Корябающий душу Янис Грантс

Дар поэта — ласкать и корябать,

Роковая на нем печать.

Розу белую с черною жабой

Я хотел на земле повенчать…

Эти слова бессмертного Сергея Есенина в полной мере относятся и к судьбе прекрасного, может быть, не до конца еще понятого поэта Яниса Грантса, яркого и неповторимого. Кажется, что именно с таких, как он, списаны и эти строки:

И похабничал я и скандалил

Для того, чтобы ярче гореть…

Сейчас, в эпоху всеобщего графоманства, пустого словоблудия и банальности, ярко горящие и сгорающие без остатка творцы стали редкостью. И сегодня мы публикуем, наверное, самые шокирующие стихи этого необычного поэта. А также выдержки из интервью с ним о его творчестве:

Свинобой

я сын свинобоя

из города Че

проворней любого

любого ловчей

мне стукнуло десять

и сила у рук

не та чтоб подвесить

хавронью на крюк

но папа спокоен

«черед всему свой

ты сын свинобоя

почти свинобой»

 

люблю я молочных

кормить поросят

пока их мамашки

на крючьях висят

Было впервые опубликовано: «Мужчина репродуктивного возраста» [стихотворения и поэмы]. Челябинск: ИД Олега Синицына, 2007. 70 [2] с. 7 ил. («Неопознанная земля»).

 

Возвращение с Севера как возвращение со звезд

— Начало двухтысячных для меня — это время просвещения. Я только что вернулся с Севера, и в моем багаже были разве что классики Серебряного века и поэты военного поколения. Я всегда выписывал и читал журнал «Иностранная литература», но поэзию там не очень-то печатали (мало ее и сейчас). О современных авторах России мне тоже ничего известно не было. Кто-то посоветовал начать наверстывать упущенное с помощью двух антологий поэзии — уральской и американской. И вот Карл Сэндберг меня просто ошеломил. «Свинобой и мясник всего мира…» (это он о городе Чикаго). А еще: «Смеясь буйным, хриплым, горластым смехом юнца, полуголый, весь пропотевший, гордый тем, что он — свинобой…» Из этих двух строчек и родилось мое стихотворение «Свинобой». Сразу же пришло понимание, что героем текста будет ребенок (смеющийся юнец, как у Сэндберга, гордящийся семейным делом).

Дальше я мало что помню — так был поглощен работой. Но когда очнулся и посчитал написанное, то оказалось, что мной придумано сто шестьдесят строк. Во время «селекционной» работы большинство строчек было отсеяно. Своего «Свинобоя» я люблю до сих пор. 

Сынок

не везло с зачатья Люсеньке

(пил без продыху отец).

скрасил дни ей сын-лапусенька.

целлулоидный малец.

 

только Люсей не подмечен он,

целлулоидный обман,

двадцать лет живет в младенчестве,

не взрослеет мальчуган:

 

пузо скотчем подзалатано.

краска слезла. лоб измят.

как у римских императоров,

пусто-зрячий жуткий взгляд.

 

а два дня тому у Люсеньки

мать взяла да померла.

Люся знай купает пупсика:

«я ж не дура. поняла».

 

позже хнычет: ей наскучило

(зарывают в землю мать).

не пускают тетки злючие

сына перепеленать.

Впервые было опубликовано: «Мужчина репродуктивного возраста» [стихотворения и поэмы]. Челябинск: ИД Олега Синицына, 2007. 70 [2] с. 7 ил. («Неопознанная земля»).

 

Мир, в котором горюют, смеясь…

— Я уже признавался вашему еженедельнику, что мои стихи появляются из одного или двух слов. «Сынок» не исключение. С экрана что-то говорили о музее с римскими скульптурами — я не особо вслушивался, телевизор был только фоном для домашней уборки. Но когда до меня донеслось: «…римские воины смотрят на нас как бы пусто-зряче, и от этого становится не по себе…», то работа была срочно остановлена, а слова «пусто-зрячие воины» буквально поселились в моей голове. Несколько дней я никак не мог придумать, в каком направлении будет развиваться мой текст и вообще о чем он будет. Но меня опять выручил телевизор. На этот раз с экрана говорили о всемирной истории игрушки, и закадровый голос произнес словосочетание «целлулоидная кукла» (ничего другого из этой передачи не запомнилось). Мгновенно я понял, что теперь стихотворение точно будет написано, а его героиней станет сумасшедшая женщина с ненастоящим ребенком.

«Времена в этой книге перепутались: здесь горюют смеясь, а смеются, исключительно подумывая о горестях мира, смерти и несчастной любви. Взрослые в ней говорят как дети, дети — как взрослые, впрочем, думаю, все это неважно. Ни для нас, ни для Яниса Грантса. Потому что он — мистификатор и чудодей», — написала однажды Екатерина Симонова, лауреат премии «Поэзия».

 

Ночь (музыкальное образование)

мама отвела меня за ручку к репетиторше (правда);

на виолончель (неправда);

на скрипку (неправда);

репетиторша сделала из меня мужчину (неправда);

я сделал из репетиторши женщину (правда);

как так! семилетний пацан? (раскусили, неправда);

маму я больше не видел, она сбежала (правда);

с английским лордом (неправда);

со швейцарским сыроваром (неправда);

с цирком шапито (правда);

бабушка назвала меня за глаза подарочек чтоб он сдох (правда);

меня хватило на три занятия с репетиторшей (неправда);

на два (правда);

жаль, очень-очень-очень талантливый мальчик (неправда);

конечно, что-то из него можно было бы состряпать, но —

пальцы, слишком уж грубые пальцы (правда),

а сейчас начинается самое интересное (неправда);

конец (правда).

Стихотворение первые опубликовано: журнал «Волга — ХХI век» (№ 3, 2008).

 

— Довольно редкий для меня пример возвышения формы над содержанием. Эта игра (правда — неправда) попалась мне на глаза в одном романе Марии Галиной. Но в том тексте этот прием как-то быстро сошел на нет и растворился в повествовании, а мне — запомнился. То есть замысла у стихотворения не было, был прием, который хотелось использовать. На счастье, один мой товарищ заговорил со мной на тему репетиторства: сыну нужно подтянуться по математике, не знаю ли я приличных и недорогих репетиторов. Я никого не знал, зато знал, что стихотворение начнется именно с этого. А вот чем закончится? Я примерно могу знать, чем закончатся мои рассказы, а вот чем закончатся мои стихи — не представляю.

Продолжение следует.