Актёр Константин ЮШКЕВИЧ родом из Екатеринбурга, там и окончил первый театральный вуз. А затем уж ГИТИС. Снялся в более чем 70 фильмах: «Чистое искусство», «Девятый отдел», «Челночницы», «Адвокатессы» и др. По словам Константина, ему в жизни повезло: он не ходит на работу, а ездит заниматься любимым делом. И учит своих дочерей, что если они не хотят воспринимать свою будущую работу как каторгу, то для этого надо что-то делать.
– Константин, вы сейчас снимаетесь в продолжении сериала «Склифосовский». Чему вы как врач во время съёмок научились?
- Я знаю, что означают некоторые сложные медицинские термины. Например, лапароскопия и лапаротомия. Правда, когда во время съёмки дело доходит до терминов, то тут подключаются все резервы организма. Конечно, я занимался сценической речью и могу это внятно произнести, но надо сделать так, чтобы при этом не стекленели глаза и всё звучало органично. Во время съёмок операций у нас 1–2 хирурга настоящие. Они подробно рассказывают, как всё происходит. Такое приходится слышать! Один раз я должен был вытащить из пищевода ключ. «Как же человек мог проглотить ключ?! Разве такое возможно?!» – удивился я. «Ещё и не такое глотают! Одна певица зубную щётку проглотила!» – сказал мне врач. Удивительно. Недавно я был в клинике со своими снимками. Вижу – люди на меня как-то странно смотрят. Потом понял, что у них пазлы в голове не сложились: он консультирует или сам пришёл? Иногда так и говорят: «Доктор Куликов». Я не обижаюсь, просто не хотелось бы стать актёром одной роли.
– Вам часто достаются роли полицейских, но и бандитов тоже…
– Ничего удивительного. Профессия полицейского и жизнь бандита подразумевают стрессовые ситуации. Одни стоят на стороне добра, другие – на стороне зла, и обе стороны сталкиваются с худшими проявлениями. Они варятся в одной среде, и в этом похожи. На роли бандитов я соглашаюсь с неохотой, каждая на сопротивление. Кому-то криминальная нотка в голосе дана с рождения, ему и изображать ничего не надо. А мне эту волну играть надо. В институте нас учили, что актёр должен быть адвокатом своей роли. Вроде правильно, но боюсь, что у меня не получится окончательный подонок, потому что я добрый.
– В сериале «Челночницы» вы сыграли офицера, мужа главной героини. Женщинам ваш Михаил Родионов пришёлся не по вкусу, писали, что он приспособленец и лентяй...
– Обидно, что зрительницы так однобоко восприняли героя. Я помню время перестройки. Почувствовал на себе лихие 90-е. Но я был молод, и у меня было больше оптимизма, чем у моего героя. Родионов – человек другой формации, который попал в тиски. Дело не в том, что он приспособленец, просто у него не получается вписаться в сложившуюся конструкцию. Его жена, к сожалению, оказалась сильнее его. И не его в том вина.
– Вы около 15 лет играете в популярном спектакле «Ladies Night. Только для женщин». В каком возрасте не стоит танцевать стриптиз?
- Конечно, 15 лет назад у нас были другие фигуры. Мы даже шутим по этому поводу: «Наконец-то спектакль приобрёл свой смысл – нас действительно жалко». Всё дело в том, что мы играем лузеров и маргиналов. Когда находились в прекрасной спортивной форме, то смысл пропадал. Дело не в мужском стриптизе, не в том, чтобы показать голую задницу, а в позитивном энергетическом посыле: делай хоть что-нибудь, не сиди на месте! Некоторым спектакль не нравится, выходят гневные, мол, что за пошлятина. Но те, кто к нам приходит по 10 раз, идут не за телами стареющих артистов, а за позитивным зарядом. Мы даём спектакль несколько раз в месяц, а вот в Париже французы этот спектакль играли 4 года каждый день, кроме воскресенья. В итоге спектакль закрыли из-за того, что артисты разругались и подрались. Видимо, так всё опостылело, что не смогли больше друг дружку переваривать.
– Спектакль заявлен как спектакль для женщин. А мужчин у вас много бывает?
– Немного, но бывают. При некоторых фигурах речи в зале отчётливо слышен мужской смех. Когда мы первый раз играли в «Сатириконе», я пошёл посмотреть его из зала. Моё внимание привлекла женщина в очках, похожая на учительницу. Её муж очень хихикал, а она краснела. Аж очки запотели, сам видел! А когда начался антракт, хихикнула она. Встала и сказала: «Сколько новых слов я сегодня узнала!» Дело в том, что мы всю ненормативную лексику заменили эвфемизмами. Эти слова разрешены к употреблению на сцене, но когда их произносишь в понятном контексте и с нужной интонацией, то сразу становится понятно, о чём речь.
– Вы родились в Екатеринбурге. Раньше Урал считался крепким, самодостаточным регионом, а сейчас как там людям живётся?
– В Екатеринбурге у меня остались родители, сестра, друзья. Поскольку город театральный, то я там часто бываю на гастролях. В 90-е годы ХХ века Екатеринбург потерял свои позиции, в нём орудовали мощные криминальные группировки, его даже называли «Чикаго 20-х». К тому же там шёл большой наркотрафик. Когда уезжал в Москву, в Екатеринбурге никто не курил даже лёгких наркотиков, а потом всё приняло катастрофические размеры. Сейчас вроде бы ситуацию вырулили. В последние годы город кардинально поменялся в лучшую сторону. Видно по стихийно возведённым шанхайским зданиям, по автомобилям, по зрителям. Екатеринбург как был столицей Урала в советские времена, так ей и остаётся.