Известной актрисе Маргарите ШУБИНОЙ особенно удаются роли женщин, облечённых той или иной степенью власти. В «Левиафане» Андрея Звягинцева она блестяще сыграла суровую прокуроршу города. В сериале «Дело гастронома №1» – Галину Леонидовну Брежневу, дочь всесильного генсека. В картине «Бесы» – губернаторшу Юлию Михайловну. Впрочем, у Маргариты Шубиной было много и других заметных ролей в таких фильмах и сериалах, как «Эшелон», «Гражданин начальник», «Сваты», «Ёлки» и др. Однако популярность актрисе принесла работа в сериале «Неотложка», где она сыграла простого фельдшера Надежду Орлову.
- Маргарита, правда, что для вас одна из самых сложных актёрских работ – в кино на «производственную тему»?
– Правда. Вы посмотрите все серии «Неотложки». Вы знаете, что умирающие бабушки, реально вызывая «скорую помощь», до сих пор просят диспетчеров: «Пусть Надежда ко мне приедет!» Надежда – это моя героиня. Надо же было влезть в шкуру фельдшера, сыграть так, чтобы тебя признали зрители, и даже больные люди, те, кому требуется помощь. А врачи признали своей. Потому что до сих пор, если ко мне или к моим домашним приезжает «скорая», они денег с меня никогда не берут. Помню, один известный артист, который сыграл в сериале пожарного, как-то сказал мне: «У вас получилось с врачом. А мне лучше не гореть! Ко мне никто не приедет».
Да, есть фильмы на производственную тему просто провальные. Но мы в «Неотложке» не играли эту тему как производственную. Мы год прожили в Казани, работая над картиной. Дело было в 2003 году, но мы до сих пор, когда со Славой Бойко встречаемся, который сыграл главную роль врача «скорой», обнимаемся, целуемся и разговариваем как родные люди. Когда один знакомый нас вот так увидел, он сказал: «Такое ощущение, что вы вместе Афган прошли». А мы действительно много пережили вместе, проездили по ночам в неотложке. Были и реальные больные, мы снимались в настоящих моргах. Мы ели при 36-градусном морозе, когда вилки ломались. На проекте особо денег не было, можно сказать, мы его вынесли на своих плечах. И он вдруг «выстрелил»! Кстати, у многих зрителей поначалу было ощущение, что «Неотложка» – документальный сериал, настолько всё выглядело правдиво. Александр Панкратов-Чёрный отдыхал тогда в Египте. Вдруг позвонил мне оттуда и говорит: «Шубина, у тебя что, совсем денег нет? Ты чего в документалке снимаешься?» В общем, люди нам поверили.
– Кстати, актёры поколения Панкратова-Чёрного не только много работали, но и много пили. Как с «зелёным змием» обстоит дело сейчас, часто ли выпивают современные актёры?
– Пьют намного меньше. Более жёсткий подход в договорах сейчас. Пить нельзя. Хотя мы-то все знаем, кто пьёт, кто не пьёт. Однако, вечером выпив, утром люди держатся. В семь утра выходят из дома, садятся в машину, и даже если они умирать будут, будут работать, играть, сниматься. Вообще на моих глазах никто из актёров любого таланта и возраста утром не похмелялся. Я, честно, такого не видела! А раньше много пили, в 90-е годы особенно, я это помню. Да и договора в основном были липовые. Нас всех тогда кидали. Вы знаете, за сколько фильмов я не получила денег? Вообще ни копейки!
– Но вы же в 90-е годы снимались у известных режиссёров!
– Да, большинство из них – порядочные люди. И я сама их выбирала. У меня и в 20 лет голова на плечах была. Снималась у Елены Цыплаковой в картине «На тебя уповаю», у Александра Прошкина в «Чёрной вуали», за ту роль мне даже премию дали, в «Рукописи» Александра Муратова. В последнем фильме Леонида Филатова, который, к сожалению, так и не вышел. Но попалось и несколько непорядочных режиссёров – не буду называть их фамилии, позорить на всю страну.
Хотя от многих ролей я сама отказывалась, в то время все должны были раздеваться в кадре. Девушка я с формами, поэтому мне часто предлагали роли проституток и девиц лёгкого поведения. Но я не соглашалась, у меня какая-то внутренняя стойкость с детства. Именно с детства, потому что моя мама умерла, когда мне было 20 лет, – страшной смертью. Но до этого она воспитала меня так, будто я каждый день живу как последний в жизни. Я и сейчас так живу. «Суждены вам благие порывы, но свершить ничего не дано», – говорила мама некрасовские слова, когда мне было 12 лет. Она была учительницей русского языка и литературы, и у нас были «высокие отношения», как сказано в «Покровских воротах». Помню, мама как-то зашла ко мне в комнату и спрашивает: «Рита, у тебя есть стержень?» И я отвечаю чеканно: «Мама, стержень у меня есть. Я знаю, куда иду, я знаю свою цель в жизни». И тут мама смеётся: «Рита, у меня просто ручка закончилась. Я тебе об этом стержне говорю!» Представляете, какая у меня была внутренняя стойка! Я всё время была «на стрёме»: надо что-то сделать в жизни, надо успеть, понять, запомнить. С 4 лет я знала наизусть «Мцыри», вообще всего Лермонтова. Много стихов Бориса Пастернака знаю с 10 лет. Я была очень серьёзной в юные годы, и даже директор школы как-то сказал про меня: «Какая странная девочка, она в 7 лет всё время читает про чьи-то смерти!»