Грандиозный труд, уникальная книга, историческое и одновременно высокохудожественное произведение – все эти слова о новом двухтомнике волгоградского поэта Виктора Пермякова «От июня до Берлина». Каждому дню Великой Отечественной, которых было 1418 – от 22 июня 1941 года до 9 мая 1945 -го, посвящено отдельное стихотворение, основанное на реальном историческом событии, часто малоизвестном.
Разговаривать с Виктором Пермяковым о конкретике почти не получается. Его энциклопедические знания, владение иностранными языками, эрудиция в области истории мировой культуры и дружба с художниками, поэтами, людьми искусства разных стран, обогащающая его личную культуру, постоянно уводят разговор в сферы самые разнообразные. Мы углубляемся в историю и расширяемся в искусство. Общение с ним – большое удовольствие и работа, в ходе которой ты получаешь новые знания. Так же, как и его произведения, он материален в деталях и идеалистичен в образах. А чтение его стихов всегда – это не только эмоциональный отклик души на хорошую поэзию, но и пища для ума.
- Как ты решился на такой труд? Как вообще это придумалось?
- Есть же разные поэтические циклы - «Стихи о прекрасной даме», например. Не мной заведено. И у меня этот опыт не первый. Есть у меня сборник «Коферрара», небольшой, правда, на 50 стихотворений. Название – соединение двух слов, кофе в Ферраре. Есть там кафе, где наш выдающийся Глеб Вяткин любит пить кофе. Мне там подарили путеводитель по Ферраре, и я решил каждому архитектурному объекту, указанному в нём, посвятить стихотворение. После был марафонный цикл к 300-летию Петербурга на 300 стихотворений. Есть несостоявшаяся история с написанием цикла к тысячелетию Казани, делал я такое предложение министру культуры Татарстана, потому что требовалась помощь с подбором фактов и событий. Мне показалось, там не захотели, чтобы эту книгу писал русский. А через несколько лет узнал, что вопрос обсуждался в казанском Союзе писателей, и сказали, что это невозможно – написать подобную книгу на тысячу стихов. Но оказалось, что возможно и на 1418 стихотворений написать. Что я и сделал.
- Понимаю, что все стихи тебе дороги, но есть ли те, которые ты выделяешь особенно?
- Сам я перечел уже написанную книгу два раза. И иногда, возвращаясь к своим же стихотворениям, плакал. Казалось, в самых неподходящих местах. Есть там не самое высокое стихотворение о полковнике Сологубе. Наши войска захватывают плацдарм на другом берегу Дона, а Сологуб стоит в рост, и ему снесло полчерепа. Он, вроде, живой, мозг ведь не чувствует боли, он почувствовал только холод внутри, а весь Дон горит, а ему только холодно. Мне показалось так это страшно - противостояние какой-то биологической структуры всей истории. Или погибшая рыба, которая плывет кверху брюхом, как будто её браконьеры убили. А на самом деле, в реку рухнул подбитый самолет. Рыба-то в войне не участвовала, но стала жертвой войны.
- Я уже читала твою книгу, правда, ещё не всю, растягиваю впечатление. Но вижу, что это действительно энциклопедический труд. Где и как ты искал факты и действующих героев?
- Все-таки это художественное произведение, там есть и придуманные истории. Но они все обязательно построены на исторических моментах. Самый знаменитый домысел, который уже имеет резонанс в Европе, связан с моим давно написанным стихотворением и посвящен 3 февраля 1943 года. Принята капитуляция Паулюса, первый день мира в Сталинграде. Генерал Ласкин, начальник штаба у Шумилова, пишет, что между Тракторным и Красным кругом развалины, и вдруг видит дымок. Ему говорят, стойте, товарищ генерал, вдруг немцы. Точно, немцы, трое сидят - играют в преферанс. Им говорят: хенде хох, и Ласкин в мемуарах пишет: «Кончена игра!», то есть они подняли руки, история поставила окончательный восклицательный знак победы. Я этот случай буквально пересказываю: дымок, стойте здесь, товарищ генерал, хенде хох, но немецкий солдат не поднимает руки, а вытаскивает туза, разрывает и вдавливает в сталинградский снег. Потом приезжала ко мне Анна Мария Карпи, итальянская германистка, её сейчас представили на Нобелевку по литературе. Ей понравилось моё стихотворение, она его перевела, а потом делала поэтический сборник и попросила разрешения назвать свою книгу «Туз на снегу». Затем эту книгу вместе с историей про туза перевел на немецкий Дурс Грюнбайн. И так сюжет уже кочует по другим источникам.
- Вот я считаю, что ты - прогрессивный поэт, просвещённый космополит, и вдруг ратуешь за переименование города в Сталинград. Как так?
- А потому что приезжаешь в Бордо, видишь уникальные, перешедшие под эгиду Юнеско здания, переезжаешь мост, построенный Наполеоном, и там – огромная площадь Сталинграда. Станция метро «Сталинград», площадь Сталинградской битвы в Париже. Французы знают, кто такой Сталин, но у них площадь не Сталина, а Сталинградской битвы. Критикуйте Сталина, если хотите, но Сталинград – это отправной пункт Победы. Король Георг, подаривший меч с надписью «Жителям Сталинграда, чьи сердца крепки, как сталь», тоже думал не о Сталине.
Анна Ахматова - автор антисталинского «Реквиема». У неё, не говоря о расстрелянном муже, любимый в лагере умер, сын был арестован, её вместе с Зощенко с высоких трибун ошельмовывали. Но она - олицетворение аристократического Петербурга - говорила, что поскольку никогда в мире в одном городе не гибло столько людей и не было такой масштабной героической обороны как в Ленинграде, город после всего этого не может называться Петербургом: трагедия и подвиг ленинградцев затмевают все остальные доводы. То же и в нашем городе. 2 февраля и 9 мая мы живём в Сталинграде, и чтим подвиг сталинградцев, причём явно не так, как в остальные дни. Такая двусмысленность - казуистический компромисс ради умиротворения позиции ветеранов. В действительности это - неуважение к ним, которое они вынуждены сносить, и неуважение к погибшим, которые возразить не могут. Такая непоследовательность и непринципиальность приводят к досадным и постыдным последствиям.
- Подзаголовок двухтомника «От июня до Берлина» - реквием. Это именно реквием, скорбный, траурный. Не героизация подвига, не поэма даже…
- Тут всё, но поскольку это величайшая из мировых трагедий, она не может не быть реквиемом. Когда я начинал книгу, у меня ещё не было всеобъемлющего понимания, всякий предмет надо изучать глубоко. Потом накопительные количественные моменты фактов и событий перешли в глубинное понимание войны, которое редко у кого сейчас есть просто по той причине, что я этим занимался больше, чем остальные. Написать такую книгу - не меньший труд, чем написать такой же по объему труд о войне в прозе. Есть много источников, которые я использовал в работе, и есть хорошие книги историков о малоизвестных событиях войны. Но вот без казусов не обходится. Один довольно известный историк пишет примерно следующее: начинается Сталинградская битва, немцы входят в Калач, кругом растут абрикосы, магнолии.
- Магнолии в Калаче?
- Да, так и пишет. А факты приводит интересные и видно, что работал над ними глубоко, со ссылками на серьезные источники. Он все внимательно изучал и он не виноват. Но он так думает. Просто ляп из другой области - не знает специфики нашего ландшафта, нашей географии. И таких ошибок в исторических трудах огромное количество.
- Ты хочешь сказать, что ошибки могут быть у всех, но не все заслуживают серьезного порицания?
- Помнишь, был скандал с песней нашей поющей депутатши «Дядя Вова»? Вот это кощунственная ошибка. Это сама по себе любительская песня, и я нисколько не обвиняю автора. Он сделал её для своего пользования, но видно заело тщеславие, и согласился на публичное телевизионное воспроизведение. Этого нельзя было делать. Дети в форме поют на Мамаевом кургане: можем вернуть Аляску. Совершенно агрессивный посыл, полное расшатывание баланса и всей нашей мирной политики. Глупость во всех отношениях. Далее. Когда человек попадает в армию, все требуют обращения на «вы»: «Почему вы обращаетесь не по форме, товарищ солдат?» А тут: «Дядя Вова, мы с тобой». Главнокомандующему вооруженных сил говорят «ты». Тем более это не просто дети, это ребята кадетского корпуса!
- Ну, не всегда у нас понимают в какую форму одеть патриотизм. Тут хотели понравиться.
- И ровно поэтому к нам 23 августа, который мы поминаем, как день скорби, приезжали «Ночные волки». Я посвятил этому событию стихотворение, очень жесткое. И хотел, чтобы Пьер Паоло Коос вставил его в предисловие. Но редактор понял, что книга не пройдет с этим стихотворением, его убрали. Может это и благоразумно. Смысл же его в том, что у «Волков» татуировки, похожие на свастики, а они заявляют, что патриоты России. И в день скорби устроили шоу. Я нисколько не против таких шоу, но не в этот день. Я не религиозный человек, но поддерживаю мнение патриарха, сказавшего, что в день праздника надо праздновать, а в день скорби надо скорбеть. А что говорили пришедшие на это шоу волгоградцы в репортаже по региональному телевидению, всегда послушному местному начальству? «Офигеть!», следующий зритель: «Офигенное шоу!» В глазах у них – счастье от зрелища. Вот прочитать два тома книги – это трудно, это работа. Может, не менее трудная, чем написать. А глазеть на летающих мотоциклистов – легко. Не надо ни думать, ни работать. Но чему учит этот полет с прыжками? Ничему.
- Два объемных тома. Каждая страница – отдельный эпизод. Сложно сейчас издавать такие книги?
- Здорово помог Владислав Коваль. Он показал мои материалы покойному теперь Олегу Васильевичу Иншакову, ректору, а впоследствии президенту Волгоградского государственного университета, и Иншаков сказал: «Мы эту книгу печатаем».
- Конечно же, она войдет в историю. И он, наверняка, это сразу понял.
- Такие длинные книги не пишут каждый день (улыбается). Как автор, могу сказать, что там плохих стихов нет. Есть добротные, а есть замечательные, но сила этой книги в цельности. Вы проходите всю войну. А поскольку её за день не прочтешь, это занятие растянется, как минимум, на несколько дней, то за эти несколько дней вы узнаете Великую Отечественную по-другому. Можно испытать определенные эмоции, посетив мероприятие, посвященное войне, например, шествие «Бессмертный полк». Это трогательно, но вы войну в это время не изучаете, у вас ничего не прибавляется в знаниях о ней. А тут прибавляется, да ещё в глобальном, полископическом виде.
- Я поняла, что будет продолжение и ты намерен описать все дни Второй мировой войны?
- Да, и значительная часть уже готова. Есть весь 1939 год и почти весь 40-й. И там много чего интересного. Когда читаешь иностранные источники, понимаешь, как много циничного позволяла себе западная пресса. И прикрывала свои неудобные места, и умалчивала о многом.