В Большом театре состоялась премьера оперы А. Бородина «Князь Игорь». Музыкальный руководитель и дирижёр – Василий Синайский, режиссёр-постановщик – Юрий Любимов. Новую музыкальную редакцию классической оперы сделал композитор Павел Карманов под присмотром композитора Владимира МАРТЫНОВА.
Новый «Князь Игорь», обычно не умещавшийся и в четыре часа, теперь идёт два с половиной: пятьдесят минут первое действие (пролог и первый акт), примерно час сорок минут – второе (три акта вместе). Свою задачу П. Карманов объяснил так: ради динамичности действия, которого требовал режиссёр, ему пришлось сократить «божественные длинноты» сочинения Бородина. Это, конечно, спорный момент новой постановки, ведь под «длинноты» попали и знаменитая ария Кончака, и дуэты Кончаковны и Владимира Игоревича, и многое другое, привычное для слушателя.
Есть ли, собственно, в классических операх «длинноты»? Или это музыкальные мысли автора, своеобразно развитые? У творчества свои законы. Уберите, к примеру, «длинноты» из жирафа или слона – что останется?
Тем не менее, работу редактора трудно признать бессмысленной – она сделана целенаправленно, подчинена постановщику и придаёт «Князю Игорю» стройные черты камерной лирической оперы о героях, потерпевших неудачу в истории, но победивших в личной жизни.
Русичи и половцы в новом «Игоре» контрастны. Половцы традиционно колоритны, разодеты в жёлтое и оранжевое, а их пляски по-прежнему идут в постановке Касьяна Голейзовского (редакция Юрия Григоровича). «Половецкие пляски» тоже можно было бы, между прочим, причислить к «длиннотам» – но на такое Большой театр не решился. Тут бы уже бунты пошли. Итак, половцы отплясали как положено, на фоне пяти могучих языческих идолов, воплощающих варварскую мощь врагов Руси (художник З. Марголин). В третьем акте нападающие на Русь половцы разворачиваются анфас к зрителю и с хитрыми и хищными лицами делают захватнические жесты руками – идём на вас, дескать.
А вот русичам не досталось никакого колорита. Одетые в серенькое и беленькое, они не могут похвалиться ни красотой, ни силой, ни удалью. В прологе женщины, хоть и поют «Слава, слава», крепко держат своих мужей за руки, не хотят пускать на войну. Женская стихия вообще преобладает на этой Руси, воплощаясь в своей героине, княгине Ярославне (Анна Нечаева). Она, благородная и волевая, становится оплотом мужественности – в укор временщику, дрянному мужчине Владимиру Галицкому (Алексей Тановицкий).
Юрий Любимов отнёсся к опере Бородина хоть и с непременной для режиссёра такого типа агрессией, но без всякого цинизма. Опера сокращена, но фатально не модернизирована, и система ценностей в целом не потревожена: Ярославна и князь Игорь предстали как заветные, любимые герои. Игорь (Михаил Казаков) – человек с исключительно сильной, больной совестью. На одного себя он взваливает вину за историческое невезение родины, и эта небывалая среди властителей ответственность, предельная искренность и честность делают героя удивительно симпатичным. Артист исполняет партию без малейшего налёта заштампованной пышности. Его великий неудачник и впрямь становится драматическим центром действия: окружённый самодовольными врагами, Игорь противостоит им своей честной, страдающей душой.
Вот чего нет у торжествующих половцев – страдающей души – и вот что приведёт русичей к моральной победе. Правда, эта победа – всего лишь в воссоединении благородных супругов, обнимающих друг друга на стене Путивля (стена Путивля обозначена скромным фризом с еле различимыми рельефами). Ничего победоносного, могучего, величавого нет в этой Руси, она взята в миг позора и унижения. Но драгоценные крупицы нравственного благородства главных героев возвышают её…
Итак, мысль новой постановки «Игоря» очевидна: настоящие герои, с душой и совестью, могут спасти родину от беды. Я полностью согласна. Но чем помешала проведению этой мысли ария Кончака, не понимаю. И отсутствие национального колорита в русских сценах тоже смущает: тут, изгоняя штампы ради драматизма, потеряли, на мой взгляд, что-то архиважное. Сценография Марголина слишком условна – на заднике чёрный крест или круг солнца, на авансцене четыре повозки, скупо, сурово, маловыразительно. Для половцев нашлись убедительные идолы, для русичей подобных точных характеристик не нашлось. Костюмы такие блёклые, что, если бы знаменитый мастер света Дамир Исмагилов не заливал время от времени сцену потоками разноцветных лучей, смотреть было бы довольно скучно. Возможно, всё это было бы весьма кстати, если бы в каком-нибудь камерном театре ставили оперу, например, В. Мартынова или П. Карманова. Но, судя по всему, режиссёрское обострение драматизма и музыка Бородина составили противоречие, которое разрешилось не в пользу Бородина.
Однако перед нами не кощунство циника, не наглость дилетанта – но осознанная и своеобразная трактовка настоящего режиссёра. Спорно, но не бессмысленно!