Степан Петрович ехал домой на ближнюю подмосковную дачу, глазел на распускающуюся природу и тихо напевал песню батьки Махно из кинофильма «Александр Пархоменко». Жизнь удалась до сердечной грусти и мудрости. А что ещё надо порядочному человеку на склоне его заслуженных лет во времена вселенской смуты и всеобщего недоверия?
- Любо, братцы, любо-о-о-а! - проорал Петрович почти, что оперным басом, когда автоматические ворота закрылись, машина остановилась, и он выпорхнул из служебного автомобиля навстречу бегущей в его объятья жене.
- Люба-а-а-а, ты моя, люба-а-а-а! – обхватил он её тонкий стан, расцеловал, и закружил вокруг себя с такой силой, что превратил в невидимку.
- Пузя-я-я-я! Отпусти! Дурак! – кричала Люба, летала, и смеялась от радости.
Когда Петрович устал, и они завалились в куст рододендрона, из дома вывались свои и приёмные дети и помогли им встать на ноги.
Хренов выстроил детей в две шеренги и торжественно объявил, что теперь они могут расти спокойно, поскольку он назначен министром, а бывших министров не бывает, как и товарищей с чистыми руками.
Дети стройными рядами пошли под бой пионерского барабана мыть руки и спать, а министр с супругой – ужинать.
На столе тихо мерцали гламурные свечки, по стенам ползали тени, стол был лаконичен, но изыскан.
Закусили, выпили по глотку шабли за то, чтобы быть здоровыми, богатыми и счастливыми и расцеловались. Перед подачей горячего Степан Петрович выпил водки Кауфман, высосал устрицу, растрогался, смахнул слезу с повлажневших глаз и высморкался в салфетку.
- Люба, надо расширяться, - мы честные люди, и нам зарубежная недвижимость более не нужна. Пора её всю продать и всерьёз послужить Родине. Да и о детях надо подумать. Купим соседнее владение у бывшего футболиста. Он продаёт. Забыли его здесь. В Испанию приглашают на тренерскую работу.
- Да и пусть себе катится колбаской, - сказала Люба, - и горестно вздохнула, - Сейчас многие у нас всё продают и уезжают.
- Хренку бы, под эту прелесть, но нельзя, врачи не советуют - мечтательно промычал Хренов, обгладывая баранью ногу, - Я, конечно, понимаю, что хрен с бараниной не коррелирует, но всё же…
- Министр себе это может позволить, да ещё с такой фамилией, - засмеялись жена и Степан Петрович, восхищённый остроумием любимой женщины.
Потом пили чай с вареньем из белой черешни и козинаками. Восхищались звёздным прозрачным небом и танцевали под музыку своих сердец, чтобы не потревожить детей.
- А откуда такой взлёт, пузя, ни с того ни с чего, - осторожно спросила Люба, не веря собственному счастью, - ты же всегда был относительно честным человеком?
- В том то и дело, что относительно, сказал Петрович, сделав глубокий глоток виски, - а теперь я абсолютно честный – не подкопаешься. И власть стала это ценить, и депутаты с помощниками. Понимаешь, один министр открытого правительства не справляется, хоть и шустрый до удивления. Он так и норовит все двери и окна распахнуть пошире, а закрывать некому. Вот и лезут шпионы во все дыры.
- Так ты теперь стал министром закрытого правительства? – внезапно догадалась Люба, выкатила глаза и упала в обморок от избытка чувств.
- Наглухо закрытого, - улыбнулся Хренов, и сделал ей искусственное дыхание.