В Большом театре состоялась мировая премьера балета «Утраченные иллюзии». В долгожданном проекте оказались задействованы сразу три его экс-руководителя: Александр Ведерников выступил в качестве дирижера-постановщика, Леонид Десятников написал музыку, а Алексей Ратманский сочинил хореографию.
На сцене предстает потонувший в грозовых облаках Париж и звучит вокальная ария на стихи Тютчева, написанные русским поэтом по-французски. Стихи о безжалостном времени, что может стать бездной между влюбленными… Автор сценографии и костюмов Жером Каплан придает облику Парижа вполне узнаваемые исторические черты, за которыми иногда мерещится сюрреализм: обыкновенная лестница, ведущая на другой этаж, вдруг обрывается в пустом театральном пространстве, расписанном символичными облаками.
Для хореографа Алексея Ратманского поиграть с музыкой, которая, как в стародавние времена Петипа, писалась специально к балету, было особенно важно. Сотрудничество с Десятниковым уже приносило ему успех – балеты «Вываливающиеся старухи» и «Русские сезоны» числятся среди лучших работ балетмейстера. Видимо, потому он сразу отверг уже имеющуюся у балета «Утраченные иллюзии» музыку Бориса Асафьева.
Интерес постановщика сосредоточился прежде всего на старом либретто Владимира Дмитриева, созданном по мотивам одноименного романа Бальзака. Люсьен де Рюбампре, попавший в центр богемно-артистического Парижа, показан еще до роковой встречи с беглым каторжником Коленом, и из поэта и журналиста превращен в композитора, жаждущего поставить свой новый балет «Сильфида» на сцене Парижской оперы.
Изменил либреттист и судьбу бальзаковских героинь: вместо драматических актрис они становятся балетными звездами Парижской оперы. Одна из них – возлюбленная Люсьена Корали – даже избежит печальной участи. Вместо смерти в нищете, как было в романе, она возвращается к своему богатому покровителю-банкиру…
О сюжетных перипетиях можно рассказывать долго, ведь растянулись они на три акта с двумя антрактами. Все театральное закулисье показано как на ладони. Чего здесь только нет: враждующие внутри труппы кланы, волочащиеся за примами финансовые воротилы, которые, собственно, и определяют политику театра, никчемные директора трупп, нанятые клакеры и театральные рецензенты, чьими усилиями можно провалить или, наоборот, превознести до небес любую постановку.
И если композитор сумел создать довольно непривычную для балетного слуха, но в общем удобоваримую (а местами даже отличную) музыку, то хореограф со своей задачей намучился. Главным для него оказалось как-то заполнить гигантскую, непривычную для него, мастера одноактных балетов, трехактную форму спектакля. Для этой цели использовались самые разные средства. Заимствований и цитат тут предостаточно. В хореографии и общем построении многое, например, взято на прокат у такого балетного классика, как Джон Ноймайер («Дама с камелиями» и другие сочинения). Но еще больше взято у самого себя: Ратманский использует целые танцевальные комбинации из прошлых своих сочинений. Не блещут находками и кордебалетные танцы.
К несомненным достоинствам можно, конечно, отнести внятность рассказа. Хотя достигается это за счет обильно использованной, порой самой примитивной пантомимы. Хореограф пытается возродить, и не без успеха, советский «драмбалет» – пантомимные сцены занимают чуть ли не половину спектакля.
Тем не менее новым «Утраченным иллюзиям» часто не хватает логики. Характеры героев и в музыке, и в хореографии остаются непрорисованными. Почему главный герой вдруг увлекается конкуренткой своей подруги Флориной? Только от того, что видит ее на маскараде в костюме из написанного им балета? От таких вопросов постановщик, кажется, устраняется.
Прихотливая, импрессионистская хореография Ратманского поставлена не в расчете на индивидуальность артистов, занятых в премьере, – она исходит прежде всего из собственных возможностей хореографа. В зависимости от состава исполнителей она может зазвучать, а может остаться мертворожденной. Если на первый состав хореография явно не легла – спектакль казался томительным и пресным, второй состав балет преобразил. Игра Владислава Лантратова (Люсьен) и Светланы Лунькиной (Корали) дала балету ощущение зыбкости и «иллюзорности»: словно герои Марселя Пруста, танцовщики мечутся «в поисках своего утраченного времени». Спектакль меняется до неузнаваемости. Хореография обретает дыхание и смысл.