Сергей НИКОНЕНКО – знаменитый актёр, кинорежиссёр, народный артист России. Наиболее известные его роли, как правило, – это принципиально добрые, по-хорошему наивные, открытые и простые в общении герои. Таков же и он сам.
- Что ж, Новый год всё ближе…
– Вызывает большую озабоченность, как говорят политики, безвкусица в новогоднем оформлении московских улиц. Это же просто непонимание русской культуры по большому счёту! Либо глупость, либо подлость (смеётся). Закрывают памятники нашим поэтам какими-то декорациями… Нет, все эти олени и Деды Морозы очень симпатичные, но зачем их ставят вплотную к нашим достопримечательностям? Мало места, что ли? Какое они имеют право закрывать Пушкина, который наше всё-всё-всё? То же самое творится с Есениным – загородили его какими-то балаганами, сараями. У памятников могут встречаться влюблённые, к памятникам могут возлагать цветы, у памятников могут читать стихи…
– Да, к русской классике вы крайне неравнодушны. Все знают вас как артиста, но не все знают, что вы создатель музея Есенина в квартире его первой жены Анны Изрядновой рядом с Арбатом, куда наведывался поэт. Сейчас она находится в бессрочном безвозмездном пользовании вашего собственного музея. Расскажите об этом с самого начала. Итак, вы пришли в эту квартиру…
– Нет, я не пришёл (смеётся).
– То есть?
– Я родился здесь, в этом же доме. Не меняю прописку 75 лет. Все мои ровесники отсюда уехали, я один остался… В 1993 году в бывшей квартире Изрядновой ночевали бомжи и жгли костры, чтобы согреться. Окна были выбиты. Вход в квартиру с улицы представлял собой помойку. Кто-то выбросил мусор, и пошло-поехало – агитировать, как говорится, не надо, сами мусор принесут…
Я отправился в Управление охраны памятников Москвы, и там сказали: «Это любопытно». Создали экспертную группу, которая через год признала квартиру памятником истории и культуры. Возникла необходимость определить собственника, и обнаружились криминальные дела: начальник местной милиции и начальник ДЕЗа продали квартиру дважды – двум разным покупателям (этих начальников потом судили и отправили в места не столь отдалённые). Мне повезло: чиновник, заведовавший городским имуществом, оказался любителем Есенина. Он пригласил меня и этих двух покупателей к себе на приём. Прихожу я и вижу двух громил, этаких «бычков» в одинаковых чёрных пальто, словно они из одного детдома. Даже через эти пальто было видно, какие они качки. И взгляды такие тяжёлые… А чиновник – он, кстати, шепелявил – говорит им: «Сейцас вы мне пицете заявления, цто отказываетесь от этой квартиры, и тогда я буду вам помогать в получении подобного жилья! Поняли меня?! Садитесь и пиците!» Представьте себе: маленький чиновник, совсем невысокого статуса! Они тут же послушались и подписали бумаги.
В префектуре Центрального административного округа Москвы мне сказали: «Сергей Петрович, дался вам этот музей! Поберегите своё здоровье! Всё равно у вас ничего не получится!» Но, как видите, кое-что получилось, и пока ещё я не так уж и болен, в свои 75 лет выдерживаю сольный концерт, два часа на ногах (смеётся). И кстати, Лужков помог нам восстановить квартиру.
– Знаю, вы не любите этим хвастаться, но музей существует за ваш счёт. Например, вон ту скульптурную композицию вы приобрели за 700 тысяч рублей. На одни только коммунальные услуги и сигнализацию вы тратите «пятнашку» в месяц…
– А откуда ещё взяться средствам для музея? Иногда я иду на бартер. Например, недавно мы сделали ремонт – за это я рассчитался бесплатным концертом. В то же время нельзя сказать, что у нас нет поддержки в московском департаменте культуры. Например, нам помогли в серьёзной битве за этот двор. Уникальное место! Здесь не только бывал Есенин, но и проживал Пушкин, родился и жил Андрей Белый, останавливался Блок, трудился историк Сергей Соловьёв, к нему сюда приходил Лев Толстой, и Ожегов здесь же, и Чайковский останавливался у брата Модеста. Лет пять – семь назад за этот двор пришлось побороться. Застройщики хотели снести вон тот дом и пристроить к нашему дому хайтековское, как сейчас говорят, здание из стекла и железа, совсем не в духе Арбата... Можно ли представить, чтобы во Франции оказался под угрозой дворик, где в прошлом жили – давайте назовём равноценные силы – Беранже, Мольер, Бальзак и Бодлер?!
Когда мы выиграли сражение за двор, то застройщик, полный злости и желчи, разметал ковшом исторический дом – усадьбу Лопаткиной. Мне очень хочется восстановить его. Здесь могли бы быть кафе поэтов, музей Арбата, библиотека. А больше всего мне бы хотелось открыть здесь многопрофильную детскую школу: художественное слово, вокал, изобразительное искусство и киностудия. Это не требует больших денег, зато какая будет отдача! Знаете, с двухтысячных годов я выступаю перед школьниками Москвы, выступил уже более чем в 80 школах, причём безвозмездно, – и только в трёх из них я увидел запущенных детей, которым ничего не надо, которые будто бы что-то покурили, и не табачные изделия… Только три такие школы из 80! Остальные – замечательные!
– Музей для вас – вложение средств?
– Нет, я подарю музей Москве. Город хочет его принять, но не хочет бороться за реконструкцию дворика.
– Другой русский писатель, для наследия которого вы многое делаете, – это Шукшин. Я имею в виду ваши фильмы по мотивам его произведений. Хочется вспомнить комедию «А поутру они проснулись» про вытрезвитель…
– Да, сейчас она станет актуальна в связи с новогодними каникулами.
– Трудное для русского человека время, не правда ли?
– Ещё бы! Неделю отдыхать, а потом неделю похмеляться… Действительно, каникулы слишком большие. Я не против отпуска – он необходим человеку. Но отпуск нужно проводить с увлечением. Отпуск хорош, когда занимаешься детьми. Как же мне в детстве нравилось посещать ёлки! Тётя Нюра, папина сестра, доставала билеты. На ёлке в Колонном зале я не был ни разу, но бывал на стадионе «Динамо», на площади Журавлёва, в Доме железнодорожников. Три ёлки за каникулы – это счастье! Подарки, печенье, конфеты… Впрочем, летние каникулы я любил не меньше. Самое счастливое время было то, которое я проводил в деревне, в Смоленской области. Мне даже сандалии были не нужны – настолько я привык ходить босиком, как ходили деревенские. Прямо по стерне ходили – подошва затвердевала и ничего не чувствовала… А лошади! Пойти с лошадями в ночное – какое это удовольствие! Развести костёр, наловить в Днепре окушков, плотвичек, прихватить с собой картошки, огурцов, спичечный коробок соли, сварить уху, стреножить лошадей – пусть пасутся… И так мы сидим до утра, сами себе хозяева. Деревня в воспитательном плане – прекрасный механизм, затачивающий. Была, по крайней мере. Косить нас, детей, не пускали, но собирать сено в копны и стоговать – пожалуйста. Верхом на лошади, без седла, задница вся сбита, на ней две мозоли от лошадиного хребта, как пятаки, и никакого внимания на это не обращаешь (смеётся).
– Снова поверну наш разговор к новогоднему угару. Князю Владимиру приписывается фраза: «Веселие Руси есть питие, без пития Руси не быти!» Хорошо, что её не выгравировали на памятнике…
– Могу подписаться под этой фразой, без пития Руси не быти. Плохо, что нет культуры пития. У каждого своя мера. Мой отец Пётр Никанорович, участник войны, работал на такой работе, где приходилось много выпивать. Он руководил охото-рыболовной секцией «Динамо», выписывал путёвки, и каждый считал честью выпить с ним за счастливую охоту. И я ни разу не видел отца пьяным! «Чтобы в метро не пустили, чтобы качаться – это безобразие!» – говорил отец. Те, кто занимал эту должность после него, больше двух лет не выдерживали.
– Ваш герой в картине «А поутру они проснулись» – слесарь-сантехник, считающий себя врачевателем душ человеческих….
– Когда Михаил Пуговкин, наш замечательный артист, замечательный комик, получил предложение от киностудии Довженко поучаствовать в пробах на роль слесаря-алкоголика, я отправил на студию телеграмму: «Могу поработать у вас консультантом» (смеётся).
– А в жизни вы любите посиделки с друзьями?
– Эх… Знаете, иных уж нет, а те далече. Нет Александра Абдулова, любое общение с которым было как праздник. Он и сам был человек-праздник. Невероятный заводила! Без друзей он жить не мог и воспринимал дружбу как понятие круглосуточное. По молодости мне и с Василием Макаровичем Шукшиным доводилось проводить время, и с Беллой Ахмадулиной, и с Никитой Михалковым. Когда он у меня проживал, моя комната в коммуналке превратилась в филиал Щукинского училища: все студенты знали, куда пойти вечерком, где можно выпить-закусить – да у Серёжи Никоненко!
– Вы бывали Дедом Морозом?
– Дедом Морозом – никогда. Зато первая моя роль – это Снегурочка. Школа, где я учился, была мужская. Деда Мороза играл старшеклассник с грузинской фамилией (впоследствии, кстати, известный диссидент), а Снегурочкой взяли меня, второклассника. Сшили маленькую шубку, отороченную. Из ваты, разумеется. Надели парик с косичками, накрасили мне ресницы, нарумянили щёки. Все мамы, которые пришли на праздник, восхищались: «Откуда такую девочку взяли?!» Как мне это нравилось! Они все ошибались, а я-то знал правду!
– Вижу, вы поглядываете на часы. Будем закругляться.
– Закончу нашу беседу финальной фразой из картины «Журналист», где я сыграл 50 лет назад. Впервые я услышал её от режиссёра и сценариста фильма Сергея Герасимова на лекции и даже записал себе, а потом он вложил её в сценарий. Она звучит так: «Пойдём далее совершенствовать мир на основе собственных несовершенств!»
Читателей и сотрудников «Аргументов недели» – с Новым годом! Желаю удачи днём и счастья ночью!