- Этот текст увлек меня своей энергетикой, - говорит Филиппенко. - Конечно, я читал его в 60-е, когда он вышел впервые в «Новом мире». Он поднимает очень важный вопрос об исторической памяти. Я читал его в одном гуманитарном лицее, и учителя литературы были удивлены, что ученики два часа двадцать минут сидели не шелохнувшись.
Очень часто после спектакля по Гоголю ко мне подходили и спрашивали: «То, что вы читали, это все Гоголь написал?» Да, это все написано! Вчитайтесь!
- Вы сказали как-то, что актеры теперь - в сфере услуг. Движение театра от «храма» к «рынку» не вызывает опасений?
- Раньше театр был инструментом идеологических воздействий и был нужен государству в этом виде. Теперь он нужен в сфере обслуживания. А театр как храм, как трибуна у Гоголя, - боюсь, это ушло безвозвратно.
Я нахожу свой ракурс, свою позицию в этом, как модно говорить, мейнстриме. Очень часто предлагают выступать в дорогих престижных клубах. Прошло 15 лет, и публика, которая постоянно ходит туда, устала от барной стойки и шумной музыки, она хочет слово услышать. Но все так же, сидя за столиками. Это надо учитывать. Как-то выступал в ресторане. Все было очень хорошо продумано, вечер прошел замечательно. Но я не учел кофемашину, которая вдруг заработала в ответственную паузу.
- Какая была реакция?
- Никто не заметил, только я. Я все замечаю.
- А когда из зала мобильные телефоны слышатся?
- Это уже данность, и не самое страшное.
- А что самое страшное?
- То, что опытами литературного театра мало кто из молодых занимается. Литература перестала быть неким трудом. Русская классическая литература помогала отвечать на те или иные вопросы, жизнью человеческого духа занималась.
- Мне кажется, литература больше ставила вопросы...
- На которые ты сам, разобравшись, должен был ответить, или искать ответ в позиции автора. В то время как западная литература занималась рассказыванием историй. Сейчас хотят просто отвлечься.
- Когда люди приходят послушать вас, они тоже хотят отвлечься?
- Нет. Я слежу, чтобы на афише были как следует видны авторы. И когда стоят фамилии Зощенко, Аверченко, Аксенова, Высоцкого, Жванецкого, Довлатова, приходит уже определенная публика. Она хочет послушать, подумать и уловить, какую новую грань Филиппенко повернет.
- В трудную минуту жизни тоже к книге обращаетесь?
- Это, как правило, вопросы, которые надо решать самому. Отвечу цитатой - из Достоевского: бывает, живешь, живешь, и вдруг оказывается, что рядом, под боком книга есть, где вся твоя жизнь как по нотам расписана.
- А вас не пугает, что есть такая книга?
- Я не думал об этом. Нас, пионеров, не учили любить себя, учили любить пионерский отряд. Мы все были мичуринцы, полагали, что можно горы передвинуть и реки повернуть вспять. О судьбе никто не говорил никогда.
- Сейчас люди любят себя?
- По-моему, да! Очень! Общее место, что пришло поколение эгоистов.
- Вы как-то сказали, что «Книга прощаний» Рассадина объяснила вам, что вы - люди прошлого века, место которым в историческом музее...
- Не объяснила, а помогла успокоиться, прийти в гармонию с собой. Все другое, страна другая. Но куда же деть тот эмоциональный багаж, который пришел, конечно, из шестидесятых! Ведь самое важное - дискомфорт в нас самих.
- Теперь у вас его нет?
- По этому поводу нет. Мы привыкли, что нам кто-то что-то объяснит. А сейчас ты все сам должен, сам находишь ответ, от тебя все зависит. Глобальные вопросы ушли, и мы стали решать свои местные задачи. Возросла ответственность за свои действия.
- А что у вас вызывает внутренний дискомфорт?
- Конечно, какие-то внешнеполитические события и события внутри страны. Другое дело, что актерам вмешиваться в политику не стоит. Но нельзя же жить в обществе и быть свободным от него. Огромное количество проблем сейчас решается людьми, у которых, по-моему, по всем предметам были тройки. Нужны и генераторы идей, и их воплотители.
- А есть какая-то примета времени, которая вам ужасно не нравится?
- Нет уверенности в будущем. Так это же всем не нравится. Отсюда все беспокойство - и пенсионеры, и этот рынок... Не привыкли мы к этому.