Валентин Григорьевич РАСПУТИН – крупнейший писатель. Он пришёл в русскую литературу в конце шестидесятых с повестью «Деньги для Марии», в которой сосредоточил внимание на расслоении общества. С одной стороны – простые труженики, составляющие народ, с другой – «слуги народа», власть.
Сегодня кажется странным, как партийно-чиновническая знать, декларировавшая народность, позволила состояться столь «неправильному» социальному писателю. И тут нельзя не вспомнить об оттепели шестидесятых годов прошлого века. Тогда в советской культуре взошло много имён, составляющих и ныне цвет русской литературы.
Мы с упоением открывали для себя «хулигана» Есенина и «реакционера» Достоевского, запрещённых в сталинские времена. Стали издавать Мандельштама, Бабеля, Платонова. Цензуре, как мне кажется, было не до повести «Деньги для Марии» Распутина, если в том же 1967 году, например, под редакцией Константина Симонова в журнале «Москва» был опубликован роман «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, пролежавший двадцать лет в столе писателя.
Время оттепели – интересное время. И всё же появление повести «Последний срок» ошеломило меня. В ней обычное русское слово работает с такой непринуждённой силой, что перед тобой во всей полноте разворачивается жизнь души старухи и её детей. И через них не только жизнь страны, но и твоя собственная жизнь. Пластика и соразмерность языка находятся в такой непостижимой гармонии с повествованием, что языка как бы нет. Является ощущение, будто повесть вошла в твоё сердце через какое-то божественное прикосновение. И вдруг как откровение приходит осознание: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Помню, осознание этой библейской истины неожиданно отозвалось невыразимым счастьем, что думаю, пишу и разговариваю на русском языке. Именно это высокое чувство русскости навсегда связано у меня с «Последним сроком» Валентина Григорьевича Распутина. И именно это как знак высшей благодарности писателю побуждает меня сказать об этом именно сейчас.