Ежи Штур: Если любишь кино, обязательно встанешь за камеру

Польский актер и режиссер Ежи Штур, получивший на 16 Открытом Российском фестивале кино и театра «Амурская осень» приз за вклад в мировой кинематограф, стал первым гостем вечернего Шатра, где пообщался с благовещенскими зрителями.

Ежи Штур рассказал о том, как снимался в кино в разных странах мира, в том числе, в России, как работал в Италии с ведущими мастерами сцены.

Как стать режиссером

Настоящим событием для меня были съемки в картине Кшиштофа Занусси «Персона нон грата», там и Никита Михалков снимался. А главную роль – дипломата сыграл знаменитый польский актер Збигнев Запасевич. Занусси всегда умел сформулировать, что и как мне играть. А именно в этот период я много работал над картинами как сценарист и режиссер, еще и снимался в них, и я понял, насколько это трудно. Во-первых, испытываешь жуткое одиночество, никто не оценит твою игру, оператор как будто бы смотрит, но, в основном, на то, как поставлен свет, и что там на втором плане. Он никогда не скажет, как ты сыграл. Меня спасало то, что, работая над сценарием, старался думать, как буду это играть. Собственных картин у меня семь, причем, первый же фильм получил в Венеции приз международной прессы ФИПРЕССИ.

Почему я решил стать режиссером, имея достаточно интересных ролей? Видите ли, у актера действительно большие возможности выразить себя в кино, но режиссеры вольны делать с ним все что угодно. Из большой роли сделать маленькую и наоборот, изменить голос, а то и вообще выкинуть, такая история случилась с моей подругой, снявшейся в одной картине. Пошли они с мужем на премьеру, а ее нет, муж говорит – «Ну и где ты, говорила – снимаешься, наверное, с любовником развлекалась?!», чуть до развода не дошло. По-разному бывает, вроде бы и актер ты серьезный, и роли у тебя важные, но если любишь кино, обязательно задумаешься: наверное,

пора брать ответственность за все происходящее, быть хозяином всей истории. И когда я стал думать, о чем же хочу рассказать, услышал голос Кшиштофа Кесьлевского, с которым мы вместе работали – «Рассказывать нужно о себе, о своих проблемах и комплексах, твои личные рассказы - это уже авторское кино».

Одна из наиболее важных наших работ фильм «Кинолюбитель» - о человеке, который начал с того, что купил камеру, чтобы снять новорожденную дочь. Знаменитую красногорскую камеру, и вдруг начал ею снимать правдивые картины о действительности, стал режиссером-творцом. Но он дорого заплатил за свою искренность: из-за того, что он снял, его друга выбросили с работы, от него ушла жена, и он остался совершенно один. И что же он сделал? Повернул объектив камеры на себя и начал рассказывать свою историю - то, что зрители видели в начале картины. Для меня это была пророческая вещь, я подумал – «Это то, что меня интересует, я хочу рассказать о себе людям», так родилась моя режиссура.

Любовь по-русски

Ирина Алферова сыграла героиню одной из четырех новелл «Любовных историй» Ежи Штура, возлюбленную польского офицера, учившегося в Москве. И, надо ж такому случиться, в самый разгар отношений героев соцлагерь раскалывается, и в Польше меняется режим. Любовная история с русской не очень монтируется с новой политической системой, и военный решает завязать с романом. Перестает отвечать на ее звонки и т.д. И героиня решает ехать в Варшаву, чтобы выяснить, что же случилось.

Мне хотелось показать принципиальную разницу между русской и полькой, потому что мои ассистентки, сказали, что сценарий нужно переписать, потому что никогда в жизни женщина так не унизится. «Ехать в другую страну выяснять отношения - какая-то глупость». Актрисы на тот момент не было, я обратился в русское агентство, и они предложили на выбор 15 имен. Кинопробы устроили в польском посольстве рядом с метро «Белорусская».

На кастинг пришли зрелые женщины, ставим камеру, а я думаю - «Неудобно давать им эту сцену, а, что, если встану за камеру и буду спрашивать кандидаток, поехали бы они в Варшаву искать возлюбленного или это действительно бред сумасшедшего?

И помню громадные глаза Алферовой, которая, услышав мой вопрос, сразу ответила - «Если любит, поедет». В тот момент я подумал - «Ах вы, польские дамочки, не знаете вы русских женщин». Ирина прекрасно сыграла эту роль, еще и две темы мне подсказала. Правда, Алферовой не нравился грим, и она сама его накладывала чуть ли не в сантиметр, как в театре. Грим смывали, она снова накладывала, но, в конце концов, как-то договорились. Снимал эту картину Павел Эйдельман, великий оператор, работавший с Анджеем Вайдой.

Встреча с Андреем Тарковским

В 2008 году Ежи Штур приезжал на Фестиваль имени А.А.Тарковского «Зеркало» и неожиданно попал на съемки сериала «Глухарь», где сыграл в эпизоде польского посла.

В моей жизни была встреча с Андреем Тарковским. На пресс-конференции в Милане он представлял картину «Ностальгия», которую сделал в Италии, и потребовал, чтобы название произносилось именно как – «Ностальгия», а не «Ностальджи» - «сентиментальное мечтание» или «милое воспоминание», есть в Италии такое понятие. И итальянцы, если бы от них не потребовали такого акцента, непременно говорили бы «Ностальджи», что было совершенно неправильно.

И вот идет пресс-конференция, и первый вопрос итальянских журналистов Тарковскому звучит так - «Господин режиссер, что за выверт, почему нужно произносить – «Ностальгия»? Тарковский отвечает по-русски, с переводчиком – «Потому что моя ностальгия - это не ваша ностальджи, ностальгия - это боль, болезнь, беда, а не разговор о том, какую пиццу будем вспоминать сегодня». И вдруг добавил - «Даже не знаю, поймет ли меня кто-нибудь в этом зале?» Когда я услышал это, у меня в глазах появились слезы,

и, подняв руку, я крикнул – «Я вас понимаю, я знаю, что такое «ностальгия», а не «ностальджи»! Он спрашивает – «А ты откуда, парень?» - «Я поляк». – «Да-да, славянин поймет». Это великое впечатление осталось во мне навсегда. Потом я подружился с его женой и сыном, они жили в Италии.

Пауза и молчание

Разницу этих понятий мне объяснил знаменитый театральный автор Гарольд Пинтер, пьесы которого каждый год ставят в Италии. С ним было интересно работать, он актер по профессии, и у него была своя манера в театральных постановках. Он всегда употреблял понятия «пауза» и «молчание», подчеркивая, что актер может обсудить с ним, насколько долгой должна быть пауза, а когда начинается «молчание», он берет секундомер и отсчитывает 30 секунд, в течение которых актеры должны молча стоять на сцене. Признаюсь, что эти секунды покажутся вам вечностью, особенно если играешь для нервной и страстной итальянской публики. Помню, играем с Адрианой Асти в Болонье, у меня наступает «молчание», и вдруг из зала грубый крик – «Я не хочу смотреть пьесу, в которой актеры забывают текст!» Поднимается, изо всей силы бьет сиденьем и идет к выходу. Скандал! Пока он идет, зрители кричат – «Мужик, ты тише можешь?» Он орет – «Зачем они лезут на сцену, если не знают слов!», мы молчим и отсчитываем про себя – 27, 28, 29… и - пошел текст. Мужик – «А-а, вспомнили, ну я тогда еще посижу!»

О поэзии

Читаю много, могу читать четыре книги одновременно. У моей постели всегда лежит томик поэзии, например, Веславы Шумовской, и в час ночи, когда меня никто не слышит, один стих обязательно прочту. А читать стихи со сцены я не собирался, потому что лирика настолько интимная материя, между автором стиха и читателем всегда устанавливается особая связь, и влезать туда актеру со своей интерпретацией совсем не нужно. Так что со мной всегда были проблемы.

О русском кино

Конечно, меня интересует российское кино, стараюсь за ним следить. Несколько дней назад смотрел в Польше «Лето» Кирилла Серебренникова - столько энергии. Обожаю Звягинцева, принимаю любую его картину, дает большой урок, и не только с художественной точки зрения. На фестивале показывают мою ретроспективу, в том числе, копродукцию советских времен – «Дежавю» Одесской киностудии. В картине снимались великолепные российские актеры, и моя роль – эдакого пройдохи – мне очень нравилась, к слову сказать, я мог позволить себе плохо говорить по-русски, поскольку герой мой был американский персонаж.

На сцене исполнял роль Порфирия Петровича в «Преступлении и наказании», сейчас работаю над тремя повестями Чехова, три года назад ставил на польском ТВ «Ревизора», сыграл Городничего. Были у меня постановки по Булгакову. А произведение моей жизни – «Вишневый сад»: играл  Лопахина, Яшу, Епиходова, меня ждут Гаев и Фирс.

От каких ролей отказываюсь? От ролей нигилистов, которые носят разрушительный характер. Отрицательные роли играю, но послевкусие от них должно быть позитивным.

О «Сексмиссии» или «Новых амазонках»

Это культовая картина, она вошла в историю мирового кино, но мы не ожидали такого успеха. Хотя в некоторых странах, например, в Италии, ее вообще не поняли. И в Польше к ней отнеслись по-разному, это же картина о тоталитарной системе, где все сказано напрямую, и, зрители, мгновенно считывая, были потрясены нашей смелостью. До сегодняшнего дня я враг польских феминистов, они считают картину дикой и ужасной.

Помню встречу в парке, в центре Кракова, где живу. Пришла женщина с маленькой девочкой – «Извините, но доченька хочет Вас кое о чем спросить». И девочка говорит – «Вам больно было, когда вас замораживали?» Я понял, что никогда  эта картина не исчезнет - дети верят.

О семье

Мой сын актер театра и кино, причем, более популярный, чем я. Снимался и в России. Дочка – художник-график, много работает, есть внучки, к сожалению, редко их вижу. Жена – скрипачка, у нее свой квартет «Амаркорд», с которым объехала всю Европу. Познакомились мы в детском саду, а второй раз встретились, когда обучались профессии – ее консерватория и мое театральное училище были в одном здании. Женаты почти 40 лет.

О книге «Сердцова хвороба»

Есть у меня книга – «Сердечная болезнь, или моя жизнь в искусстве». Писать ее начал как завещание для детей, когда тяжело заболел. И вдруг зрители, знавшие меня по кино, сцене, работе на ТВ, стали оказывать мне невероятную поддержку. Писали письма, целые послания, отправляли имейлы, звонили, давая мне понять, что благодарны за то, что я для них сделал. Они мне платили сторицей, и я чувствовал, что еще много им должен. Сегодня врачи, представьте, держат этот мой дневник в отделениях больниц в качестве терапевтического средства. Когда спрашиваю, что в ней такого терапевтического, говорят – «Мы чувствуем, как вы хотели выжить во время борьбы с болезнью, еще что-то увидеть, прочитать и чем-то поделиться с нами». Действительно, самая большая проблема для пациентов отсутствие надежды, и я рад, что сумел помочь людям.