Шайба вместо скрипки
- Павел, насколько я знаю, вы получали классическое музыкальное образование. Как же вы стали рокером?
- Образование образованием, но был же еще и двор. Мы жили на Ленинском проспекте, рядом с нынешней гостиницей «Спутник». Учились в английской спецшколе №44 в Нескучном саду. А рядом были корты для большого тенниса и столы для пинг-понга. Вот там мы проводили много времени... иногда вместо уроков. А вместо музыкалки иногда был хоккей. Занятия начинались вечером. Идешь, а пацаны шайбу гоняют. Ну и летит папочка с Петром Ильичем Чайковским в сугроб. А потом папа нам с братом ремешка влеплял...
- Выходит, занимались из-под палки?
- Нет. И дед, и бабушка были музыкантами. Видно, передались гены - интерес был. Мне нравились сложные композиторы - Раков, Слонимский, Дебюсси. Было интересно понять: почему именно такие законы гармонии, голосоведения, как оркестр звучит. В школе были и смешные эпизоды. Мы с братом Сашей родились с разницей в 20 минут и, естественно, были очень похожи. Внешнее различие только в его родинке на левой щеке. Он занимался скрипкой и на пианино играл плохо. Я рисовал себе родинку и ходил за него сдавать общее фортепиано. Педагоги не догадывались.
В 13 лет нас с ним пригласили в самодеятельный ВИА от Мосстроя. Там мы впервые увидели настоящие чешские электрогитары. Я с этой гитарой приперся в музыкальную школу и спросил учительницу: «А вы знаете такое произведение Roll Over Beethovenn («Катись отсюда, Бетховен!»)? Она говорит: «Нет». Я: «Советую послушать - это «Битлз»!» Повернулся и ушел. Неделю в школу не ходил. Она позвонила родителям: «Что случилось? Павел пришел «с ружьем» каким-то... Сказал: катись отсюда Бетховен, и исчез...»
- Многие считают, что появление «ливерпульской четверки» кардинально изменило сознание целого поколения. Вы тоже из их числа?
- Не совсем так. У нас и до них были свои любимцы. Джимми Хендрикс, например. Впервые я услышал пару «шейков» в битловском исполнении на «ребрах». Мы их называли «шейк в родильном доме». Потому что сначала визжали фанатки, а потом звучали первые аккорды. «Битлз» поначалу не выделялись, просто встали в один ряд со всеми. Это уж потом они стали «иконой». Были в то время продвинутые люди. Они с магнитофонами ходили через наш двор в вечернюю школу. Заходили в подъезд, выпивали бутылочку водки, устраивали нам дискотеку. Рассказывали про «Битлз» или «Дорз». То есть «университеты» у нас во дворе были еще те... Роковые!
Чайковский - попса!
- Кто для вас авторитеты в музыке?
- Непререкаемый, номер один - Бах. Только за одно то, что он сделал хорошо темперированный клавир, все поколения музыкантов будут ему низко кланяться. Я по нему защищался в Гнесинке. Вторым, если брать классиков, назову Глинку. Он как истинный рокер, единственный все время бунтовал против всего. Хоть и сочинил «Жизнь за царя», но он - настоящий рокер. Петр Ильич Чайковский? Как-то с детства я пытался постичь его искусство через Большой театр, но... заснул на «Лебедином озере». В более взрослом возрасте тоже ходил пару раз и тоже заснул. Признаю: талантливый, местами даже гениальный, умница. Но - попсовый! Не лежит к нему мое сердце. А из современных музыкантов, кто близок моей натуре, - Элис Купер, Ози Осборн.
- Помните, как петь начали?
- В хоре еще в музыкалке. У меня после ломки появился хороший фальцет. Басистый, хриплый (почти как сейчас), мощный, растянутый. Но петь я вообще не любил. Поэтому пел, как правило, вторые голоса. Там можно было сачкануть.
- Почему не любили?
- Всегда певцов держал за недоразвитых. Они ищут резонатор для звука в голове. А я считал, что в голове должны быть мозги. Потом в армии я освоил саксофон и считал, что вот это - мое. Я начал петь, когда братишка умер в 80-м году...
- Ходили разговоры, что там была какая-то темная криминальная история.
- Его убили ударом ножа в печень. Я сам занимался частным расследованием. Действительно история очень темная. Саша был ведущим вокалистом в группе «Рок-ателье», а я подпевал. Вот он был уникален - основной композитор и поэт группы. «Уникален» - это я мягко сказал. Он прожил 23 года, как и положено гению.
- Вы принадлежали к какой-нибудь субкультуре? Считали себя хиппарями, бунтарями?
- Крайнюю волну хиппи я застал. Никакого бунтарства не было. Просто ходили, как нравилось ходить... Ну да - наверное, в этом был какой-то вызов. Длинные волосы, джинсы с аппликациями, в цветочек.
- Ваше отношение к эпохе ВИА?
- Меня всегда смешило их хоровое пение в унисон, когда человек пять поют одну ноту и один куплет. «Диктуют колеса вагон-н-н-ы-е...» И музыка такая - пим-пиби-бим... как балалайка. А еще было забавно, как они двигались. Вот это был угар! Но я считаю, что ВИА сделали свое дело очень хорошо, потому что спели очень много красивых мелодичных песен.
Надо было выживать
- Как вы оказались в «Ленкоме»?
- Это Крис Кельми все «замутил». Он тогда из «Автографа» ушел и как-то узнал, что «Аракс» подался из «Ленкома» на вольные хлеба. Поэтому в театре объявлен конкурс на замещение вакантного места. А я тогда играл и пел в группе «Виктория», игравшей тяжелый рок... Крис приехал к нам на базу, привез пленки спектаклей, ноты «Тиля» и «Звезды и смерти Хоакина Мурьетты». И предложил авантюру. Сыграл на нашем чувстве самосохранения.
- То есть?!
- Тогда андеграунд уже начали плющить, заставляя оформляться в государственные учреждения - в филармонии, Росконцерт, Союзконцерт. Иначе полный запрет деятельности под страхом уголовной ответственности. Конечно, мы понимали, что это ловушка. Но все равно надо было выбираться, чтобы не погибнуть. Вот тут-то и появился Крис. Мы решили: за ночь сделаем эти два спектакля, утром покажем их худсовету. Если нам откажут, то мы ничего не теряем. А если «Ленком» нас берет, то это будет суперстатус.
В 10 утра приехал худсовет - Марк Захаров, Збруев, Караченцов, завлит Махаев. Послушали основные партии, потом еще нашу «тяжелую» сорокаминутную программу. Захаров говорит: «Все ясно! Поехали...» Приезжаем в театр и застаем картину: на сцене стоят наши «кенты» еще по «Воскресенью» - Костя Никольский, Сапунов Андрюха - репетируют «Звезду и смерть...» Оказывается, тоже участвуют в конкурсе. И тут мы входим... Захаров останавливает их репетицию: «Все, спасибо». То есть читает им «приговор». В результате с некоторыми из них мы 20 лет не общались. В частности, с Глебом Маем. Только в прошлом году мы вновь с ним стали разговаривать, когда меня пригласили поучаствовать в его опере «Идут белые снеги» на стихи Евтушенко.
Окончание интервью в следующем номере.