Когда Миша Майский разговаривает с виолончелью

«…Когда я уезжал, Ростропович, мне кажется, надеялся, что мой ответ будет следующим: «После Вас нет никого!»

Он старался походить на своего великого Учителя во всем! Даже воспротивился родителям отправиться к логопеду, чтобы исправить грассирующую букву «р»… Еще, ему посчастливилось заниматься у Григория Пятигорского, – выдающегося виолончелиста XX столетия, который уехав из России в 1921 году, впоследствии сотрудничал с такими великими музыкантами как Сергей Рахманинов, Яша Хейфец, Артур Рубинштейн…

Миша Майский тоже покинул Россию в 1972 году, будучи студентом Московской консерватории. И Мстислав Ростропович посоветовал ему прорваться к Пятигорскому, который тогда уже был неизлечимо болен. Миша выполнил «наказ» своего первого учителя. Карьера музыканта состоялась. Сейчас, полный творческих планов и идей, он играет с лучшими солистами и оркестрами мира, дает сольные концерты. А на Музыкальный фестиваль, который проходит в маленькой швейцарской деревушке Вербье, приезжает буквально каждый год вместе со своей многочисленной семьей. Здесь для него – и замечательный отдых, и, конечно же, любимая работа! Фестиваль в Вербье проходит уже в 21 раз. Уникальность его состоит в том, что на концертах, вместе с респектабельной публикой в одном ряду сидят, и внимательно слушают друг друга наши великие современники: Юрий Темирканов, Марта Аргерих, Григорий Соколов…

У Майского пятеро детей! Младшему Маттео – всего четырнадцать месяцев. А старшие дети уже давно выступают с отцом на одной сцене. Как говорит виолончелист, они выросли вместе с этим Фестивалем. Нашему корреспонденту удалось побеседовать с музыкантом прямо перед началом концерта в церкви (Eglise). Отец и дочь представляли сочинения Баха, Шостаковича и Бриттена.

Вы стали частым гостем в России – выступаете на различных концертах, судите конкурсы. Сами проявляете инициативу или откликаетесь на приглашения?

– Я бы не сказал, что в России моя концертная жизнь такая уж бурная… Я никогда не проявляю инициативу абсолютно нигде. Единственное, что я делаю, – пытаюсь всё скоординировать и выбрать те приглашения, которые мне наиболее интересны. А, вообще, стараюсь хорошо играть на виолончели и совмещать это со своей личной жизнью. Но, сожалению, у меня, как и у любого концертирующего музыканта, страшная нехватка времени, не хватает на всё сил и энергии!

Говорят, в вашей судьбе присутствуют странные совпадения и мистика.

– Мистика?.. Я бы не заявлял столь претенциозно. Это уж как-то и звучит мистически (смеется). Да, совпадения имеются. Вот, например, столь редко встречающееся в России отчество Леопольдович, – и у меня и у моего Учителя! В Бельгии, где я живу, был Король Леопольд…

У Моцарта отца звали Леопольд…

– Да… Мстислав Леопольдович имел привычку давать клички своим ученикам. Я у него был старик Леопольдыч…

Вы говорите о совпадениях. Ваш Учитель в детстве спал в футляре от виолончели. Вы тоже?

– Нет, не спал, потому что у меня не было в то время виолончели. Мои дети – да!

Говорят, что Ростропович, проводя время сна в футляре, вместо детской кроватки, с первых дней жизни впитал в себя звуки этого инструмента. Может быть, ваш младший, Маттео, тоже станет знаменитым?

– У моих детей, правда, слава Богу, есть, где спать, но случаи бывали (смеется)… Я даже продемонстрирую вам сейчас такую фотографию!

В детстве я слышал по радио передачу с участием Ростроповича. И то, что я, похоже (как он), произношу букву «р», для меня был действительно мистический знак! Но, все это, конечно же, полная ерунда! Я люблю, например, цифры, числа, их совпадения и всё такое. Но этим не нужно слишком увлекаться. Есть такой хороший анекдот…

Расскажите…

– Одна женщина пришла в казино Монте-Карло и поставила на рулетку число 27… И выиграла в десять раз больше! Опять, все деньги поставила на это число, и, снова, выигрыш составил огромную сумму. В третий её ожидала такая же удача, – она получила безумные деньги. Все в шоке, казино закрывают… Тут, конечно же, телевидение, журналисты… Ее спрашивают: «В чем секрет?». Она отвечает: «Интуиция и небольшой математический расчет!» Все в восторге: «Математический расчет?». «Да, – отвечает она, – есть такое совпадение: сегодня – седьмое число, и я приехала сюда ровно в семь часов! Мое место в поезде – тоже было № 7! Ну, я прикинула, – трижды семь – 27! Вот и выиграла»...

Вы – гражданин мира. Все ваши пять детей родились в разных странах. Какой язык для вас самый родной?

– Одним из моих очень близких друзей и важных партнеров, был румынский пианист Раду Лупу. Музыкант учился в Москве, в консерватории. Сейчас он живет в Швейцарии. Он женился на англичанке (она тоже училась у Ростроповича). Раду Лупу – невероятно образованный и умный человек, но, вместе с тем, он мне как-то сказал, что в нем развился страшный комплекс. Так как он уехал из Румынии очень молодым, то его первый язык естественно пострадал. По-русски он говорит вроде свободно, но уже с некоторым затруднением. Английский знает хорошо, но т.к. его жена из очень интеллектуальной семьи и пишет книги на английском, он тоже не очень уверенно себя чувствует, когда говорит с ней на английском. Вот он и почувствовал, что, по сути, у него нет ни одного языка!

Вы хотите сказать про себя то же самое?

– Наверное. По-русски говорю редко. Если спросите, на каком языке мне легче всего общаться, например, давать интервью, – это английский. Я говорю по-немецки, потому что много выступаю в Германии. И, конечно же, могу объясниться по-французски, т.к. живу во французско говорящих странах. Даже говорю на иврите. И живу, и говорю везде!

А если вас спросить о музыкальном языке. Музыкальный языккакой страны вам ближе?

– Во время исполнения мне близко то, что я играю! Обожаю русскую музыку; Чайковского, Рахманинова, Скрябина, Шостаковича. Но точно также себя ощущаю и по поводу Баха, Бетховена, Шуберта, Брамса или Дебюсси. Самый любимый диск, из записанных мною, это французская музыка. Он мне особенно нравится, потому работая над ним, я узнал столько нового: Шоссон, Дюпарк, Рейнальдо Ан! Я также обожаю испанскую музыку, и записал диск, посвященный моему пятилетнему сыну Мануэлю. Когда играю, просто перевоплощаюсь…

То есть, ощущаете себя настоящим испанцем?

– Конечно! И это чудесная музыка!

В наш век, когда такие современные технологии, границ не существует! Совершенно необязательно родиться, например, в России, чтобы знать и любить русскую классику. И раньше этого не было. Например, один из самых знаменитых интерпретаторов французской музыки – немецкий пианист Вальтер Гизекинг. Есть масса таких примеров.

А кто из великих, больших исполнителей ваш настоящий друг?

– Трудно сказать! Есть столько замечательных, уважаемых мной музыкантов. Я не очень люблю выбирать кого-то одного. Что касается моих партнеров, с которыми мне очень крупно повезло, это, конечно же, Марта Аргерих – мой самый близкий друг и главный партнер. В следующем году у нас будет 40 лет совместного музицирования! Пожалуй, по длительности и верности это единственный пример.

Но она такой «закрытый человек», никогда не дает интервью…

– Это только так кажется! На самом деле, у не очень широкая душа, она всегда готова общаться. Марта – очень простая, и совсем, не в смысле этого слова, «примадонна». Интервью действительно взять у нее сложно (смеется). Больше всего она не терпит снобизм и скучных людей. Она знает абсолютно все про меня и про мою семью; про моих детей. Я с ней делюсь всем, спрашиваю совета…

Как берегли свои руки, когда пришлось сидеть в лагере?

– Конечно, мне везло, в какой-то степени. Ведь каждый день мы грузили по восемь грузовиков цемента. Я одевал такую марлевую повязочку, мне даже за вредность давали каждый день пол-литра молока. Обо мне заботились! Я всегда говорю, у меня совершенно зацементированные легкие! Слава Богу, руки удалось сберечь. И я, вообще, считаю себя безумно везучим, в принципе!

Почему?

– Потому что я самый счастливый виолончелист! Не самый лучший. И подчеркиваю, что это очень субъективно, ведь так может говорить, кто угодно, если он так чувствует.

С кем общались, когда уехали? Кто вас больше поддерживал?

– Я приехал в конце 1972 года в Израиль, начал давать много концертов. Меня сразу же поддержал дирижер Зубин Мета. В первый момент помог мне Айзек Стерн. Когда я играл на израильском фестивале в 1973 году, мне организовали встречу с величайшим музыкантом XX века Пабло Казальсом –Ему тогда было почти 97 лет! И я провел с ним 3 часа!.. Меня также поддерживал Леонард Бернстайн. С ним я записал 3 диска.

Переписка в то время исключалась?

– Переписывался я в то время только с мамой, которая оставалась в Риге. Брат жил в Ленинграде. Первой уехала моя сестра (в 1969 году), из-за чего и начались мои проблемы в консерватории. В 1972 году я уже строил коммунизм на цементном заводе, и, увы, безуспешно… Я был последним студентом, кто заплатил за образование (это придумали вдруг для того, чтобы остановить эмигрантов). Я заплатил 8900 рублей за четыре курса обучения в Московской консерватории.

А как вы оказались в Америке?

– На том израильском фестивале была, что называется (смеется) такая Cosa Nostra (еврейская мафия) Стерна, и им нужен был молодой виолончелист. А я идеально подходил для этого: Московская консерватория, ученик Ростроповича и т.д. Стерн предложил мне поехать в Америку. Он тогда мне сказал: «Вы приехали из России в Израиль, и вы думаете, что вы приехали на Запад?.. Нет вы приехали не на Запад, – это Ближний Восток… Вы должны поехать в Америку. Я организую вам стипендию на шесть месяцев!».

И вы тогда задумали попасть к Пятигорскому, по совету Ростроповича?

– Не совсем так. Когда я уезжал, Ростропович, мне кажется, надеялся, что мой ответ будет следующим: «После Вас нет никого!»…

Америка, Америка… Стерн, организовав мне стипендию, конечно же, имел в виду педагога Леонарда Роуза, с которым играл. А я-то мечтал попасть к Пятигорскому. В общем, он мне «надул шарик», а его иголкой сразу хлопнул! Пятигорский не был частью «клана» Стерна. Он был с Хейфицом на западном берегу, а это – как другая страна.

Это было самое лучшее время в моей жизни! Четыре месяца! Я всегда тут же поясняю, Ростропович и Пятигорский – несравнимые личности…

Это было начало моей новой жизни. Пятигорский обожал говорить по-русски; мы с ним ни слова не говорили по-английски… Но! Он говорил совершенно на другом русском языке! Для него это был шанс поделиться своим уникальным жизненным опытом. Я был подобен высушенной губке, которая все впитывает.

Вы разговариваете со своим инструментом?

– Ежедневно.

А после концерта?

– Я еще не совсем сошел с ума. Она не говорит и не играет сама…

Это – сложный процесс!