Профессор Наталья Рапопорт обвинила Людмилу Улицкую в плагиате

На своей странице в Facebook Наталья Раппопорт рассказывает историю знакомства с Людмилой Улицкой и совместную работу над сценарием фильма.

В 1987-м году, по рекомендации Юлия Даниэля, я доверчиво вступила «в творческий контакт» с Людмилой Улицкой. Кончилось это тогда очень грустно, а некоторое время назад меня неожиданно пребольно ударили те же самые грабли.

Речи идёт о сценарии, связанном со вспышкой лёгочной чумы в Москве в морозном декабре 1939-го года. Я прочитала об этих событиях в папиной рукописи. Папа был патологоанатом с мировой известностью. По заданию Наркомздрава он вскрывал умершего в Новоекатерининской больнице от чумы доктора Симона Горелика: необходимо было подтвердить или опровергнуть страшный диагноз. Диагноз, к сожалению, подтвердился, но вспышка чумы не стала эпидемией, а может быть и пандемией, благодаря героизму и высочайшему профессиональному мастерству врачей, в особенности доктора Горелика, погибшего в этой схватке.

В Москву чума приехала с профессором Берлиным, заведующим лабораторией противочумной вакцины в Саратовском институте «Микроб». Это было лабораторное заражение. Берлин был вызван в Москву с докладом на заседание Коллегии Наркомздрава и остановился в гостинице «Националь». Уже больной, но ещё не подозревая об этом, он общался с коллегами, с персоналом гостиницы, с врачами. Так его трагическая судьба оказалась переплетенной с судьбами десятков знакомых и незнакомых ему людей. После доклада Берлину стало очень плохо и его отвезли назад в гостиницу. Вызванный к нему участковый доктор Россельс поставил диагноз крупозная пневмония и направил больного в Новоекатерининскую больницу. Там его принял дежурный врач Симон Горелик и поставил правильный диагноз, приговорив тем самым к смерти и больного, и себя...

Чтобы предотвратить эпидемию, необходимо было выявить и изолировать в карантин всех, кто контактировал с доктором Берлиным в последние сутки его жизни. Их выявлением и изоляцией занимался НКВД и, возможно, это был единственный случай в истории, когда эта организация занималась спасением, а не истреблением человеческих жизней. Чтобы избежать паники в городе и стране, слово «чума» не произносили, и изоляции в карантин были замаскированы под «банальные» аресты, которые в 1939-м году никого удивить не могли... Ночью в Новоекатерининскую больницу привезли старого доктора Россельса; как и в остальных случаях, его изоляция в карантин была замаскирована под арест. Дома он оставил старушку-жену в полном отчаянии. Россельс упросил коменданта больницы доктора Лукомского разрешить ему позвонить жене. Звенящим от радости голосом он кричал ей буквально следующее: «Дорогая! Это я! Я звоню из Новоекатерининской больницы. Подозревают, что я мог заразиться чумой от пациента. Это не то страшное, о чём мы с тобой думали! Это только чума!».

История, которую я прочитала в папиной рукописи, захватила меня на много лет. Она потрясла меня не только совершенно фантасмагорическим фактическим материалом, но и исключительной кинематографичностью. Я придумала сценарий, который условно называла «Это только чума» или «Пустяки, дорогая»: пять семей, в которых главу семьи «арестовывают» в карантин, и через десять дней ни один из них не возвращается в ситуацию, которую оставил дома до «ареста».

Я жила со своими героями, сочиняла им внешность, возраст и судьбы. Когда началась Перестройка, я стала думать о сценарии всерьёз. Расспросила дополнительно папу о деталях, встретилась с дочерью доктора Берлина Генриэттой Абрамовной, тоже доктором, прочитала по её рекомендации книгу А. Шарова о чумологах, побывала в Новоекатерининской больнице, где ещё работали люди, помнившие эту историю. На этой основе написала несколько вариантов заявки на сценарий и небольшую повесть (варианты заявки и фрагменты повести у меня сохранились). Но столкнулась с проблемой: я хотела написать сценарий, но соответствующего опыта у меня не было, и получилась повесть. Я пожаловалась моему другу Юлию Даниэлю, и по его совету предложила сотрудничество Людмиле Улицкой, посещавшей семинар сценаристов. «Она учёный-генетик, — сказал Юлий, — но не хочет работать по специальности, а хочет в литературу. Она сейчас свободна и думаю, она этим заинтересуется. Для неё это тоже будет полезный опыт. Попробуйте работать вместе».

Так я начала работать с Людмилой Улицкой. После своей работы в Институте химической физики я мчалась к ней на Аэропортовскую. Это было интересно, мы обсуждали сцену за сценой (они были у меня в целом разработаны), сочиняли диалоги; Люся записывала.

А потом меня неожиданно отпустили на два месяца в научную командировку в Венгрию — мою первую заграничную командировку. И я на два месяца прервала работу над сценарием. А когда вернулась домой, оказалось, что сценарий уже в работе с режиссёром Андреем Разумовским, но в авторах сценария нет моей фамилии. Это был мой первый в жизни сердечный приступ и первое предательство человека, которого я числила в друзьях. Улицкая предложила мне две тысячи рублей «отступного» — довольно большие деньги по тем временам — чтобы "выкупить" сценарий. Я сочла это оскорбительным не только для меня, но и для папы.

Я написала письмо Элему Климову — он был в те годы Председателем Союза кинематографистов — и режиссёру Андрею Разумовскому. Сценарий сняли с производства, и на этом история тогда закончилась.

А недавно Улицкая опубликовала этот сценарий — опять без моей фамилии как соавтора — на аудиодиске и в своей книге, в издательстве Елены Шубиной. В обеих публикациях ошибочно указана начальная дата создания сценария —1978-й год. На самом деле я познакомилась с Улицкой, поделилась с ней своей повестью и сотрудничала с ней в 1987-м году. Она кстати в своих многочисленных интервью не отрицает, что «узнала эту историю от дочери патологоанатома, принимавшего участие в тех событиях», но вся остальная история создания сценария в её изложении — сплошной вымысел. Истинная история изложена выше.