Продолженние. Начало читайте здесь.
Она вынула из ридикюля бумажный свёрток, в котором была белая рубашка с маленькими выдавленными рубчиками и перламутровыми пуговичками.
– Это тебе, как второкласснику. Надевать не дам, при маме померяешь. Повернись спиной.
Эдька послушно повернулся, и лицо его сияло таким радостным удивлением, что смотреть на него было одно удовольствие. Райка приставила к плечам рубашку и, точно как мама, задумчиво сказала: «Хорошо, что на вырост». Она опять завернула рубашку в бумажный свёрток и осторожно, чтобы не помять, положила в ридикюль. Я подумал, что сейчас она разрешит взять конфеты, но Райка подозвала меня.
– Валерка, иди, твоя очередь. Ты чересчур настырный, а когда не по-твоему, переживаешь, прячешься и плачешь.
– Из-за этого никогда не плакал и не буду.
Райка левой рукой нырнула в ридикюль и вынула очень толстую коробку цветных карандашей.
– Я за этими карандашами полдня простояла в ГУМе, таких карандашей ни у кого нет. Я их готовила для Вовки, потом для Эдьки, а получилось – тебе. А теперь возьмите по одной конфете и за остальные не беспокойтесь – буду выдавать вам за хорошее поведение.
Райка взяла конфету, а я, приоткрыв карандаши, сразу позабыл обо всём. Я хотел убежать с ними, чтобы получше рассмотреть, но Эдька остановил на крыльце. Он сунул мне мою конфету и попросил взглянуть на карандаши. Подошёл Вовка. Наполовину открыл коробку, подбил карандаши и сказал:
– Сидят как миленькие – в три ряда по шесть штук.
– Вот этот оранжевый на нашу Райку похож, – сказал Эдька и указал пальцем. – А ты, Вов, какой бы взял?
– Я взял бы себе самый красный, как Знамя Победы.
Эдька бы тоже взял самый красный, но раз Вовка уже взял его, то он возьмёт не такой красный, который рядом. И спросил, какой бы взял я. Вмешался Вовка:
– Все карандаши Валеркины, он может взять любой. А мы с тобой взяли бы, да «бы» мешает.
Вовка закрыл коробку и отдал мне.
– Как вы думаете, у кого из черниговских могут быть ещё такие карандаши? – поинтересовался я, ни к кому не обращаясь.
– У кого-нибудь из гарнизонских. А так – ни у кого, – ответил Вовка.
– А у нашего директора школы? – как бы невзначай, просто так, от нечего делать спросил я.
Вовка очень внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал, а Эдька возмутился:
– При чём тут директор школы? Давай лучше починим твои карандаши.
Я не разрешил. А Вовка сказал, чтобы он отстал от меня и запомнил, что карандаши Валеркины, пусть что хочет с ними, то и делает. После этого я сказал Эдьке, чтобы меня не искал, а сам делал свою работу, у меня – гуси.
Я побежал на сеновал и слышал, как он удивился – что он такого сказал?! Но меня уже ничто не интересовало. Я обдумывал план, в котором, как в шахматах, надо смотреть дальше. Я на несколько раз осмотрел карандаши – разноцветные, с золотистыми надписями, ровненькие, красивые, они не могут не понравиться директору школы. Если вчера бочка с водой подтолкнула меня к колодцу, так и карандаши могут подтолкнуть к подвернувшемуся случаю. Надо быть готовым к другой арифметике.
Накануне первого сентября мы с мамой пошли записываться в школу. Нас не записали. После канцелярии мы зашли в кабинет директора, и он сказал, что первоклассников много, по сорок человек в классе. Звонили из РОНО, чтобы в первую очередь записывали детей военных. В следующем году школа станет десятилеткой, а все учителя старших классов – жёны военных. Мы, местные, должны подождать. Тем более мальчику ещё нет семи – пусть погуляет ещё годик.
Мама очень расстроилась, а я запомнил директора и попросил маму в день моего рождения обязательно испечь яблочный пирог. Она удивилась, но я не стал объяснять, что пирог – это узелок на память. Мама забыла о просьбе. Я сам забыл, хотя ещё вчера хорошо помнил и даже перепрятал карандаши. Положил в подойник, чтобы легче взять. Никто и думать не думал, что в мой день рождения отелится Розка. Но она отелилась, принесла такого маленького глазастого телёночка.
Отец на подводе приехал, и пошло всё на радостях кверху дном. Мама вышла из летней кухни, чтобы выдоить молозиво, а я, как увидел подойник, так аж подпрыгнул – где карандаши?! Они лежали на столе в летней кухне. Я схватил их, сунул под майку и припустил со всех ног на соседнюю улицу, к дому директора школы.
– Здравствуйте, Михаил Михайлович! – сказал я, когда он подошёл к калитке. – Сегодня мне исполнилось ровно семь лет, и я дарю вам вот это.
Я вытащил из-за пазухи коробку карандашей и подал ему. Он взял их, вначале с одной стороны открыл коробку, потом с другой.
– Новые, цветные, в три ряда по шесть штук – сколько будет?
– Восемнадцать… Таких – больше ни у кого нет, – сказал я. – Может, у кого-нибудь из гарнизонских… А у черниговских – ни у кого.
– Да, карандаши отличные! Тебе какой из них больше всего нравится?
– Красный, – ответил я. – Потому что наше Знамя Победы красное.
– Достойный ответ – на пятёрку с плюсом, – похвалил директор. А я про себя подумал: как хорошо, что у меня есть старший брат Вовка!
– И что ты за эти карандаши хочешь взамен?
– Я хочу ходить в школу.
– А-а, так ты принёс карандаши, чтобы задобрить меня?!
– Нет, карандаши – это узелок на память, что мне сегодня исполнилось ровно семь лет.
– Во как?! – удивился директор и стал спрашивать, что я знаю, чтобы ходить в школу.
– Знаю все буквы, всю таблицу умножения и могу считать хоть до ста тысяч.
Директор опять удивился и спросил: сколько будет семью восемь? Я ответил, а директор стал возражать – почему я знаю, что пятьдесят шесть? Может быть – пятьдесят семь или пятьдесят восемь? И тогда я сказал, что если взять семь низок, в каждой из которых будет по восемь палочек и пересчитать – один, два, три, четыре… то получится ровно пятьдесят шесть.
Михаил Михайлович улыбнулся, а я подумал об Эдьке – как хорошо, что у меня есть брат, считающий меня большим. И ещё я подумал: эти семью восемь неспроста – это мой подвернувшийся случай! И так поверил в него, что на все вопросы Михаила Михайловича теперь отвечал без запинки.
– Хорошо, – сказал он. – Это ты со своей мамой заходил ко мне в кабинет?
Я кивнул, но Михаил Михайлович не поверил – тот, с матерью, вроде был выше ростом. Тогда я напомнил – вы сказали, чтобы я ещё годик погулял.
– А что, может быть, погуляешь?! – сказал он и подал карандаши.
– Нет, не надо, они ваши! – вскрикнул я в растерянности и отскочил от калитки.
Я подумал, что раз он отдаёт карандаши – меня опять не приняли. Но он сказал:
– Завтра пойдёшь в школу (имеешь право, тебе семь лет), а в школе карандаши тебе пригодятся. И скажи маме, чтобы искупала тебя, ты же весь грязный.
Ничего не говоря, я взял карандаши и со всех ног помчался домой. Эдька сидел на крыльце, и я крикнул, влетев во двор:
– Где Вовка?
– В школе. А что такое?! – почувствовав моё волнение, спросил Эдька.
– Эдик, давай починим карандаши!
– А что такое?! – обеспокоенно повторил Эдька.
– Сегодня, сейчас – меня приняли в школу!..
Виктор СЛИПЕНЧУК, Крым, пгт Черноморское, 13.07.2016 Официальный сайт писателя www.slipenchuk.ru