В новом спектакле БДТ им. Г. А. Товстоногова «Алиса» режиссёр Андрей Могучий достаёт из внешне абсурдистской сказки Льюиса Кэрролла её житейскую простоту, доказывая истинность растащенных на цитаты высказываний английского классика, толковать которые до сих пор все умудрялись по-разному.
«Алиса» – спектакль уникальный. Но уникальность эта относится отнюдь не к режиссёрской идее и её художественному воплощению в перевёрнутом с ног на голову пространстве Каменноостровского театра. «С ног на голову», потому как сцена тут становится зрительным залом, а зал, лишившийся зрительских мест, – сценой (что это, как не материализация кэрролловских антиподов?). Уникальность этого спектакля в том, что в отсутствие Алисы Бруновны Фрейндлих сложносочинённый драматургический новодел становится бессмысленным. Хорошо это или плохо, судить не стоит: надо принять состоявшуюся постановку как факт, как бенефисное явление, задействовавшее и ещё нескольких представителей старшего поколения БДТ. Хотя, глядя на то, как активно Фрейндлих мутузит закрытую дверь, как носится по залу возникающий словно из ниоткуда Валерий Ивченко, как жизнеутверждающе работает на площадке Георгий Штиль, как верен своим интонациям Геннадий Богачёв, как неутомимо смешон Сергей Лосев, про их возраст не думаешь вовсе. Думаешь про свой: понимать театр мы все учились на БДТ, бывшем когда-то «нашим всем» и неожиданно опять явившемся таковым, потому что, несмотря на сказочный жанр, в «Алисе» играются абсолютно реальные, жизненные страсти.
От бенуара до последнего яруса – белое полотно без знаков различия хрусталя и лепки, в открытых дверях лож – мелькание людей и света. На месте голубого бархата зрительских рядов – осколки быта, подменяющего человеческую жизнь: ванна, унитаз, конторка (вполне по Кэрроллу), диван, шкаф, холодильник, кровать, журнальный столик, кухонный «угол»… На экране телевизора на красном фоне светятся белые буквы: слово «Алиса» выглядит товарным знаком, обозначением знаменитой актрисы, которая в течение почти трёх часов будет переплетать свои реальные чувства с выдуманной жизнью. Или наоборот?..
У героев кэрролловские имена: Шляпник, Кролик (характером он больше походит на Мартовского Зайца), Королева, Король, Поросёнок, который стал человеком, Шалтай-Болтай, Додо, Гусеница. Но знакомого текста в первом действии нет – сплошные вариации на темы характеров и отдельных эпизодов истории про Алису. Сама «заложница своего имени» здесь даже в двух лицах – ребёнок (скорее символ, чем завершённый образ) и взрослая, пообтёсанная временем, разучившаяся плакать ещё в детстве, заглушающая ночную боль одиночества стаканчиком коньяка. Попав в мир своего детства через лифт, заменивший нору, необходимую для путешествий в Страну чудес, взрослая Алиса внезапно обнаруживает, что она «здесь больше не живёт» (по аналогии с названием известного фильма Скорсезе). Фрейндлих играет растерянность, недоумение и отрицание утерянного ею мира чудес, а следовательно, и отрицание самой себя (вплоть до скороговоркой выпаленного оправдания «Я не пью!»). Её Алиса уже настолько разумна, что чётко знает – «когда думаешь, что говоришь, не говори, что думаешь, иначе схлопотать можно». И она раздражена: ей кажется, что трезвый ум взрослого человека должен победить чудеса, внезапно напомнившие о себе, ан нет. Да и сказочная братия устраивает Алисе форменный допрос: ищет истинные причины её отказа от себя и укоряет героиню её настоящим…
Второе действие, в котором «чудесатые» явят своё «человеческое лицо» (кто сосед по дому, кто бывший ухажёр, кто родная кровь), – разворачивает героиню лицом к самой себе. Алиса словно видит свою жизнь в зеркале, за которое ей ещё предстоит попасть, и оттого, насколько велика будет её степень согласия с собой, зависит то, что будет с ней в Зазеркалье. «Где твоя слеза, Алиса?» – вновь и вновь вопрошает сказочная общественность, с удовольствием когда-то тонувшая в детских, искренних слезах героини. Слеза здесь – призма, способная расщепить чёрно-белый мир «бега по кругу» на жизнеутверждающее семицветье детского восприятия.
Непросто сделать выбор, да и поиски себя с возрастом становятся мучительными. «И назад не могу, и здесь не хочу», – говорит Алиса. И её можно понять: реальный и детский миры антиподны. Что в реальном непоправимо, в сказочном – лишь забава, как несостоявшееся убийство Шалтая-Болтая или королевская поговорка «Отрубите ей голову!». Но героиня Фрейндлих постепенно начинает нащупывать в себе и в окружающем мире «точку роста», новую точку отсчёта, которая позволит переоценить всё случившееся в её жизни, давно переставшей быть Страной чудес. Ведь «нет на свете страшнее измены, чем измена себе самому». «Все мы родом из детства», – говорил Экзюпери. «Люди должны вернуться к детству, а не оставаться разъединёнными… Нужно вернуться к истокам жизни и стараться не замутить воду», – говорит Могучий. Могучий идеалист, сделавший для взрослых сказку былью.