Челябинский поэт Янис Грантс — человек необычный. О себе рассказывает мало и неохотно. А мне всегда он был интересен. Интересна и его жизнь, и судьба. Ведь у таких людей и судьба всегда особенная. Уговаривать Яниса пришлось долго. Но я нажал, и он, как добрый человек, согласился. И мы начали разговор о поэте Янисе Грантсе:
— Янис, как тебя угораздило родиться аж во Владивостоке? Знаю, что твоего отца выслали из Латвии, но не знаю, за что и почему именно во Владик… Горечь от несправедливости в его поведении и настроении тебе в детстве была заметна? Рассказывал ли он тебе про Латвию и как ты ее воспринимал с детских лет? Говорили ли в семье на латышском языке? Знаешь ли ты сейчас латышский язык и пишешь ли ты стихи на нем? Твоя мама была русской?
— Семью моего отца выслали в Новосибирскую область. Село, кажется, называлось Кочки. Ему не было и десяти лет. Я не помню, чтобы отец горевал по утраченной родине. Скорее всего, это было связано с его небольшим возрастом: он воспринимал происходящее, наверное, как приключение и без проблем влился в новую жизнь. Со временем они перебрались в Иркутск, где обитала семья моей мамы — русская, я бы сказал, патриархальная семья. Легенда гласит, что к этому времени у отца была невеста, а у мамы — жених, но их случайная встреча на какой-то молодежной вечеринке все перепутала. Родители с обеих сторон возмутились и запретили молодым встречаться, но эти запреты ни на что не повлияли. Когда мне было лет двадцать, моя латышская бабушка сказала мне, что совершила в жизни три непростительных поступка. Два, честно сказать, я забыл, а вот третий запомнил навсегда: бабушка до скончания дней корила себя, что когда-то отвергла Марию (мою маму) и пыталась помешать счастью сына. Помню, как я удивился: отношения мамы и бабушки были добрыми и даже сердечными, с трудом представлялось, что когда-то они воевали. Да и как можно невзлюбить маму? На всей земле не найти столь искреннего, чуткого и совестливого человека.
Янис Грантс с мамой
Да, я родился во Владивостоке, потому что там на крейсере «Варяг» служил мой отец. Он был лейтенантом ВМФ, артиллеристом, заведовал зенитными орудиями. Но как неблагонадежного (высланного, если не сказать репрессированного) юношу приняли в высшее военно-морское училище? Так не бывает! Но так, оказывается, бывает. Отец однажды обмолвился, что не всегда, но иногда находится человек, который ничего не боится. Такой встретился и на его пути. Кто это был — военком, принимавший документы на начальном этапе, или начальник училища, подписывающий реестр принятых курсантов, или особист, закрывший глаза на «ненадежное происхождение», или кто-то еще — я не знаю. Но мечта о море свершилась как в сказке!
После девятого класса отец повез меня в Ригу к своей троюродной сестре. Он ни разу не сказал: «Это твоя родина, не забывай о своих корнях» или что-то в этом роде. Он понимал, что я совершенно русский, и не пытался меня переделать. Это вообще касалось воспитания в моей семье: я не помню наставлений и указаний, а тем более — дрессуры или накачки. Словом, меня не воспитывали! Так вот, я был очарован Латвией, но еще больше я был очарован отцом: с продавцами сувениров в центре Риги, с буфетчицами в Юрмале, с экскурсоводами в Саласпилсе он говорил на латышском языке! При этом я к своему пятнадцатилетию не знал ни одного слова, даже «привет».
Я не знаю латышского языка и никогда не собирался его учить. Наверное, я должен чувствовать угрызения совести, но их как не было, так и нет. Зато я люблю латышскую литературу (одни стихи Ояра Вациетиса или Майры Асаре чего стоят!), являюсь одним из редакторов «Рижского альманаха» (это объемное ежегодное издание на русском языке выходит в Латвии) и да, перевожу. Конечно, я тот еще переводчик, но когда подстрочники для тебя готовит самый знаменитый писатель Латвии (и обладатель многих российских и международных премий) Сергей Морейно, то любая задача становится выполнимой.
— Детство на берегу океана… Сырость, холод или сплошная романтика? Кем мечтал стать в детстве? Учился плавать в океане? Боялся ли акул и косаток?
— Мне нравится, что я родился во Владивостоке. Это такая… романтика на пустом месте: ты, кажется, ничего не сделал, но уже получил в дар и сопки, и бухту Золотой Рог с кораблями, и Японское море, и даже саму Японию. Да, здорово, конечно, но своего родного города я не помню: отца перевели на строящийся корабль в Ленинград, там у него нашли какую-то болячку, списали на берег и отправили служить в город Киров, в военкомат. Так что мои первые детские воспоминания — кировские. Но благодаря старшим братьям я знаю, что во Владивостоке того времени было очень туго с водой (надо было выстаивать большую очередь к роднику, чтобы заполнить какие-то домашние резервуары), что мальчишки любили купаться в океане, ели дикий лук, исследовали тоннели и башни Владивостокской крепости (военное сооружение, построенное еще в начале ХХ века). А еще мама говорила, что старшие братья всегда с порога угадывали, пришел отец ночевать или остался дежурить на корабле. Это называлось «в квартире морем пахнет». Я так и не понял, что это были за запахи — железа, топлива, дальневосточного ветра, соли…
Акул и косаток я, конечно, боюсь, для этого не надо жить на берегу океана. Профессия… Помню, что хотел подносить сено оленям в зоопарке, а позже — сесть за руль троллейбуса. И еще — я не скучаю по Владивостоку и не мечтаю туда вернуться, потому что он для меня — сказка. Я не хочу, чтобы сказка превратилась в быль.
Когда мне было пять, семья переехала на Южный Урал: отца перевели в здешний военкомат. Получается, что Челябинск — мой родной город, и я очень этому рад.
Продолжение следует