НЕ ОСОБЕННО приспособленная для постановочных фантазий, хотя и обладающая отменной акустикой, концертная сцена стала диктовать свои законы. Так, хор засунули в оркестровую яму для того, чтобы он мог видеть дирижера и наоборот. Но при этом выяснилось, что в эту яму не помещается часть оркестра. Пришлось сократить и хор, и оркестр, которые тем не менее озвучили партитуру Берлиоза достаточно убедительно. Хорошо поработали исполнители центральных партий. Особенно отличились Сергей Семишкур (Бенвенуто Челлини, флорентийский скульптор и ювелир) и Анастасия Калагина (Тереза, дочь папского казначея). Опера удалась, хотя действие сильно отвлекало от музыки.
Режиссер-постановщик Василий Бархатов решил не делать исторический костюмный спектакль, считая унылой даже мысль об этнографическом экскурсе в эпоху шпаг и камзолов. Условный мир, созданный им для персонажей Берлиоза, – это один из бутиков в каком-то большом торговом центре. Учитывая характер занятий главного персонажа, бутик специализируется на ювелирных украшениях и (прицепом) косметике. Вокруг стеклянных витрин и будет происходить основная пластическая лепка мизансцен, витринам и достанется больше всего. Ослепленные обилием бижутерии, солисты не всегда понимали, про что поют. Зритель не понимал и подавно. Зато все точно понимал один персонаж, существование которого Берлиоз не мог вообразить себе и в страшном сне. Это драматический персонаж – Челлини средних лет, который комментирует действие оперы своими речевками, написанными явно не авторами либретто.
На роль Челлини-2 Бархатов решил пригласить драматического артиста с именем, но еще за пять дней до премьеры такого не нашлось – все отказывались. Согласился… Сергей Шнуров, лидер группы «Ленинград». Это стало своеобразной сенсацией, на премьере тут же появились телекамеры, в новостях разных телеканалов дикторы перечисляли этапы большого пути всеми любимого (кроме Лужкова) Шнура. И музыкант он, и киноактер, и телепутешественник, и вот теперь – «коверный» академической сцены.
Шнуров честно старается произнести положенные ему монологи и репризы. Но то ли репетиций было мало, то ли это не его стихия, но как-то он все делает на одной ноте и немножко натужно. Для академической сцены у него все-таки голос не подготовлен – нет соответствующей дикции, интонационного разнообразия. Может, все потом и выправится – уж больно он яркая личность. А пока он не столько оправдывает режиссерскую отсебятину, сколько усугубляет ее. В результате музыка и пение – отдельно, а речевки и видеоряд – отдельно.
В чем-то Бархатов прав – живая жизнь интереснее реставрации, к тому же режиссер еще юн и свеж. Верю, что он найдет поклонников своего стиля, в основу которого положен принцип богатой фотосессии, востребованной глянцем. Однако мне лично такая «живая жизнь» напоминает отель из второй линии, то есть с видом на дорогу, по которой идут фуры с продуктами для ресторанов. Мне же любезен обзор событий из отеля первой линии, с видом на лазурное море, даже если на небе будут тучки. И затем – решительно ничего скучного в костюмах эпохи Возрождения не нахожу. Любовался бы и любовался.