Театр нынче, можно сказать, на осадном положении. И такое «военное положение» не помешало «Ленкому Марка Захарова» выпустить премьеру «Вечный обманщик» по мотивам произведения Жана-Батиста Мольера.
На входе каждому измеряют температуру, вручают одноразовые перчатки и пропускают через дезинфекционную камеру. Ещё один санитарный кордон – на выходе с лестницы в фойе: фейсконтроль в плане масок, а также контроль на предмет наличия перчаток. Кстати, фейсконтроль не ослабевает и в зрительном зале: тем, кто втихаря пытается стянуть маску с лица, молодые смотрительницы очень вежливо, используя лазерную указку, предлагают водрузить её обратно. Именно молодые: привычным смотрительницам-бабушкам и всем, кому 65+, в театрах появляться запрещено. Спектакль вынуждены играть по правилам, спущенным сверху, – рисковать слишком опасно.
А на сцене? На сцене – можно, и театр рискнул на «неправильного Тартюфа», он же «Вечный обманщик», в постановке литовского режиссёра Дайнюса Казлаускаса. «В моей постановке нет ничего, чего нет в мольеровской пьесе. Всё, что им написано, вы в спектакле увидите или услышите. Но по-другому» – так заинтриговывал зрителей режиссёр-постановщик.
И всё-таки режиссёр лукавит: увидим и услышим мы не всё. Например, отсутствует хеппи-энд: Людовик XIV давно умер, и отдавать ему «закадровую» роль того, кто разобрался в ситуации и раздал всем по заслугам, не имеет практического смысла. Порок в спектакле не наказан, доверчивая добродетель не торжествует, «арест» Тартюфа оказывается злой шуткой. И это – отнюдь не финал, наоборот.
Именно наоборот: «над Францией появились немецкие истребители, и снова всех починили, всё стало как новенькое... Минералы переправлялись геологам в отдалённые районы. Их делом было снова зарыть в землю и спрятать их как можно хитрее». Фрагмент «Бойни №5» К. Воннегута вспомнился по ходу спектакля достаточно быстро. А позже появилась и другая литературная параллель, более точная: «Контрамоция – это, по определению, движение по времени в обратную сторону... Это не контрамоция, это не фильм, пущенный наоборот, но что-то от контрамоции здесь всё-таки есть… Словно фильм разрезали на три куска и показывают сначала третий кусок, потом второй, а потом уже первый… Какие-то разрывы непрерывности… Разрывы непрерывности… Точки разрыва… – Ребята, – сказал я замирающим голосом, – а контрамоция обязательно должна быть непрерывной?» (Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»).
Спектакль Казлаускаса, обозначенный как «сценическая фантазия по мотивам», следовало бы по жанру обозначить именно так: «сценическая контрамоция». Внутри сцен (как в сутках у Стругацких) сохраняется должная последовательность (от начала к концу), но каждая сцена сменяется не следующей (по Мольеру), а предыдущей; действие движется от конца к началу. Насколько это правомерно? Если в подобном ключе начнут ставить всё подряд – не дай бог, безусловно, а если ограничиться рамками конкретного (отдельно взятого) случая? Не готов дать однозначный ответ – есть и плюсы, и минусы. Главный плюс – фигура Тартюфа: она на наших глазах разрастается чуть ли не до вселенских размеров (а речь идёт, между прочим, о заглавном персонаже). Минус – извините, не факт, что не знающие сюжета смогут въехать в суть происходящего; впрочем, это у них самих спрашивать надо, мне остаётся только гадать.
Пожалел о другом: чем больше разрасталась фигура Тартюфа, тем больше съёживался другой центральный персонаж, Оргон. В первой сцене (по Мольеру – в последней) он был центром событий и вызывал сочувствие: с одной стороны – растерянный хор домочадцев (чуть ли не в греческом понимании слова «хор»), с другой – торжествующий мерзавец и его подельники, а между ними – человек, угодивший в ловушку и втянувший туда же своих близких. Иван Агапов был очень убедителен, но затем его как-то вытеснили, и сострадать стало, к сожалению, некому (другие роли ничего такого, похоже, не подразумевали).
А Тартюф? Никакой отсебятины в тексте (или модных вставок из других авторов), насколько могу судить, не было, но появились сцены, где ханжа-лицемер гротескно пародирует Христа. Особо подчеркну: Христа пародирует не актёр Ленкома, а ханжа и лицемер Тартюф. У актёра тут сложная задача – он должен убедительно сыграть персонажа, плохо, с явным пережимом «косящего» под Иисуса, и Станислав Тикунов с этой задачей, полагаю, справился (в афише указан и другой исполнитель – Дмитрий Гизбрехт, но премьерная роль досталась Тикунову). О «закосе» под Христа пишу, честно говоря, с некоторой опаской, но, боюсь, будет ещё хуже, если заранее не предупредить, что путать актёра с его персонажем не стоит ни в коем случае (а так ведь тоже порой случается). Тартюф как персонаж спектакля свою роль играет плохо, но доверчивый Оргон и его матушка, г-жа Пернель (Ирина Серова), принимают всё за чистую монету. Покупаются, конечно, не все, но определяющим становится мнение тех, кто купился. От «оппозиции» во главе с Дориной (Анна Якунина), как обычно, отмахиваются… А расплачиваться потом приходится всем вместе.
Несколько слов о сценографии Индре Пачесайте. В «Вечном обманщике» активно используют видеопроекцию – на экране то картины старых мастеров (Караваджо), то крупные планы персонажей (Оргон, Тартюф). К сожалению, часть видеоряда для меня пропала – одновременно держать в поле зрения и задник, и обе кулисы (куда смещается действие) удавалось, к сожалению, не всегда. Надеюсь, с дальних рядов проще ухватить всю картинку. Но это уже, пожалуй, частности.
А в целом... Очень хорошо, что нынешний Ленком пытается нащупать для себя что-то новое, а не копирует спектакли Марка Захарова. Копирование – занятие, по сути, не менее нелепое, чем разрушение всего и вся под лозунгом «до основанья, а затем...», и одна крайность ничем не лучше другой. А рука Захарова, естественно, ощущается в выучке актёров, прошедших его школу, в их готовности к новому поиску. Дай бог, чтобы это продолжилось.
И сам спектакль, полагаю, надо смотреть. Тем более во времена тартюфов и доверчивых оргонов.