В свет выходит новая повесть известного русского писателя Юрия ПОЛЯКОВА. Называется она «Совдетство», а сюжет разворачивается в 1968 году в Москве, увиденной глазами советского шестиклассника, постоянно задающего взрослым и самому себе сложные вопросы. Давая своему новому произведению подзаголовок «книга о светлом прошлом», прозаик пишет о минувшем с трогательной честностью. Предлагаем читателям «Аргументов недели» фрагмент новой повести лауреата Бунинской премии, нашего постоянного автора Юрия Полякова.
...От троллейбусной остановки до Гаврикова переулка рукой подать – метров сто. На противоположной стороне улицы, возле единственного в Москве магазина «Автомобили», заполонив тротуар и часть мостовой, как всегда, толпились автолюбители. Башашкин называет их «автомечтателями». В основном это солидные мужчины со всех просторов необъятного СССР, но особенно много пузатых грузин в кепках-аэродромах. Время от времени автомечтатели отлучаются в угловой гастроном №21, чтобы перекусить и промочить горло. Возвращаются они шумные, весёлые. Если поблизости притормаживает «Победа», «Волга» или даже «Москвич», толпа окружает машину, выясняя у водителя, не хочет ли он срочно продать свой транспорт, и очень огорчается, узнав, что тот приехал по поводу запчастей.
Однажды мы с отцом шли из бани. Вдруг автомечтателей как ветром сдуло: все ринулись к сверкающей белой «Волге» без номеров, медленно свернувшей с Бакунинской улицы в Гавриков переулок и остановившейся у заправки на Спартаковской площади. Впереди бежали, придерживая руками кепки, усатые грузины. У магазинных дверей, обычно запруженных, стало пустынно, точно у входа в агитпункт.
– Зайдём? – предложил Тимофеич.
– Можно.
Внутри, к моему удивлению, тоже было немноголюдно. Магазин, несмотря на скромный фасад, оказался просторным, почти как крытый рынок. У стены, наискосок, выстроились автомобили с поднятыми капотами: «Победа», «Волга», новый «Москвич», мотороллер и мотоциклы – с коляской и без. На лобовых стёклах белели бумажки со словами: «Образцы не продаются».
– Как же они сюда заехали? – спросил я, оглядевшись и не обнаружив очевидных ворот.
– А шут их знает, – честно ответил Тимофеич.
Вдоль выставочных машин тянулась красно-зелёная ковровая дорожка. (Наверное, такая же устилала когда-то лестницу нашего общежития!) По дорожке бродили такие же, как мы, ротозеи и тихо, будто в музее, делились впечатлениями. За нами с усмешками наблюдали продавцы в синих сатиновых халатах, все как на подбор солидные мужчины, хотя, например, в гастрономе за прилавками стоят одни женщины, кроме мясников, разумеется.
На глупый вопрос автомечтателя, как купить машину, следовал ответ:
– Только по открыткам.
Но если кто-то интересовался мотором или внутренней отделкой, продавцы снисходительно, не без гордости объясняли, не жалея лошадиных сил, могли даже за рубль пустить – посидеть внутри, но при условии – не крутить руль и ничего не нажимать. Мне очень хотелось залезть на бархатное сиденье, но отец сказал: рубль – тоже деньги, а машину мы себе всё равно никогда не купим, даже если будем питаться одними сухарями, запивая водой из-под крана. Зато я исподтишка потрогал ручной тормоз мотоцикла.
Пока мы глазели, в магазин, хмурясь от счастья, вошёл серьёзный человек с заветной открыткой, его тут же взяли под локоток и вежливо повели за дверь, обитую чёрным дерматином. На ней красовалась табличка с золотыми буквами «Директор», а ниже оставался просвет, куда вставлялась картонка с фамилией и инициалами, написанными от руки.
– Опять новый и.о. – хмыкнул кто-то из бывалых.
– А старый?
– Сидит. Они тут долго не задерживаются.
Проводив посетителя с открыткой к директору, продавец устало посоветовал ротозеям времени зря не тратить, а лучше встать в живую очередь. Тетрадочка со списком снаружи у какого-то Михаила Исидоровича, он же знает, когда ближайшая перекличка.
– А толку! – проворчал осведомлённый автомечтатель. – Всё равно машины по учреждениям и предприятиям распределяют. Здесь остатки продают.
– И правильно! А то бы у нас один Кавказ на тачках разъезжал.
– Зимой надо записываться! – бросил кто-то на ходу.
И это правда! Перед Новым годом сюда, в Гавриков, съезжаются народные толпы, так как утром первого января заводится новый список и важно оказаться в первых рядах. Очередь занимают засветло, а ночью, когда вся трудовая страна сидит за праздничными столами и смотрит «Голубой огонёк», здесь, чтобы согреться, жгут костры, и дядя Гриша приторговывает ящиками, они идут вместо дров. К утру гора тары в нашем дворе уменьшается втрое.
Однажды мы встречали Новый год у Батуриных и отправились в гости попозже, затемно: иначе мужчины не досидят до боя кремлёвских курантов. В троллейбусе я продышал в заиндевелом стекле проталинку и увидел, что вся Спартаковская площадь, до самой Казанки, усеяна мятущимися на ветру огнями, вокруг которых топчутся бесчисленные тени людей с поднятыми воротниками и опущенными ушами. Юрик Мазовецкий живёт рядом, в доме около Дома пионеров, и уверяет, что утром первого января, кроме дымящихся кострищ там ещё валяется несметное количество пустых бутылок. Если не лениться, встать пораньше, то можно собрать несколько мешков посуды и сдать в пункт приёма, что под пешеходным мостом через Казанку. А это – целое состояние! Но в первое утро Нового года хочется поспать подольше…
…Серьёзный человек вышел от директора без открытки, но зато с другой куда более важной бумажкой, и на него, как вороны на горбушку, набросились грузины:
– Кацо, продай машину. Тыщу сверху даю!
– Две дам! И ящик хванчкары!
Тимофеич, глядя на них, разозлился и тихо сказал, играя желваками:
– Всех этих носатых можно сразу брать и сажать!
– Почему?
– Считать умеешь?
– Умею.
– Считай! У меня зарплата неплохая, даже хорошая – сто шестьдесят. С квартальными премиями и прогрессивкой выходит почти двести. Если каждый месяц класть на книжку сто рублей, сколько нужно копить на «Волгу»?
– А сколько она стоит?
– 5600 рубликов.
– Почти пять лет.
– Вот! Две тысячи сверху и ящик винища! Откуда? Не с зарплаты же!
– Они мандарины выращивают и хурму…
– А я на заводе двигатели строю. Почему у них есть на машину, а у меня нет и не будет?
– Не знаю.
– И я не знаю. Откуда у них столько деньжищ?
– Воруют, – предположил я, вспомнив, что в комедии «Берегись автомобиля» все владельцы «Волг» – жулики, кроме одного пострадавшего академика.
– Ясен пень: ворьё! Значит, всех можно сразу брать – и сажать! Пошли отсюда! Тошно смотреть…
Чтобы успокоить нервы, отец зашёл в 21‑й гастроном, где его уже ждали два таких же раздражённых гражданина. Тимофеич без колебаний согласился стать третьим, что после двух кружек послебанного пива на пользу, конечно, не пошло. Лида его мгновенно разоблачила, едва он вошёл в комнату, даже мои путаные свидетельские показания не понадобились.
– И что же за повод? – спросила она.
– Не туда мы идём! – махнул рукой отец. – Не туда!
– Проспись, Солженицын!
– Кто это? – не понял он.
– Литературный власовец. На семинаре рассказывали.
– А чего он хочет?
– Реставрации капитализма.
– Шиш ему!
А вот дядя Юра вообще считает, что машины покупают одни идиоты. Ведь если каждый день тратить на такси два рубля, можно разъезжать на «Волге» с шашечками целых семь лет, не заботясь ни о ремонте, ни о бензине, ни о запчастях, которые невозможно достать без блата и переплаты. Видимо, так думают многие. У нас на весь Рыкунов переулок всего одна личная «Победа», а её хозяин по фамилии Фомин свободное время проводит, засунув голову под капот или высунув ноги из-под автомобиля. Ехидный Тимофеич так и говорит:
– Глянь, опять Фомин загорает!
– Вот смехотура! – соглашаюсь я.
Я ещё раз посмотрел на гомонящую толпу автомечтателей и с облегчением подумал, что при коммунизме всё, даже такси, станет бесплатным, и тогда про собственную машину можно будет забыть навсегда. Зачем лишняя морока с запчастями? Поднял руку, сел, и тебя везут, куда скажешь, хоть в Сухуми. Приехал, сказал шофёру спасибо и шагай своей дорогой.
Правда, в 1980 году, когда обещали достроить и сдать в эксплуатацию коммунизм, мне будет тридцать шесть лет, сколько теперь Лиде. Преклонный возраст. Но по телевизору постоянно говорят про ударников, которые перевыполняют план. Недавно на «Голубой огонёк», где пел любимый Лидин Лев Барашков, позвали ивановскую ткачиху, она по производственным показателям живёт уже в 1974 году! А с виду не скажешь: обычная женщина, похожа на тётю Валю Петрыкину.
– Ну как вам там, в 1974 году? – с улыбкой спросила её Светлана Жильцова.
– Хорошо! – ответила ударница. – До коммунизма рукой подать!
И все в студии захлопали, даже грустный Аркадий Райкин.
Значит, благодаря трудовому героизму светлое будущее наступит гораздо раньше обещанного, и тогда подрастающему поколению не придётся ломать голову над тем, как за шестнадцать копеек подстричься «под скобку», если она стоит сорок.
Я свернул с Бакунинской налево, в Гавриков переулок. Там тоже были очереди, но не такие, конечно, как у магазина «Автомобили». Один хвост, подлиннее, состоящий исключительно из мужчин, тянулся к старинному приземистому дому с островерхими каменными наличниками. Раньше там, говорят, жили бояре, а теперь продают в разлив пиво, за которым народ стоит даже зимой в мороз. Вторая очередь, женская, выстроилась к двухстворчатой амбарной двери с вывеской «Субпродукты».
– Что дают? – плачущим голосом спросила знакомая мне тётка с набитыми сумками.
– Говяжьи хвосты и свиные копыта, – ответили ей с готовностью. – Печёнка кончилась.
– Ой, надо брать! Я за вами…