, прекрасная маркиза. Зарплаты в науке, как и поручал президент, составляют более 200% от средней по региону. А средняя по Новосибирской области была 39 тыс. рублей. Президент нехорошо посмотрел на подчинённых и заметил: «У неё должно быть почти 78 тысяч. Где деньги, Зин?»
Ларчик открывался по-российски просто: чтобы пустить пыль в глаза и выполнить все наказы, зарплаты учёных повышают, но переводят сотрудников на 0, 5 ставки или на 0, 7. Чистым криминалом такой подход не являлся, если бы Проскуриной оставили половину её обязанностей, освободив, например, 2–3 рабочих дня в неделю. Но нет: сотрудница тянет лямку, как и до «повышения зарплаты».
Скандал заключался в том, что тысячи коллег Проскуриной стали подтверждать её слова статьями, постами, интервью: дескать, 40 тыс. рублей у молодого учёного может вылезти только с учётом грантов и коммерческих проектов. Программист Института космических исследований РАН (Москва) Наталья Савельева рассказала, что её зарплата была чуть больше МРОТ – 13, 7 тыс. рублей. Но когда её перевели на 0, 5 ставки, а гранты кончились, на руки выходило 6888 рублей в месяц. Это в Москве! Впрочем, лаборант Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии Ольга уверяла, что работает на 0, 1 ставки и получает на руки «менее 1500 рублей в месяц». Хотя, по данным чиновничьих отчётов, зарплаты учёных намного превышают среднюю по региону, которая в Москве в 2020 г. составляла 88, 9 тыс. рублей.
Из огня в полымя
Другое дело, что скандалы бывают полезны. В любой бюрократической системе при этом может возникнуть ситуация, когда проще реально решить проблему, чем создавать видимость. Из правительства стали доноситься, казалось бы, немыслимые речи: чтобы «навести порядок» в финансировании науки, не нужно пытаться сложить все деньги в одну золотую гору. Чтобы уже с неё через десятки бюрократических препон выдавать покорно ползущим по коврам учёным копейки.
Фондов должно быть много, чтобы для учёного не было приговором мнение какой-то одной комиссии.
Не нужно контролировать каждый чих учёных – они всё-таки не безответственные маргиналы, которые проиграют грант в карты и уйдут в запой. Нужны понятные правила игры. Дали коллективу учёных деньги на 3–5 лет под перспективную разработку, потом посмотрели на результаты. Так работает естественный отбор во всём мире: есть важные подвижки – продолжаем, нет подвижек – займитесь чем-нибудь другим.
Вроде бы наметились улучшения, но экономическая ситуация стала не очень благоприятной. К 2023 г. общие расходы по госпрограмме «Научно-технологическое развитие Российской Федерации» составили 1, 2 трлн рублей, из которых 559 млрд пойдут на научные исследования и разработки. Но в 2020 г. на науку из бюджета тратили те же 1, 2 трлн рублей. Вот только цены малость изменились даже в магазинах на хлеб с маслом. А учёному теперь нужно тьму всего сложного покупать через третьи страны. И ведь выходит, что наука получит от государства менее 1% ВВП, а передовые страны тратят 5%.
Вместо щедрости и разнообразия раздались призывы к усилению контроля за расходованием бюджетных средств. С учёных стали требовать чуть ли не план по научным открытиям: ты, мол, скажи заранее, что ты откроешь и когда. И мамой поклянись, что не врёшь. Усилилась и борьба между учёной бюрократией за сокращающийся на глазах пирог.
В 2021 г. функции Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) передали Российскому научному фонду (РНФ) – и самый массовый блок грантов «потерялся» по дороге. Не прошло и трёх месяцев после пертурбации, как приём заявок на конкурс фундаментальных исследований отменили: без обсуждения, просто разместив на сайте уведомление в один абзац.
Кому, спрашивается, это мешало? РФФИ создавался по образцу американского Национального научного фонда: любая группа учёных не более 10 человек может подать заявку и получить грант. Заявки проходили через плотное сито экспертных оценок, зато согласований от всевозможных министерств и ведомств не требовалось. Учёные решают судьбу учёных – это как-то вне традиций российского администрирования, где на каждого школьного учителя два «смотрящих» из всевозможных РОНО.
В XXI веке видные учёные не раз отмечали, что именно гранты РФФИ позволили выжить фундаментальной науке в 1990‑е. Когда с деньгами стало получше, появились «Сколково», РНФ и другие государственные инструменты поддержки науки. Российский научный фонд специализировался на поддержке топовых учёных: индивидуальные гранты по 5 млн рублей на человека, по 30 млн – на лабораторию. А РФФИ поддерживал жизнь на мелководье, из которого впоследствии вырастали топовые учёные. И бюрократов от науки осенило: а давайте-ка мы на мелководье сэкономим. Ведь этими доцентами, получающими по 400 тыс. на свои изыскания, всё равно перед начальством не похвалишься. Оставим только «топчиков» – лет на 10 их, вероятно, хватит. А после нас – хоть потоп.
Однако в 2022 г. от состояния науки стали напрямую зависеть священные вопросы национальной безопасности. Фронту потребовались тысячи беспилотников, а сложнейшей военной технике – отечественные комплектующие. Нужно форсированными темпами доводить до ума существующие системы вооружений и создавать новые. И не когда-нибудь потом – а конкретно завтра. Чтобы система работала, нужно чтобы оживилось то самое «мелководье» из молодых учёных, положение которых выглядело довольно грустным ещё пять лет назад.
Когда треть федерального бюджета распределяется по закрытым статьям, никто не может внятно сказать, сколько точно денег тратится сегодня на научные исследования и разработки. И какой процент среди них занимают оборонные проекты. Хорошо хоть, что к властям постепенно приходит понимание: наука может быть нужна не только как витрина для сырьевой экономики, а очень даже по-настоящему. А чтобы получить нужные результаты, когда жизнь тяжела, нужно вкладывать, когда на небе нет ни тучки.