Сотворение танца: размышления о балете

В Санкт-Петербурге на сцене Балтийского дома с огромным успехом прошли гастроли Театра классического балета Наталии Касаткиной и Владимира Василёва. За четыре дня труппа представила шесть авторских спектаклей легендарных хореографов: «Сотворение мира», «Лисистрата», объединенные в один вечер одноактные балеты на музыку Игоря Стравинского «Жар-Птица» и «Весна священная», а завершили гастрольный тур «Петербургские сумерки» и «Чудесный мандарин». Экс-солистка Большого театра, завоевавшая славу женщины-хореографа с мировым именем, человек фантастической красоты и энергии Наталия КАСАТКИНА ответила на вопросы АН.

Наталия Касаткина и Владимир Василев.

- Наталия Дмитриевна! Город на Неве сыграл большую роль в вашей биографии и истории театра Классического балета. Нынешний приезд - очередной пункт в гастрольном графике или нечто большее?

- Конечно, нечто большее! Мы давно рвались в Петербург, где не были десять лет. И сейчас именно в год двух девяностолетий – Андрея Павловича Петрова и Владимира Юдича Василёва, сто восемьдесят лет им на двоих! - очень хотелось сюда приехать, и я безумно рада, что театр здесь представил наш авторский репертуар. Это очень важно. Все началось здесь, в Ленинграде, с «Весны священной» - это был самый первый спектакль, который мы здесь показали. Из новых постановок нашего театра зрители увидели на фестивале редко исполняемую комедию «Лисистрата», музыка к которой написана дочкой Андрея Павловича – Ольгой Петровой. А вот балет «Жар-птица» на музыку Игоря Стравинского в Петербурге еще не видели. И, конечно, мы показали знаковый спектакль, состоящий из двух: «Петербургские сумерки» на музыку Пятой симфонии Чайковского, который так полюбили в Париже, и любимый нами с Владимиром Василёвым спектакль «Чудесный мандарин» Бэлы Бартока.

- В этом году исполняется пятьдесят лет спектаклю «Сотворение мира», который вы поставили вместе с Владимиром Василёвым. Еще на несколько лет «старше» спектакль «Весна священная». Мне известно, что в зрительном зале находились люди, которые видели те, первые постановки. Могли они заметить какие-то принципиальные изменения в трактовке образов, хореографии?

- Ни в том, ни в другом спектакле изменений в хореографии практически нет, может, какие-то совсем уж мелочи. Принципиальный подход тоже не изменился. Всё диктует музыка. И в том, и другом случае она гениальна, мы к ней не прикасаемся – всё остается неизменным. Что касается актерской трактовки, в ней есть небольшие изменения. Миша Барышников и Коля Чевычелов – оба замечательные артисты, но они очень разные. Я могу сотни раз рассказывать о том, как рождались трюки и прыжки, особенные комбинации в «Сотворении мира». Когда заканчивались репетиции в Кировском театре, Миша Барышников спрашивал: мы уже не работаем? Репетиция закончилась? И два гения, не побоюсь этого слова, начинали сочинять. Владимир Василев придумывал прыжки, он прекрасно оснащенный артист балета, показывал, как мог, Мише Барышникову, а Миша их исполнял гениально. Совершенно справедливо эти необыкновенные прыжки называются «прыжки Барышникова», выполняются по всему миру – то в «Корсаре», то в «Дон Кихоте». Я очень этим горжусь и дорожу. Партии Адама и Евы сегодня танцуют Николай Чевычелов и Галина Гармаш. Галя - петербурженка, маленькая, изящная и очень вдохновенная. Она должна понравиться, ее исполнение вызывает слезы у зрителя.

Репетиция спектакля​ «Пушкин. Размышления о поэте».

- С именем композитора Андрея Петрова связаны две постановки, несколько выделяющиеся, на первый взгляд, из общего ряда: опера «Петр I» и вокально - хореографическая симфония «Пушкин. Размышления о поэте». Как вы сегодня оцениваете приобретенный тогда опыт?

- Мы двенадцать лет провели в Ленинграде, поставили четыре спектакля – «Сотворение мира», «Пушкин. Размышления о поэте», который все-таки является балетом, оперы «Петр I» и «Маяковский начинается».

Опера «Маяковский начинается» имела очень большой успех. Марк Розовский написал либретто – интереснейшее, завиральное. Это было советское время, и мы сделали какие-то вещи по образам поэзии Маяковского. Во время сцены «война» хор пел в противогазах! Были придуманы специальные приспособления. У нас по сцене летала «Смерть, беззубая Тальони» - один из персонажей поэзии Маяковского. В оперу мы включили балет и танец, потому что Маяковский очень воздушный поэт.

Либретто к «Петру I», за которое мы впоследствии получили Государственную премию СССР, нам поручил написать Андрей Петров, после того, как случайно прочел наши с Володей стихи. Он тогда предлагал многим известным поэтам (не буду даже перечислять имена) написать либретто для этой оперы. И все отказались: мол, они не музыканты и не понимают, что и как с этим делать. Мы написали либретто на восемьдесят страниц, Андрей Павлович оставил тридцать шесть, а потом уже все подчинилось его музыке. Для нас самым трудным был вход в спектакль Ирины Богачевой. Она была признанной звездой, в опере исполняла партию Екатерины I. Петров сказал: вы должны сочинить для нее выходную арию. Это была самая сложная задача.

Он нас запер в Репино, на даче. Причем, жили мы в коттедже Дмитрия Шостаковича, который с женой уехал на Валдай и оставил записку (увы, не сохранившуюся) с пожеланиями хорошей творческой работы. Нас буквально заперли на три дня, выходили только попить и поесть. Мы - не профессионалы в написании либретто, а по заказу писать очень трудно, но арию все-таки сочинили. Очень приятно было, когда впоследствии Сергей Владимирович Михалков, возглавлявший комиссию по Государственной премии, сказал: «В жизни не читал такого профессионального либретто. Как вам это удалось?». Думаю, нам удалось, потому что мы знали, что не умеем это делать, и выложились с полной самоотдачей.

Сцена из балета «Жар-птица».

- В советские времена по опере «Петр I» была просто жуткая пресса. При том, что в Кировском театре это был взрыв, подобный взрыву в Большом театре сделанной Борисом Покровским оперой «Игрок», на музыку Сергея Прокофьева. Мы вообще не согласились бы на постановку оперы, если бы не следили за Покровским и не видели именно этой его работы. И он нас благословил: ребята, поезжайте, делайте, у вас получится.

Впоследствии он нам поручил постановку Моцарта «Так поступают все женщины». Перед театром стояли толпы зрителей, в Москве было то же самое. Любопытно, что тогда самая хорошая пресса была на оперу «Мать» Тихона Хренникова, а самая плохая – на «Петра I». На вопрос известного журналиста чиновнику от культуры: Почему такая реакция? Ведь это очень талантливо! Последовал ответ: Вот это-то и страшно!

Что касается балета на тему Пушкина. К юбилею Андрея Петрова и Владимира Василева мы решили возобновить этот спектакль, но совершенно по-новому. Гениальная музыка остается. А вот концепция спектакля поменяется, даже название другое: «Пушкин. Сны после жизни». Действие происходит в его кабинете. Там участвует певица, читаются стихи, и обычно стихи читали мужчины. Лучшим был Анатолий Адоскин – он изумительно читал стихи Пушкина. Но так получилось, что мы не могли выбрать чтеца, и на репетиции стихи читала я. И я поняла, что читать должна женщина, которая вошла в этот кабинет, и на нее нахлынуло воспоминание, ощущение его стихов. Музыка осталась прежней, с незначительными сокращениями, с согласия Ольги Петровой.

Сцена из балета «Жар-птица».

- Вы планируете ставить новые спектакли, кроме тех, о которых сказали?

- Мы сделали «Весну священную», наш самый значимый спектакль, с Геннадием Рождественским. Я много танцевала с ним как балерина в постановках, где он дирижировал. Он не упускал случая, чтобы прийти на сцену, поздравить меня и поблагодарить. Когда его второй раз пригласили в Большой театр, много лет назад, он вызвал нас с Володей и предложил сделать три спектакля. Мы заинтересовались только одним: «Буря» Сибелиуса по последней пьесе Шекспира - весьма мистической, интересной и в то же время очень сложной. Но пока мы с Володей над ней работали, Геннадий Рождественский ушел из Большого. Эта работа так и лежит. Мой долг перед Геннадием Николаевичем и Владимиром Василёвым сделать спектакль. Поскольку это одноактный балет, к нему близок балет «Отелло» на музыку Дворжака. Он практически готов, а «Бурю» нужно доработать. И будет два полноценных балета. Поставили спектакль «Спартак» в честь столетнего юбилея Арама Хачатуряна и, кроме основных тем, ввели ту музыку, которая на 30 процентов присутствовала в постановках Игоря Моисеева и Леонида Якобсона, но не вошла в другие постановки. Часто его показываем, он пользуется большим успехом.

- Наталия Дмитриевна! Можете подробнее рассказать о своем сотрудничестве в Большом театре с Юрием Григоровичем?

- Я была его танцовщицей. Он меня очень любил. Что касается творческого взаимодействия – то мы с Володей ездили специально в Кировский театр смотреть «Легенду о любви», когда она только вышла. Мы в свое время взорвали в Петербурге оперу. А балет взорвал Бельский, потом присоединился Григорович. Им помогал Аскольд Макаров. Такая вот троица. Я принимала участие в его спектаклях - «Легенда о любви», «Каменный цветок» на вторых ролях. У меня, к сожалению, не очень хорошо с сосудами головного мозга, я не могла делать 32 фуэте. Только 28 и на пол! Он хотел меня ввести в спектакль «Спящая красавица» и не мог понять, почему я отказываюсь – а там вращения! В принципе я считаю его нашим учителем, потому что мы очень многому у него научились, но при этом у нас абсолютно отсутствуют повторы в хореографии. Мы вообще другие.

Сцена из балета «Чудесный мандарин».

- Наверное, имело значение, что нас двое, и мы к каждому балету, исходя из сюжета и музыки, относились по-разному. У Григоровича есть чистая, характерная только для него, линия. И компактности, совершенству его спектаклей научиться нельзя, можно только наблюдать и восхищаться. Когда мы показали «Весну священную», Юрий Николаевич пришел к артистам и сказал: «Я вас поздравляю с замечательным спектаклем!». Тогда он первый оказал нам поддержку.

- Вы работали с гениальными танцовщиками, которые обучались балетной профессии у разных педагогов. На Ваш взгляд, существуют отличия петербургской (ленинградской) школы от московской?

- Я считаю, что они очень мало отличаются. Например, я заканчивала учебу у Кожуховой, ленинградского педагога, в Московском училище Большого театра. Потом всю жизнь со мной работала Марина Тимофеевна Семенова, очень многому меня научила. Она же работала со всеми артистами, которые принимали участие в наших спектаклях. Марина Тимофеевна была невероятно современный человек. Если бы она еще танцевала, то все наши спектакли смогла бы станцевать! Как она невероятно показывала – с ума сойти! В главной роли в спектакле «Ванина Ванини» танцевала ее ученица Рябинкина, а Нина Сорокина - в «Геологах». Как Семенова могла показать нюансы, которые на всю жизнь остались – большое горе, поворот сначала телом, потом головой – те самые вещи, которые никто не знал! Но это было уже ее личное творчество. Прекрасно, что есть школа и петербургская (Вагановская), и московская, благодаря Марине Тимофеевне Семеновой и Галине Сергеевне Улановой. Этот спор я считаю бессмысленным, так как есть единство школ – остальное детали и нюансы.

Сцена из балета «Сотворение мира».

- Вы часто бываете на гастролях в разных странах. Какие залы Вам понравились больше всего? Публика?

- Конечно, Большой театр. И сцена, и публика. Воспринимают нас везде очень хорошо. В Америке про наш спектакль писали «Лучший «Щелкунчик», когда-либо показанный в Америке». У нас были блистательные гастроли в Лондоне. Париж нас принимал совершенно необыкновенно. В Шатле мы показывали «Ромео и Джульетту», а на спектакль «Натали или Швейцарская молочница» Пьера Лакотта, который всегда ругали критики, огромные очереди из зрителей стояли вокруг Шатле, и все хотели увидеть этот спектакль. И это на Пасху! Пять наших артистов получили премии Парижской академии танца. В Китае мы бываем ежегодно, 30 лет ездили, пока не случилась эта пандемия.