На уютной кухне знаменитой актрисы Валентины Шарыкиной пять мисок для собак, которые сейчас за городом. В вазочке на столе малина с сахаром, но сама хозяйка к ней не притрагивается. Она не ест после шести, бережет фигуру. Ей по-прежнему есть что беречь. К тому же новый театральный сезон открывается премьерой, в которой у нее одна из главных ролей.
– ВАЛЕНТИНА Дмитриевна, в Театре Сатиры премьера спектакля Виктора Шерлинга «Черная уздечка на белой кобылице». Кого вы там играете?
– Это не совсем обычная вещь. В спектакле много музыки, танцев, движения. Стихи к постановке написали Илья и Максим Резники – отец и сын. У моей героини Ханы семеро детей, и любой ценой она хочет им благополучия. Ну что там врать, любая мать хочет одеть, обуть, вкусно накормить детей, удачно выдать замуж свою дочь. Это естественные человеческие желания. И они общенациональны.
– Вы не исключение?
– Я несостоявшаяся мама. Но по этому поводу особенно страдать себе не позволяю. Бессмысленно. Дома у нас живет веселая компания: пять собак и кошка. Материнское начало во мне, по-видимому, очень сильное. Но любовь уходит на хвостики. Зато в ролях достается. Тогда я уже не скрываю своих чувств. Хотя бы на сцене.
– Ваш муж имеет отношение к искусству?
– Нет, он ученый, государственный лауреат. Был ведущим специалистом в Газпроме. Муж очень хорошо рисует, а я обожаю живопись. Чувствую ее сердцем, а руки крюки. Прямую линию провести не могу, и кривую тоже. На людей, которые это умеют, я смотрю с большим уважением. Театр для мужа – это только старый МХАТ, остальное – не театр. Мы с ним два разных сосуда. Характер у него, как у всех творческих людей, не подарок, но когда он садится рисовать, я его люблю.
Это не первый мой брак. В прошлом я была замужем за актером, но у нас с ним семьи не получилось. А с нынешним мужем уже до серебряной свадьбы дожили.
– А как вы с ним познакомились?
– Под фонарем! Я из театра шла, с репетиции. Дело было в марте, рано стемнело, мне и так страшновато, а тут еще кто-то за спиной топает и топает. Я сильно испугалась. И решила: вот сейчас добегу до первого попавшегося фонаря — если добегу, конечно! — и что-нибудь придумаю. Добежала, оглянулась и грозно спрашиваю: «Что вам от меня надо?!» А под шапкой — испуганный очкарик. Говорит: «Познакомиться!»
– Ему долго пришлось добиваться взаимности?
– Не очень, но зато влюблен был в меня и после свадьбы по уши. Никогда не забуду, как он однажды позвонил мне с работы и испуганно спросил: «Что мне делать? Я становлюсь дураком! Я так тебя люблю, что глупею просто на глазах».
– Вам всегда было легко? Вы сыграли в «Сатире» столько прекрасных ролей и до сих пор являетесь одной из прим.
– Первое время меня невзлюбило старшее поколение. Могли и локтем со сцены вытолкнуть. Так было во время репетиции Пиранделло. Или шипели громко на весь зал, сидя рядом с режиссером: «Боже мой! Как же она ходит, это же уж-жасно!» Потом ко мне привыкли и перестали цепляться. Надо было родиться с зубами и уметь кусать. Вот у меня дома пять собачек. Они целуются, обнимаются, играют, потом что-то не так – гав-гав-гав!.. Это наша актерская жизнь. Я – не собачка…
– Вы учились в одной группе с Андреем Мироновым. Это ведь он привел вас в Театр Сатиры?
– На четвертом курсе Андрюша готовился к показу в «Сатире», а я — в «Современнике», и меня вроде бы туда брали. Но накануне у Андрея заболела партнерша, и он попросил меня ввестись в два своих отрывочка. В результате мы оба попали в Театр Сатиры. Вроде бы все нечаянно вышло, но в моей жизни Андрей сыграл большущую роль.
– А какую именно?
– Возможно, потому что я приехала из Иркутска, поначалу была страшно зажата. Мне оттуда казалось, что в Москве живут только самые лучшие люди на земле. И вот я поступила в училище и оказалась на курсе, боже мой, с сыном Мироновой и Менакера!
– Страшно было?
– Еще как! Поэтому на второй курс меня перевели условно с троечкой по мастерству. Андрюшка был старостой, и ему поручили меня подтянуть. Мы с ним сыграли «Загадочную натуру» Чехова и имели сокрушительный успех. После мы играли в нескольких спектаклях — «Проделки Скапена» и «Дон Жуан, или Любовь к геометрии». А потом произошла забавная, как мне теперь кажется, история. Но тогда я из-за нее даже плакала в подушку.
– Было из-за чего?
– Мне дали роль Сюзанны в «Женитьбе Фигаро». Мечта любой актрисы! Целый год я ее репетировала. А у Андрея в это время разгорелся совершенно сумасшедший роман с Таней Егоровой, и он хотел, чтобы играла она, а не я. Он стал делать мне замечания, придирался. Помню, как-то сказал: «Разве ты не понимаешь, что у Сюзанны должны быть черные глаза?» Но у меня они как раз темно-карие! Я стала дергаться на репетициях, но в чем дело, никому не говорила, чтобы не подставлять Андрея и Таню. И в конце концов Сюзанну у меня забрали.
– У вас осталась обида на Миронова и Егорову?
– Андрея я люблю до сих пор и вспоминаю исключительно с теплотой и благодарностью. А Таня, кстати, Сюзанну так и не получила. Она показывалась Плучеку, но не понравилась ему. Придя из училища, Таня сыграла роль в спектакле «Над пропастью во ржи», а потом что-то у нее не заладилось. Как актриса эпизода Таня хорошо работала, а вот на главные роли у нее, по-моему, голоса не хватало. Не буду вдаваться в подробности, она сама очень много о себе рассказала, причем как нужного, так и всякой ерунды.
– Вы снялись в фильме «Старшая сестра» еще студенткой. Потом были «Дети Ванюшина», «Июльский дождь»... Культовые картины, но их могло быть гораздо больше.
– Наверное, кинематограф не любит заезженных лиц. Мне очень помешал «Кабачок «13 стульев». Самой известной моей ролью стала буфетчица пани Зося. Симпатичная и недалекая.
– Актер должен быть эротичным?
– Актриса? Обязательно! И мужик должен быть мужиком на сцене. А сейчас это редко встретишь. Это очень важно для театра, для кино: самец – самка. В природе это есть и очень ярко. Значит, должно быть и на сцене или на экране. Но без пошлости. А вот нивелирование, когда не то парень, не то девушка – это катастрофа. Кстати, в лучших советских фильмах все как на ладони. Женщина там женщина, а мужчина – мужчина.