Премьеры в волгоградском НЭТе меняют одна другую. В пятницу, 13-го мая, случилась ещё одна. Да какая – «Вий». Николая Васильевича Гоголя.
В нэтовскую эпоху культа личности режиссер в театре был один. На мой взгляд, это сильно мешало творческому процессу, но большинство старо- и средненэтовцев обороной встанут на защиту памяти Отара Ивановича, воспринимаемого ими, как отца родного. И природу этих чувств я могу понять, но всё же не разделить.
Заходя на главный пост, нынешний главреж Владимир Бондаренко рассказывал, что намерен не только сам ставить спектакли, но и приглашать других режиссёров, из других городов и даже стран. Так поначалу и было. Но видимо, всяческие ограничения последних лет притормозили этот процесс, и тогда дирижировать постановками стали сами актёры НЭТа. Поэтому премьеры на большой и малой сценах в последнее время случаются чаще, чем ежемесячно. Появилось много постановок хороших и разных. Больше разных, но есть и хорошие.
«Вия» срежиссировал Андрей Курицын – актер первого нэтовского поколения, которое прибыло в Волгоград в далекие уже перестроечные годы вместе со своим учителем, чтобы делать новый театр.
Гоголь в последние годы стал модным, его мистические истории полюбили экранизаторы разных ужасов. А уж каких спецэффектов можно наделать, сколько подтекстов нарыть в тайном и явном. Но одно дело – смотреть интерпретаторов, и другое – читать. Тому, кто понимает и может осилить книгу, читать Гоголя – это как плыть по большой реке. Наслаждаться потоком, купаться в свежести, почувствовать опасное течение, испугаться до судорог, но доверившись, выплыть в долгие воды и дышать. Дышать, прочувствовав все пороги, омуты, ручейки течений, всех подводных обитателей реки жизни. Что Волга, что Днепр – редкая птица ведь долетит. Гоголь велик, прост и сложен. Как Днепр, как Волга. Как русский, который любит быструю езду. Как украинец, который замирает при каждой ноте из «Ніч яка місячна». У бойкого народа мог только такой родиться, в той земле, что не любит шутить.
Моё лирическое отступление – только с той целью, чтобы сказать, что Николай Васильевич Гоголь в нэтовском спектакле есть. Бережно сохранён и текст его, и осовременен он одновременно. Притом, что никаких экивоков, никаких спекуляций. Даже и придраться особо не к чему. Или не хочется. Отличная режиссерская и командная работа. Всем верю: и тем, кто главный - Максиму Чекашкину (маловерующий Хома) и Ирине Тимченко (Панночка), и молодой толпе бурсаков - Дмитрию Гнацинскому, Алексею Жидкову, Михаилу Гордееву, и хуторянам, среди которых мэтры – Сергей Викторов и Сергей Симушин отметились. А уж женские роли, какие яркие! Мощная Вера Шаркова и карикатурная, может, немного жеманная Татьяна Гончарова. Костюмы, хореография, декорации, создающие предлагаемые обстоятельства, – все к месту. Много прекрасных песен: нехитовых, неизбитых находок.
И, конечно, нечисть, все эти кикиморы, вурдалаки, вии, ведьмы. Страшно, в самом деле, что перекреститься хочется. Безусловно, режиссёр прекрасно знает, что такое комедия масок – дель арте, и использует масочный театр по полной, с переносом на малоросский фольклор. Тем более, известна любовь Николая Васильевича к Италии. Всё верно, всё так. Мрачно, ярко, сочно, смешно, страшно. Хорошо, хоть и слово «чёрт» звучит многократно: к месту, и не к месту, и вместо. Программирует на дальнейшее развитие событий. Разве что иммерсивность немного напрягает, особенно, когда гроб через зрительный зал таскают. Ладно, обещала ведь не придираться.
Интересно, как спектакль воспримет молодой зритель? Не секрет, что вся классика, что создается сегодня на сцене, держит в голове «Пушкинскую карту». Аншлаги делают школьники и студенты, в основном гуськом приведенные своими учителями. И в нэтовском «Вии» зашиты молодёжные ловушки. Говорят, что в данном случае все средства хороши, кроме скучных. Я-то думаю, что не все. Все-таки классика наша прекрасна и подавать её надо соответствующе. А в этом спектакле прекрасная основа, деликатное прочтение, хорошая игра, вихревая с печальными замедлениями энергетика и движ. И настоящий авторский финал: «Вий - есть колоссальное создание простонародного воображения... Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал».