На фоне военной спецоперации и шквала санкций у населения нарастает беспокойство за свой заработок. Не завалится ли наша экономика? Не обернётся ли кризис закрытием предприятий и массовой безработицей? Впрочем, россиянин и без всяких обострений не чувствовал себя уверенно. Даже до пандемии у нас были огромные сложности с трудоустройством граждан старше 45 лет, трудовые навыки которых устаревали на глазах. Тем не менее официальная безработица в России невелика, голодных протестов нет вовсе, а население в абсолютном большинстве поддерживает власть.
Слово и дело
Что происходит сегодня на российском рынке труда, умом понять непросто. В октябре 2021 г. Росстат сообщил, что численность рабочей силы в возрасте от 15 лет и старше составила 75, 5 млн человек, из которых 3, 3 млн классифицировались как безработные, соответствующие критериям Международной организации труда (то есть они не имели работы и искали её). Накануне пандемии в стране было 3, 4 млн безработных, а к осени 2020 г. этот показатель уже достигал 4, 8 млн человек.
К июню 2022 г. замминистра труда и социальной защиты Елена Мухтиярова заявила, что официально зарегистрированы на бирже труда менее 660 тыс. человек, при этом для них есть более 1, 6 млн вакансий. Единомоментно в России может быть 3 млн безработных, но большинство из них не регистрируются и рассчитывают вскоре обрести постоянный источник дохода.
Тем не менее вице-спикер Совета Федерации Галина Карелова сообщила, что нынче свыше 36 тыс. организаций с численностью 8, 4 млн человек заявили об изменении режима занятости. Это значит, что кого-то эти организации «подвинули»: отправили в неоплачиваемый отпуск или перевели на неполную ставку. «В простое» находится почти 96 тыс. работников. Но правительство готовит новые меры поддержки, которые охватят свыше 600 тыс. граждан. На поддержку рынка труда из резервного фонда направлено более 39 млрд рублей. Из этих денег более 25, 5 млрд будет потрачено на временные рабочие места для тех, кто попал под угрозу увольнения. А для зарегистрированных на бирже труда организуют оплачиваемые общественные работы.
Глава Минтруда РФ Антон Котяков заявил об отсутствии у российских работодателей планов по массовому увольнению сотрудников. Но за рамками официоза частные компании фиксируют сокращение числа вакансий – в некоторых отраслях до 90%. И очень сомнительно, что отправка безработных рыть канавы и укладывать асфальт позволит решить структурные проблемы занятости, которые только обострила пандемия.
В 2020-е годы люди стали пуще прежнего ценить гибкий график и близость офиса, а в идеале – работу на удалёнке. Но как раз этого не могут предложить государственные конторы с их бесконечными совещаниями и высиживанием человеко-часов. Многие граждане предпочитают этой кабале (которая 53% молодых людей уже не кажется нормой) подработки на вольных хлебах. Но таким способом зарабатывать хорошо при растущей экономике, а при падающей рынок сжимается, а товарищ без постоянного заработка может столкнуться с настоящей нуждой.
Кроме того, в России самые распространённые профессии – это совсем не те, в которых нуждается рынок. По данным одного из исследований НИУ «Высшая школа экономики», высокая потребность наблюдается в представителях точных наук и специалистах технического профиля. А ключевую ценность для работодателей представляют сотрудники с цифровыми компетенциями. В 2021 г. средние зарплаты для таких спецов составили 102 тыс. рублей среди бакалавров и 124 тыс. – среди магистров. На фоне пандемии обострился спрос на медиков: даже по специальности «сестринское дело» в месяц набегает 68 тыс. рублей. И это во времена, когда бакалавр-педагог зарабатывает 42 тыс. рублей. Столько же сможет по первости получать и выпускник аграрного вуза.
Недавний опрос ВЦИОМ показал, что 47% россиян не работают по специальности, на которую обучались. 28% граждан России никогда даже не пробовали этого делать. Можно предположить, что не по профилю трудятся учителя, филологи и библиотекари, которых толпами выпускают вузы, несмотря на мизерные зарплаты. Статистика уверяет: не по специальности чаще трудятся выпускники колледжей и техникумов, чем вузов.
Большинство участников исследования (30%) объяснили свой отказ от работы по специальности невозможностью трудоустроиться или отсутствием вакансий. 24% респондентов отметили, что пошли во все тяжкие из-за низкой зарплаты, а 20% смена сферы деятельности помогла найти себя. Тут к гадалке не ходи: учебные заведения не успевают перестраиваться под постоянно меняющийся рынок. И скорее всего, это связано с необходимостью согласовывать каждый чих в учебных планах с вышестоящими инстанциями.
В то же время специалисты НИУ ВШЭ выяснили, в каких сферах планируют работать студенты российских вузов. Почти треть (28%) в ближайшие пять лет после окончания вуза хотят заниматься практической работой в коммерческом секторе (менеджерской и аналитической работой в фирмах, работой в частных клиниках, школах и вузах). Топ-менеджерами и руководителями среднего звена в частных фирмах хотят стать 19% опрошенных студентов. Предпринимателями видят себя почти 13%. Работать в академической, научной сфере (в вузе, научном центре, институте) планируют 10% учащихся. Ещё столько же рассчитывает закрепиться на госслужбе.
А теперь посмотрим список самых востребованных профессий в реальной жизни. На вершине пьедестала остаются продавцы и водители. Далее идут повара, менеджеры и уборщики. Замыкают десятку администраторы, разнорабочие, грузчики и охранники. В сфере продаж сосредоточилось 18% вакансий – это самая востребованная ниша в нашей экономике. Видимо, многим будущим директорам и министрам придётся крепко закатать губу.
Занятость любой ценой
Последние 10–15 лет российской экономике обещали 25 млн рабочих мест – «эффективных, следовательно, высокооплачиваемых». Об этом и сегодня продолжают говорить, но рынок труда остаётся архаичным и в значительной степени теневым. Тем не менее в кризис российская экономика не теряет рабочие места и не отвечает на падение покупательского спроса всплеском безработицы, как обычно происходит в развитых странах.
Почему? Уволить сотрудника в России намного труднее, чем, скажем, в США. Правда, ему можно задерживать зарплату или переводить на 0, 7 ставки. Специалисты ВШЭ пришли к выводу, что сохранение хотя бы минимального дохода персоналу госкомпаний позволяет избежать худшего – нет крупномасштабных сокращений, а население не выходит на улицы с голодными протестами. При этом российский рынок труда не столько поддерживает, сколько симулирует эффективную занятность. Сохраняются целые «анклавы малопроизводительных и технологически отсталых рабочих мест» ценой отказа от создания новых. Как следствие, расширяется теневой сектор, растёт число работающих бедных – нашего очередного феномена.
Как рассказывали «АН», в России 33 млн бюджетников только в отчётах выглядят средним классом. 2021 год, объявленный в России Годом науки и технологий, начался со скандала с молодыми учёными из Новосибирска. Анастасия Проскурина, Екатерина Поттер и Евгения Долгова стали лауреатами президентской премии, и 8 февраля их позвали на заседание Совета по науке и образованию с участием президента Владимира Путина. Нацлидер был в хорошем настроении, задавал барышням вопросы про материальную сторону их жизни. И старший научный сотрудник Института цитологии и генетики СО РАН Анастасия Проскурина не стала скрывать, что её зарплата немногим выше прожиточного минимума – 25 тыс. рублей. Хотя должность у неё достаточно высокая, к своим 35 годам она в институте уже 16 лет. А молодёжь, которая лаборантами начинает, вероятно, совсем нищета.
Слово Проскуриной прозвучало на фоне отчёта профильных министров: дескать, всё хорошо, прекрасная маркиза. Зарплаты в науке, как и поручал президент, составляют более 200% от средней по региону. А средняя по Новосибирской области – 39 тыс. рублей. Президент нехорошо посмотрел на подчинённых и заметил: «У неё должно быть почти 78 тысяч. Где деньги, Зин?»
Ларчик открывался по-российски просто: чтобы пустить пыль в глаза и выполнить все наказы, зарплаты учёных повышают, но переводят сотрудников на 0, 5 ставки или на 0, 7. Чистым криминалом такой подход бы не являлся, если бы Проскуриной оставили половину её обязанностей, освободив, например, 2–3 рабочих дня в неделю. Но нет: сотрудница тянет лямку, как и до «повышения зарплаты».
Люди, комментирующие соло Проскуриной в СМИ и соцсетях, подтверждали, что 40 тыс. рублей у молодого учёного может вылезти только с учётом грантов и коммерческих проектов. Программист Института космических исследований РАН (Москва) Наталья Савельева говорит, что её зарплата была чуть больше МРОТ – 13, 7 тыс. рублей. Но когда её перевели на 0, 5 ставки, а гранты кончились, на руки выходило 6888 рублей в месяц. Это в Москве! Впрочем, лаборант Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии Ольга уверяет, что работает на 0, 1 ставки и получает на руки «менее 1500 рублей в месяц». Хотя, по данным чиновничьих отчётов, зарплаты учёных намного превышают среднюю по региону, которая в Москве в прошлом году составляла 88, 9 тыс. рублей.
Россиянин уже привык к этому когнитивному диссонансу, когда глаза видят совсем не то, о чём рапортует чиновник. Очевидно, что народ беднеет, поскольку в разы сократились продажи новых автомобилей, заграничных туров, качественной одежды – об этом каждый слышал от самих продавцов. Но правительство уверяет, что в 2021 г. реальные доходы россиян выросли на 3, 5%. Официальная инфляция составила 8, 3%, но цены на многие виды продовольствия взлетели на 60–70%. Если покопаться, это можно найти практически где угодно. Число молодых учёных, к примеру, выросло, хотя никаких предпосылок к этому нет. Всё правильно: раньше считали «молодым» исследователя до 42 лет, а сегодня – до 45.
«Границы бедности», которые вводятся с 2022 г., – это старый добрый «физиологический минимум», внедрённый правительством Егора Гайдара 30 лет назад, когда страна стояла на пороге голода. То есть набор продуктов, который не даст умереть. Его планируют индексировать на уровень инфляции, ниже его стоимости не должно быть зарплат. При этом никто не запрещает навязывать работу на 0, 5 или 0, 1 ставки. В общем, всё будет как обычно: чиновники борются за цифры по снижению бедности, а бедняки могут рассчитывать разве что на помощь родни, что-нибудь продать или сдать, а то и перейти на натуральное хозяйство – огородничество, сбор грибов или ягод. Причём выплаты беднякам будут расти не автоматом вслед за доходами всей страны, а когда решат наверху.
Было бы неверным сказать, что борьба с бедностью в России – исключительно «бумажная». Власти несколько раз выплачивали от 3 до 10 тыс. рублей семьям с детьми: на сборы в школу или всем безработным родителям несовершеннолетних. Эти меры помогли в разгар пандемии поддержать уровень доходов наиболее уязвимых слоёв. Хотя сегодня, согласно докладу ВШЭ, ниже уровня бедности находятся около 30% семей с детьми до трёх лет. А количество семей без детей, живущих ниже уровня бедности, за время пандемии выросло более чем в два раза – им ведь никто не помогал. И эта статистика только подтверждает, что Россия стремительно беднеет, как тут с цифрами ни играй.
Недавний ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов назвал падение реальных доходов населения главным вызовом, с которым Россия должна сейчас справиться. И для этих целей не подойдут традиционные методы вроде «поддержки самых слабых». Для власти куда более опасно падение в бедность среднего класса, оставшегося в пандемию без работы или собственного дела. И не только политически.
Экономист Евгений Гонтмахер видит опасность не в 12% «официально бедного» населения, а в тех, кто не чувствует, что живёт нормально, – их не меньше 30–40%. Бедность консервирует отсталость: «Если в начале нулевых, когда был рост, все уверились в том, что всё всегда будет хорошо, всегда будут расти доходы, люди стали брать кредиты, начался потребительский бум, стали рожать больше детей, то сейчас люди вообще не понимают, что будет дальше – чисто по-житейски. Такой стресс угнетает».
И если завтра в нашу экономику вдруг прилетят с Марса вожделенные инвесторы, будут предлагать большие зарплаты, обучение, карьерный рост, то на это всё равно откликнутся немногие. Гонтмахер формулирует: «У людей уже потеряна вот эта внутренняя энергетика, и они начинают довольствоваться тем, что есть. Тут ещё и государство подбросило 10 тысяч рублей и, может, завтра ещё чего-нибудь там подбросит. У такого общества остаётся очень мало шансов на развитие даже при каких-то изменениях наверху – политических, общеэкономических. Люди просто не выходят на связь».
Работа не волк
В начале 2021 г. директор Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ Владимир Гимпельсон констатировал: в России наблюдается аномальное падение зарплат в старших возрастах, а у переобучения взрослых очень низкий уровень. О переобучении говорят, даже не когда бывшего токаря сделали флористом, а когда школьный учитель две недели походил на стандартные курсы повышения квалификации, где под столом играл в тетрис. Ему это нужно для роста оклада, а не с целью открыть наконец детям правду о Бородинской битве.
При нормальной экономике заработок должен отражать производительность труда, которая зависит от человеческого капитала – знаний, умений, опыта. Конечно, капитал этот с возрастом может не только расти, но и обесцениваться, как произошло, например, с наборщиками типографий при переходе на офсетную печать. Но это всё же редкость. По данной логике обесцениваться навыки пожилых людей должны в первую очередь в развитых странах, где уровень внедрения инноваций выше. А не в России, где 33 млн бюджетников, а стаж и звания всегда были важнее практических умений.
По словам Гимпельсона, эту аномалию на нашем рынке труда исследователи подметили ещё в конце 2000-х, когда зарплаты людей после 30 лет выходили на плато, а после 40 лет резко шли вниз. «Мы объясняли этот парадокс недавним сломом системы, переходом к рынку и невостребованностью человеческого капитала, сформированного в плановой экономике. Мы полагали, что со временем наш профиль будет всё больше походить на общеевропейский. Но прошло ещё 10 лет, и профиль стал круче: зарплаты молодых растут быстрее, но их падение после раннего пика оказалось резче. Вероятно, по каким-то причинам происходит раннее обесценение человеческого капитала», – говорит учёный.
С обывательских позиций можно придумать несколько правдоподобных объяснений. Вариант первый: сидел человек всю жизнь на шее у бюджета – перекладывал бумажки, не вылезал с перекуров, исправно «повышал квалификацию». Но однажды лафа кончилась и пришлось искать работу на конкурентном рынке. А он ничего толком не умеет, кроме как шефу в глазки заглядывать. Понятно, что дальше приходится идти на понижение статуса и дохода.
Вариант второй: экономика в России не растёт более 10 лет. Частных инвестиций – кот наплакал, а налоги, штрафы и цены растут как в сказке. Так с какого перепугу зарплаты вообще должны сильно увеличиваться? И если большинство населения заняты в торговле и сфере обслуживания, то возраст и должен сказываться в профессиях, где нужно контактировать с клиентом. Кто лучше продаст внедорожник: 25-летний аспирант или его мама?
– После 45 лет найти работу на открытом рынке архисложно, – говорит социолог Сергей Прозоров. – Кадровики прямым текстом говорят, что у них «возрастной ценз». Такую позицию ещё можно понять, если речь идёт о вакансии программиста или продавца в торговом зале, но отвергают также пожилых врачей и инженеров, опыт которых только на пользу делу. Поскольку выходить на рынок вакансий опасно уже после 40–45 лет, люди в возрасте держатся за любое место, даже если работа им не нравится и они хотели бы её сменить. Как следствие, сложилась ригидная система: в частном секторе высокая текучка, поскольку уровень компетенций работников «до 30 лет» часто оставляет желать лучшего. А в государственных структурах, где не требуется выдавать финансовый результат, окопались пожилые. Очень часто они устроились по знакомству и оборонять своё место станут до последнего патрона. Соответственно, молодым будет труднее продвигаться по такой служебной лестнице, а сама служба – не соответствовать современным представлениям об эффективности. Так далеко не везде, но тенденция присутствует.
Согласно исследованию HeadHunter, лишь 2% от общего числа нанятых сотрудников старше 40 лет. И хотя в опросах участвовали в основном крупные частные компании, результат убойный. Ведь возраст 40 лет – это середина трудового пути, и нанятых в возрасте 20–40 и 40–60 лет должно быть примерно поровну. А их 98% на 2%! Фонд «Общественное мнение» выяснил, что 53% российских пенсионеров прекращают работать против своего желания. Даже 40–50-летние вынуждены соглашаться на понижение оплаты труда в среднем на 20%!
Отдельная проблема – дискриминация женщин, долгое время бывших домохозяйками. Им очень сложно после развода или смерти мужа вернуть профессиональную форму, наработать новые навыки. На Западе есть масса институтов, помогающих им встать на ноги и защитить свои права, но не у нас. По производительности труда мы отстаём от США и Германии в 2, 9 раза, от Литвы – в 1, 6 раза, а от Ирландии – и вовсе в 3, 8 раза.
Правда, непонятно, как рассчитывали производительность пожилого охранника из Чебоксар, который за месяц сутками отдежурил в разных местах 380 часов. Ему было наплевать на макроэкономические выкладки, и он смотрел не на престиж и зарплату, а на реальное содержание своей работы. Устанавливая трудовой рекорд, он прочитал всего Дюма, от души выспался и прибавил в весе.
Сгорели на работе
Наши заботливые федеральные министерства никогда не стремились изучать отечественный трудоголизм. Будто бы и проблемы нет. Разве что какой-нибудь психиатр время от времени выскажется: более половины тяжёлых неврозов, повлёкших за собой лечение в стационаре, вызваны перегрузками на работе.
В эпоху стахановского движения такого не было. Раньше пациенты были веселее: трудоголизм процветал в основном в научной среде, порождая уход в вымышленный мир, к Эйнштейнам и Наполеонам.
Сегодня ситуация обратная: пациента-трудоголика крайне трудно отвлечь от реальности. Например, 40-летний частный предприниматель около месяца спал по три-четыре часа в сутки, в основном за столом в офисе. Семья на него не нарадовалась: мужик занят делом, зашибает деньгу. Первое сомнение зародилось, когда кормилец ночью вдруг изорвал в клочки и съел телефонный справочник. Впав в реактивное состояние, он бредил горящими контрактами. А когда пришёл в себя, окружающим пришлось скрывать, что его контейнер с обувью завис на таможне.
– Специалисты часто сравнивают трудоголизм с алкоголизмом, хотя биологически зависимость формируется по-разному, – говорит психолог Мария Берлин. – Зато группы реабилитации похожи: в кругу сидят недавние менеджеры и начальники отделов: «Меня зовут Антон, я трудоголик…» Чаще всего в основе рабочего рвения лежит страх что-то потерять – кресло или вложенные средства. Советская мотивация, когда человек мог доработаться до инфаркта просто за «надо», уходит в прошлое. Классический трудоголик убеждён, что без него предприятие загнётся. Он также недооценивает компетенцию коллег и переоценивает свою роль в общем успехе. Но если присмотреться к такому работнику повнимательнее: много кофе, перекуров и общения в соцсетях. Разумеется, такие персонажи приживаются в фирмах, где зона ответственности каждого сотрудника не определена чётко.
В Москве 20% горожан признаются, что работают сверхурочно, а 15% – трудятся по выходным. Что удивительного, если российская столица – один из самых дорогих городов мира. И не верит ничьим слезам.