Артём Морс о феномене шестидесятников и тех, кому сегодня интересны стихи

«Эмоциональность его не броская, а скорее сдержанно-глубокая, — написали про Артема в «Литературной газете». — Есть почти во всех стихах книги какая-то солнечная грусть… И вообще, вся разношерстность и некоторая угловатость поэтики Морса создают странный уют, как если бы на развалинах дома поставить удобное кресло и сидеть как ни в чем не бывало, любуясь на облака. Черпая гармонию не из внешнего, а из внутреннего мира, тоже достаточно хрупкого». А еще его творчество кинематографично. В его стихах гул метро, лицо в неярком окне, обрывок детского стишка, неотправленная открытка, ржавеющее яблоко — кадры из арт-хаусного кино. Он смотрит на мир как будто чуть сверху. Запечатлев мгновение, услышав его музыку, продолжает свое путешествие.

Как в человеке «прорастает» поэт? Из каких слов складывается поэзия? Нужна ли для творчества «врожденная грусть»? Кому сегодня интересны стихи? Будут ли поэты когда-нибудь собирать полные залы, как в 60-е? Об этом мы поговорили с иркутским поэтом, нашим другом, постоянным культурным обозревателем «АН» и интереснейшим собеседником Артемом Морсом. Тем более что для этого есть отличный повод: недавно в столичном издательстве «Воймега» вышел новый сборник его стихов «Что музыка».

Поэзия как удар током

— Как ты заинтересовался поэзией? Когда написал свое первое стихотворение?

— У родителей была хорошая библиотека. Как-то — мне тогда было лет одиннадцать — я проходил мимо книжных полок, взял наугад книгу, открыл на случайной странице… Это был Борис Пастернак. Прочитав стихотворение, испытал что-то сродни эмоциональному потрясению. Меня перевернуло. Настоящее искусство способно прямо сшибать с ног. А примерно с 15 лет я начал сам писать стихи. К тому времени полюбил и начал понимать литературу, слушал русский рок, начал ценить поэзию. Может, дело было в этом, может, в подростковом возрасте, гормонах, влюбленности. Все это сошлось в одном луче, и я стал писать. Это увлечение определило и выбор образования, и профессию. Когда я понял, что могу создать прекрасный текст (в тот момент, когда ты только его написал, результат тебе всегда нравится), то решил поступить на филфак ИГУ. Но первые стихи, конечно, были ужасны.

— Почему ты так критично относишься к своему раннему творчеству?

— Потому что человек растет, изменяется, начинает ко многому относиться по-другому. Это ведь нормальный процесс. Профессиональный уровень растет. Ты по-другому оцениваешь свою работу. Замечаешь несовершенства: тут слишком банально, тут — вторично, тут — сыро.

— Где, по-твоему, та грань, которая отделяет просто красивый набор зарифмованных слов от поэзии? Вообще, что такое поэзия?

— Настоящая поэзия удивляет, в ней должна быть новизна. Ты должен прочитать и получить, условно говоря, удар током. Я много всего прочитал и читаю сейчас. Моя френд-лента примерно на 70% состоит из стихов или окололитературных тем. Вообще, есть много определений поэзии, и ни одного исчерпывающего. По сути, поэзия — это слова. И дело тут не в рифме или размере. Важно, что стоит за словами. Поэзия — это умножение смыслов. Для меня же — это способ самопознания. Это нож, которым я ковыряюсь в себе. Инструмент, с помощью которого я пытаюсь понять мир и себя в нем.

— Кто-то из критиков написал, что в твоих стихах звучит не только твой поэтический голос, личные переживания, но и голос целого поколения, которое называют потерянным. Это так?

— А сколько их уже было, этих потерянных поколений? Если задуматься, каждое поколение может себя считать в чем-то или где-то потерянным. В любом случае не мне судить о том, звучит ли в моих стихах голос поколения.

«Поклонницы под окном — это не цель»

— Насколько важно для тебя нравиться читателю, быть признанным?

— Для меня поэзия — это сугубо личное дело. И когда с помощью слов мне удается понять что-то новое о себе, о мире, о времени, в которое мы живем, тогда для меня стихотворение состоялось. И мне уже неважно — понравится ли оно читателям, возьмут ли его в журнал или сколько лайков оно наберет в соцсетях…

— Но признайся, ты ведь в глубине души мечтаешь увидеть человека, читающего твои стихи?

— Мне кажется, было бы довольно странно, сидеть и мечтать увидеть человека, который читает мои стихи… Я просто пишу стихи, а дальше они живут своей жизнью. Иногда действительно случаются интересные истории. Однажды с группой журналистов был на стажировке в Амстердаме. Сидели, разговаривали с коллегами. Говорю: а у меня книжка стихов вышла. И тут девушка из Кемерово восклицает: «Так это ты Артем Морс? Я тебя читала!». А несколько лет назад мне рассказывали, что на поступлении в наше театральное училище сразу несколько абитуриентов читали мои стихи. Кто-то из знакомых даже пошутил по этому поводу: «Год Артема Морса». Конечно, это приятно, когда твои тексты кому-то нравятся и кому-то дороги.

— Недавно состоялась презентация твоего нового сборника «Что музыка», вышедшего в московском издательстве «Воймега». Ты увидел своих читателей, кто они? Кто вообще сегодня читает современную поэзию? Порой возникает ощущение, что поэты пишут только для себя и своих друзей.

— Прошли даже две презентации, и могу с уверенностью сказать, что на них собрались далеко не только поэты и мои друзья. Это самые разные люди. Взрослые, молодые, совсем юные. Несмотря на коронавирус, мороз, отложив свои дела, они пришли, чтобы послушать стихи. В общей сложности было как минимум человек пятьдесят, которые читают и любят поэзию. Значит, она нужна не только для узкого круга профессионалов.

— Но в 60-х поэты были трибунами, кумирами, собирали полные стадионы… Вознесенский, Рождественский, Евтушенко.

— Вопрос об успехе шестидесятников давно обсуждается. Думаю, это все-таки было исключение из правил. Другого такого примера в мировой поэзии не было и вряд ли предвидится. А тогда все как-то удачно сложилось: оттепель, бурлящая молодость, большие надежды. Вот все это и дало такой феномен. Вот ты спрашиваешь — какое место сегодня занимает поэт? А какое место сегодня занимает композитор или художник? Настоящее искусство рождается глубоко внутри человека и внутри самого искусства. Это же не развлекалочка, не «Камеди-клаб» какой-нибудь. Это не имеет отношения к массовой культуре. На арт-хаусные фильмы зрители никогда не будут валом валить. Как известно, и сегодня есть авторы, которые собирают полные залы, читая свои стихи, но это, скажем так, имеет мало отношения к истинному искусству. Под моими окнами поклонницы не дежурят, но это для меня и не цель, не ради этого я пишу стихи.

Закон накопления энергии

— Кстати, о личном. Правда ли, что поэту обязательно быть печальным и неустроенным? Кто-то из коллег по цеху сказал, что и тебе дана врожденная грусть — обязательный профессиональный недуг…

— Про врожденную грусть говорил главный редактор журнала «Интерпоэзия» и замечательный поэт Андрей Грицман, когда писал отзыв к моей предыдущей книге «Другими словами». С одной стороны, всё так, 99% лирической поэзии — вовсе не про веселье и радость. Но, с другой стороны, — я вообще стихи не рассматриваю в таких категориях: весело или грустно. Поэзия, как и любое другое искусство, не про это. А что касается неустроенности, то она должна быть прежде всего внутри, а вовсе не в реальной жизни. Если ты всё понял, всем доволен и разобрался в себе, то и стихи уже можно не писать.

— В стихотворении «Одноклассники» ты с иронией пишешь о себе: «У Максима собственный бизнес — что-то с чаем «Принцесса Нури», Лена бухгалтер, у Даши трое детей, Антон пишет стихи — вот идиот в натуре». Многие и вправду считают поэтов не от мира сего. В твоем случае ведь это не так?

— Тут вопрос, что считать нормой. Вроде бы принято думать, что те, кто занимается искусством, какие-то не такие, как все. Но, с другой стороны, все люди разные, и каждый со своими странностями. Собственно, приведенные строчки юмористически обыгрывают эту мысль.

— Что тебе нужно для вдохновения? И как появляются стихи?

— Прежде всего важно, чтобы никто не мешал. И с этим есть проблемы, да. Я практически не бываю один. У меня жена, двое детей, много работы, куча каких-то разных обязательств. Постоянно кто-то звонит, пишет, дергает. Но как только вдруг остаюсь наедине с собой — бац — написал стихотворение! За 15 минут. Но это тоже по-разному происходит. К некоторым стихам я, например, годами не могу придумать концовку. Хожу, думаю. Ложусь спать, прокручиваю в голове варианты. Конечно, хорошо, когда сразу пишется целиком. На одном дыхании. Ведь поэтическая ткань, как глина, со временем каменеет. Но с годами я научился возвращаться к черновикам или старым текстам и их докручивать.

— Есть мнение, что поэт нуждается в состоянии влюбленности…

— Я бы сказал — поэт нуждается в эмоциях. Ему требуется не только влюбленность, но и радость, и грусть, и восторг, и злость. Поэзия — это результат накопления энергии. Все это скапливается, сгущается и материализуется в стихи.

— У тебя бывают творческие кризисы? И как ты их преодолеваешь?

— Когда тебе 18-19 лет, ты пишешь по 20 стихов в месяц. Из тебя энергия так и прет. Но со временем ты взрослеешь, обрастаешь проблемами, обязанностями. Оглядываешься, и оказывается, что написал всего десять стихотворений за год. Но это и хорошо. Это мой метод, моя стратегия. Я не гонюсь за количеством. Важно, чтобы текст мне самому нравился.

— От чего, кроме поэзии, ты получаешь удовольствие?

— От хороших книг, от музыки, от кино, от живописи — в целом от искусства. Для меня самое ценное удовольствие — эстетическое, когда смотришь на что-то, или слушаешь, или читаешь, и не понимаешь, как вообще можно было создать такое прекрасное нечто.