Дар поэта — ласкать и корябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать…
Эти слова бессмертного Сергея Есенина в полной мере относятся и к судьбе прекрасного, может быть, не до конца еще понятого поэта Яниса Грантса, яркого и неповторимого. Кажется, что именно с таких, как он, списаны и эти строки:
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть…
Сейчас, в эпоху всеобщего графоманства, пустого словоблудия и банальности, ярко горящие и сгорающие без остатка творцы стали редкостью. И сегодня мы публикуем, наверное, самые шокирующие стихи этого необычного поэта. А также выдержки из интервью с ним о его творчестве:
Свинобой
я сын свинобоя
из города Че
проворней любого
любого ловчей
мне стукнуло десять
и сила у рук
не та чтоб подвесить
хавронью на крюк
но папа спокоен
«черед всему свой
ты сын свинобоя
почти свинобой»
люблю я молочных
кормить поросят
пока их мамашки
на крючьях висят
Было впервые опубликовано: «Мужчина репродуктивного возраста» [стихотворения и поэмы]. Челябинск: ИД Олега Синицына, 2007. 70 [2] с. 7 ил. («Неопознанная земля»).
Возвращение с Севера как возвращение со звезд
— Начало двухтысячных для меня — это время просвещения. Я только что вернулся с Севера, и в моем багаже были разве что классики Серебряного века и поэты военного поколения. Я всегда выписывал и читал журнал «Иностранная литература», но поэзию там не очень-то печатали (мало ее и сейчас). О современных авторах России мне тоже ничего известно не было. Кто-то посоветовал начать наверстывать упущенное с помощью двух антологий поэзии — уральской и американской. И вот Карл Сэндберг меня просто ошеломил. «Свинобой и мясник всего мира…» (это он о городе Чикаго). А еще: «Смеясь буйным, хриплым, горластым смехом юнца, полуголый, весь пропотевший, гордый тем, что он — свинобой…» Из этих двух строчек и родилось мое стихотворение «Свинобой». Сразу же пришло понимание, что героем текста будет ребенок (смеющийся юнец, как у Сэндберга, гордящийся семейным делом).
Дальше я мало что помню — так был поглощен работой. Но когда очнулся и посчитал написанное, то оказалось, что мной придумано сто шестьдесят строк. Во время «селекционной» работы большинство строчек было отсеяно. Своего «Свинобоя» я люблю до сих пор.
Сынок
не везло с зачатья Люсеньке
(пил без продыху отец).
скрасил дни ей сын-лапусенька.
целлулоидный малец.
только Люсей не подмечен он,
целлулоидный обман,
двадцать лет живет в младенчестве,
не взрослеет мальчуган:
пузо скотчем подзалатано.
краска слезла. лоб измят.
как у римских императоров,
пусто-зрячий жуткий взгляд.
а два дня тому у Люсеньки
мать взяла да померла.
Люся знай купает пупсика:
«я ж не дура. поняла».
позже хнычет: ей наскучило
(зарывают в землю мать).
не пускают тетки злючие
сына перепеленать.
Впервые было опубликовано: «Мужчина репродуктивного возраста» [стихотворения и поэмы]. Челябинск: ИД Олега Синицына, 2007. 70 [2] с. 7 ил. («Неопознанная земля»).
Мир, в котором горюют, смеясь…
— Я уже признавался вашему еженедельнику, что мои стихи появляются из одного или двух слов. «Сынок» не исключение. С экрана что-то говорили о музее с римскими скульптурами — я не особо вслушивался, телевизор был только фоном для домашней уборки. Но когда до меня донеслось: «…римские воины смотрят на нас как бы пусто-зряче, и от этого становится не по себе…», то работа была срочно остановлена, а слова «пусто-зрячие воины» буквально поселились в моей голове. Несколько дней я никак не мог придумать, в каком направлении будет развиваться мой текст и вообще о чем он будет. Но меня опять выручил телевизор. На этот раз с экрана говорили о всемирной истории игрушки, и закадровый голос произнес словосочетание «целлулоидная кукла» (ничего другого из этой передачи не запомнилось). Мгновенно я понял, что теперь стихотворение точно будет написано, а его героиней станет сумасшедшая женщина с ненастоящим ребенком.
«Времена в этой книге перепутались: здесь горюют смеясь, а смеются, исключительно подумывая о горестях мира, смерти и несчастной любви. Взрослые в ней говорят как дети, дети — как взрослые, впрочем, думаю, все это неважно. Ни для нас, ни для Яниса Грантса. Потому что он — мистификатор и чудодей», — написала однажды Екатерина Симонова, лауреат премии «Поэзия».
Ночь (музыкальное образование)
мама отвела меня за ручку к репетиторше (правда);
на виолончель (неправда);
на скрипку (неправда);
репетиторша сделала из меня мужчину (неправда);
я сделал из репетиторши женщину (правда);
как так! семилетний пацан? (раскусили, неправда);
маму я больше не видел, она сбежала (правда);
с английским лордом (неправда);
со швейцарским сыроваром (неправда);
с цирком шапито (правда);
бабушка назвала меня за глаза подарочек чтоб он сдох (правда);
меня хватило на три занятия с репетиторшей (неправда);
на два (правда);
жаль, очень-очень-очень талантливый мальчик (неправда);
конечно, что-то из него можно было бы состряпать, но —
пальцы, слишком уж грубые пальцы (правда),
а сейчас начинается самое интересное (неправда);
конец (правда).
Стихотворение первые опубликовано: журнал «Волга — ХХI век» (№ 3, 2008).
— Довольно редкий для меня пример возвышения формы над содержанием. Эта игра (правда — неправда) попалась мне на глаза в одном романе Марии Галиной. Но в том тексте этот прием как-то быстро сошел на нет и растворился в повествовании, а мне — запомнился. То есть замысла у стихотворения не было, был прием, который хотелось использовать. На счастье, один мой товарищ заговорил со мной на тему репетиторства: сыну нужно подтянуться по математике, не знаю ли я приличных и недорогих репетиторов. Я никого не знал, зато знал, что стихотворение начнется именно с этого. А вот чем закончится? Я примерно могу знать, чем закончатся мои рассказы, а вот чем закончатся мои стихи — не представляю.
Продолжение следует.