Актёр Театра Луны Максим ЩЁГОЛЕВ родился в Воронеже, окончил ГИТИС и снялся в более чем 75 фильмах: «Молодёжка», «Товарищи полицейские», «Законы улиц» и др. Министерство обороны РФ наградило его медалью «За укрепление боевого содружества» за роль рядового Юльева («Слона») в фильме Михаила Туманишвили «Второе дыхание». В запасе у актёра сериалы: «Алтарь Тристана», «Трюфельный пёс», «Сердце женщины».
- МАКСИМ, вам часто достаются роли людей в погонах. За что вам такое?
– Возможно, это передаётся на генетическом уровне. Мой отец был полковником, занимался радиоэлектронной борьбой и был невыездным. Мои дед и прадед – потомственные офицеры. Роли в погонах мне близки и понятны, с детства у меня был перед глазами блестящий пример!
– В Театре Луны говорят, что вы жадный до ролей и никому никогда их не отдаёте...
–Я не сижу привязанный к стулу, пожалуйста, приходите, с удовольствием приму! Иногда мне даже необходим второй состав, и я не знаю, почему это не происходит. С другой стороны, я очень люблю свои роли и, как многие актёры, эгоистично отношусь к тому, что делаю. Ведь они достались мне с потом, кровью, переживаниями и бессонными ночами. Роль вынашивается долгое время, и потом она всё время с тобой. Она тебя преследует, о себе напоминает. Например, еду в машине, и вдруг в голове всплывает какая-нибудь сцена из спектакля.
– Вы учились в Воронеже, а потом оказались у Сергея Проханова. Чем вы его зацепили?
-В то время у меня был баклажановый цвет волос. Я работал моделью, ходил по подиуму, снимался в рекламе джинсовой одежды, костюмов от дорогих брендов, представленных в Воронеже. Какое-то время работал в Петербурге. Я хорошо владел телом, был кандидатом в мастера спорта по бальным танцам. В общем, обращал на себя внимание. А у Сергея Борисовича был имиджевый подход. Он прежде всего смотрел на лицо актёра, на его фактуру и тут же прикидывал, подойдёт ли он для его спектаклей. Так сразу и сказал: «Кто будет принят на курс – останется в труппе Театра Луны». Было понятно, что он нас взращивал для себя.
- В спектакле «Таис сияющая» вы играете Александра Македонского. Как вы считаете, актёр должен нести ответственность перед историей, когда играет исторических персонажей?
– С какой стати? Любой фильм или спектакль – это художественное произведение с выписанными характерами, где всё построено на фантазии. А у нас к тому же написано: «Сновидения Александра Македонского между битвами». Это наша с Сергеем Борисовичем и коллегами вольная фантазия на тему. Возможно, этого вообще не было, мы не претендуем на историческую правду. А может быть, и Македонского никогда не было? Недавно прочитал «Ледокол» Виктора Суворова, так там приводится аргументация, что СССР готовил вторжение в Европу в июле 1941 года, а Гитлер лишь упредил агрессивные советские планы. Через 50 лет открываются секретные архивы, и оказывается, что чёрное стало белым, а белое – чёрным. Почему государство не несёт ответственность за это? Когда мы разговаривали с Сергеем Борисовичем о роли, то он сказал, что наш Македонский должен быть юн и в своих проявлениях откровенен. Он не признаёт полутонов, если хочет драться, то он будет драться, если хочет обладать женщиной, то он будет ею обладать. Непредсказуем, как хищник. Роль Македонского для меня очень дорога. В ней есть личные темы, которые меня трогают. Не буду вам их открывать. Честно говоря, мне даже не важно, увидит ли это зритель, будет ли ему понятна тема, но это именно то, что меня притягивает к спектаклю и к роли.
– После ГИТИСа вы уехали учиться в Японию. Чем японский театр отличается от нашего?
– Он на него ничем не похож! Я учился у Тадаши Судзуки, у которого своя методика: он готовит актёров по системе тренингов, основанных на самурайских практиках. У японцев всё прикреплено к национальному фольклору, к их мироощущению и религии. Там всё от земли, всё жёстко, японский язык сам по себе очень жёсткий, даже агрессивный. Мы практиковали пьесу «Макбет» на трёх языках. Один и тот же текст абсолютно по-разному звучал на японском, английском и русском языках. Разная энергия, разное наполнение. Тренинги у Судзуки жесточайшие, мы просто погибали. Нас спасал обязательный дневной сон, иначе мы бы не смогли заниматься из-за такой нагрузки. Японский театр невозможно сравнить с нашим, но он настоящий театр. А у нас, если честно, не знаю, есть ли сегодня русский театр. Столько всего намешано, какой-то салат. Раньше была система Станиславского, теперь её нет. Лучшие мастера уходят, замены нет, а тем, кто ещё изо всех сил держится, – не дают творить. Например, Анатолию Васильеву.
– Кто у вас остался в Воронеже и как часто вы там бываете?
-В Воронеже остались мама, друзья. Стараюсь приезжать, но получается нечасто. Мама – самая большая моя поклонница, смотрит все мои фильмы. Ей не очень нравится, когда я экспериментирую с образом: стригусь налысо, набираю вес. Ей хочется, чтобы я всегда был положительным, как в детстве. Мой младший брат Сергей получил два высших образования, а теперь учится на продюсера во ВГИКе. Мы с ним очень похожи, со стороны сразу видно, что мы братья. Сергей был бы рад работать актёром, как и я, но, видимо, не хватает чего-то. А я не могу дать ему рецепт, мол, сделай так, и будешь востребован. Нет таких рецептов.