Писатель Милан Кундера, отошедший в 94 года, вряд ли нуждается в жалости. Но посочувствовать можно тем, кто не прочитал «Невыносимую лёгкость бытия» в пору цветения. Конечно, всё есть дело вкуса, но Кундера про тех, кто летит с горы, пока не поймёт: нет никакого призвания, но есть неспешность и подлинность. И лучше понять это пораньше. Один из лучших европейских писателей XX века создал пространство, сотканное из завидных любовных слияний, умных, но простых и каких-то сугубо утренних мыслей. Любить – это значит отказаться от силы. Прежде чем нас предадут забвению, мы будем обращены в китч. Любовь начинается с метафоры.
В Советском Союзе Кундеру знали только по самиздату – официально издавать его и помыслить было нельзя. Хотя активный деятель Пражской весны не был оголтелым антисоветчиком, но снятый по его «Невыносимой лёгкости бытия» фильм Филипа Кауфмана был вполне политическим высказыванием. И хотя в романе советские танки на улицах Праги – лишь эпизод, в фильме они создают основной фон. Сам писатель экранизацией был крайне недоволен: тонко выстроенная композиция его шедевра была сведена до банальной мелодрамы с любовным треугольником и постельными сценами.
В молодости Кундера искренне симпатизировал социалистическим идеям: вступил в партию, переводил Маяковского, написал поэму о герое-коммунисте Юлиусе Фучике, а Октябрьскую революцию 1917 года называл «колыбелью новой эпохи в истории человечества». Правда, вскоре его из партии погнали, когда он пошутил в личном письме об одном деятеле номенклатуры (эта коллизия описана в его первом романе «Шутка»). А после разгрома Пражской весны единственная работа, которую он смог найти, – писать гороскопы в газете.
Однако Кундера уехал из Чехословакии во Францию только в 1975 г., чтобы преподавать в Реннском университете. Вообще он был скорее профессором, который написал несколько книг, чем писателем, который попутно читал лекции. К слову, писатели обычно не могут толком объяснить, как написать хорошую книгу. Кундера в своём эссе «Искусство романа» сделал это едва ли не лучше всех в истории. А ещё в XX веке стали редки романисты вроде Тургенева или Толстого, которые могли писать на разных языках. Кундера перешёл с чешского на французский в зрелом возрасте, когда понял, что никто из носителей не упрекнёт его в малограмотности. Только хороший писатель мог написать: «Он мечтал выйти вон из своей жизни, как выходят из квартиры на улицу».
Оказавшись на Западе, он вовсе не бросился обличать восточноевропейский социализм, который, безусловно, попил у него много крови. Он писал роман в среднем раз в шесть лет – очень-очень мало для современных графоманов, имеющих договоры с издательствами на три книги в год. Зато он писал «от себя» и чем позже – тем дальше от общественно-политической повестки.
Отец Кундеры был музыкантом, и сам он в молодости экспериментировал с нотами. В интервью он признавал, что строит литературное произведение по законам музыкальной композиции, а контраст темпов исключительно важен: «Это одна из первых идей, которые появляются у меня о новом романе задолго до того, как я начинаю его писать». Он понял полифонию так, что и в романе не должно быть одного главного героя – в любом его опусе есть несколько равноправных сюжетных линий. Кстати, «опусами» он сам называл свои произведения, которые для очередного переиздания просто пронумеровал в хронологическом порядке.
Мировая слава пришла к нему в 60 с лишним лет, когда люди уже не алчут её с рвением молодого хищника. Неожиданно «выстрелила» «Невыносимая лёгкость бытия», написанная пожилым интровертом в неспешном ритме романса. Сюжет строится не вокруг убийства миллионера или надвигающегося зомби-апокалипсиса, а как разворот «экзистенциального кода», противопоставляющего лёгкость и тяжесть, душу и тело, Запад и Восток, рационализм и иррациональность. Разве так, казалось бы, создаются бестселлеры? Выяснилось, что можно и так.
Пражский хирург-плейбой Томаш перебирает женщин как колоду карт, пока в него не западает иррациональная метафора: а что если разболевшаяся у него на квартире провинциалка Тереза – библейская корзинка с младенцем, за которого он теперь в ответе? Его «эротический друг» (объяснению этого понятия посвящён большой кусок романа) художница Сабина сопротивляется наступающему со всех сторон китчу, но при этом стремится к сентиментальной идиллии. Лёгкость, кажущаяся синонимом радости и беззаботности, оказывается символом пустоты. А за необходимыми тяжёлыми решениями часто находится настоящая ценность. Для Томаша, доживающего жизнь в провинции, оказывается невероятным облегчением понять, что в его жизни не было никакого призвания, которое он тщетно пытался исполнить.
Вроде бы всё это сложновато для современного читателя. Но в 1990 г. Кундера напишет ещё более замысловатое «Бессмертие», которое при этом едва не принесло ему Нобелевскую премию по литературе. И это даже притом что по части непубличности Кундеру-писателя можно сравнить только с затворником Джеромом Сэлинджером: он с 1985 г. не давал устных интервью и приезжал в Чехию только инкогнито. Но какое принципиальное значение имеют интервью, если главный талант Кундеры проявился в том, чтобы настолько просто и внятно объяснить сложные вещи, чтобы ни у кого не оставалось вопросов. И зачем нам хотеть знать подробности его частной жизни, если он повторял вслед за Декартом: хорошо жил тот, кто хорошо скрывался. И на кого ничто не давило извне.