В мае на экраны выходит фильм Карена Шахназарова «Белый тигр». Фильм поставлен по мотивам книги петербургского писателя Ильи Бояшова «Танкист, или Белый тигр». В основу сюжета положена мистическая история о том, как в смертельном поединке сошлись русский танкист, погибший и затем воскресший, и немецкий танк-призрак.
Системный кризис
– Карен Георгиевич, в нашем кино преобладает традиция героически-пафосного изображения войны. Почему вы стали снимать фильм именно в мистической манере?
– Традиционное кино о Великой Отечественной уже сделано, и сделано хорошо. В подобной манере лучше советских фильмов о войне не снимешь. Тем не менее она остаётся темой, огромной по масштабу. В ней можно находить возможности для различных жанров. В том числе – для фантастики и мистики. И это мне, как режиссёру, сегодня интересней. Мы снимали фильм по мотивам повести молодого писателя Ильи Бояшова, который взглянул на войну по-своему. Если совсем коротко, это вариант «Моби Дика», переведённый в контекст Второй мировой.
– Вы как-то сказали, что во время съёмок этого фильма поняли много нового о кино.
– Снимать военное кино – отдельное приключение.
С одной стороны, очень трудоёмкое дело, а с другой – интересное. Это у меня 15-я картина. Но с профессиональной точки зрения я действительно открыл для себя очень многое. Особенно это касается батальных сцен, поскольку съёмка сражений требует специальных навыков. Это отдельная профессия, многое приходилось осваивать заново.
– Ваш фильм выходит в прокат в начале мая. В наших кинотеатрах главным образом показывают зарубежные фильмы. Не опасаетесь конкуренции?
– Отношусь философски: как Бог даст, так и будет. Вообще, разговор о том, почему наш прокат заполнен импортом, – непростой. Прежде всего дело в чрезмерной открытости нашего рынка. Любая отрасль промышленности, будь то окорочка или автомобили, в той или иной степени защищаются таможенными пошлинами. А для кино у нас свободный рынок. Конечно, очень трудно конкурировать со всем миром, и здесь должны быть какие-то ограничения. Сейчас вроде собираются принять закон, ограничивающий показ зарубежных фильмов. Я считаю, что это правильно, но важно не довести дело до идиотизма. А то можно показывать фильмы в семь утра, тогда требуемый процент будет, но до зрителя наше кино не дойдёт.
– Много говорят о том, что чуть ли не главной проблемой современного российского кино является низкий уровень подготовки молодых кадров. Вы согласны?
– Вообще уровень образования в стране упал. Сегодняшняя молодёжь очень мало знает. Уровень студентов, которые поступают во ВГИК, невысок. Сегодня нетрудно встретить первокурсника, который не читал Толстого или Чехова. В моё время это было невозможно. Сплошь и рядом сталкиваешься с молодыми людьми, которые вообще ничего не знают. Я постоянно ловлю себя на том, что в разговоре с ними должен упрощать свой язык, иначе меня перестают понимать. Виноваты не они, а наша система образования.
– Мне кажется, тут дело в общесистемном кризисе. Особенно с такими министрами, как Голикова, Сердюков, Фурсенко.
– На самом деле что-то подобное происходит во всём мире. Не надо думать, что в нашей стране творится самое худшее. Есть объективные причины, являющиеся следствием тотального внедрения в жизнь телевидения и Интернета. Сейчас только 10–15% людей делают что-то реальное, а большая часть населения Земли проводит своё время перед телевизором или компьютером, наблюдая за теми, кто что-то делает. Это связано с развитием цивилизации. Я не готов обсуждать конкретно личности тех или иных министров, поскольку не являюсь специалистом в области обороны или здравоохранения. Думаю, что здесь дело не в конкретных персонажах – а в общей тенденции, в которой движется современное общество.
«Оранжевая революция» не грозит
– Если говорить о кризисе системы, нельзя обойти вниманием недавние президентские выборы. Вызывают ли у вас доверие их результаты?
– Да, я им верю.
– А как же многочисленные карусели, фальсификации?
– Я не специалист в этом вопросе. Вполне допускаю, что могло быть. Но абсолютно уверен, что это не повлияло на итоги голосования. Я вижу и чувствую эту общественную ткань. Да и все остальные, думаю, тоже понимают, что Путин всё равно выиграл бы в первом туре. Набрав пусть не 64, а, допустим, 61%.
– Однако далеко не все с таким результатом согласны. Сразу же после выборов начались многочисленные митинги протеста.
– Сам факт, что люди выступают за честные выборы, – это хорошо. Да и для власти это полезно. Президент должен понимать, что есть оппозиция, не согласные с ним люди.
И это должно его мобилизовать. При безграничной власти, которая существует без какого-то противовеса, начинают допускать ошибки.
– С другой стороны, есть такое мнение, что вся протестная активность кем-то организована.
– Наверняка там были провокаторы и люди, которые преследовали свои цели, спекулировали на этой ситуации. Но, думаю, большая часть людей была абсолютно искренней в своих желаниях. Они не согласны с властью, но их нельзя в этом упрекать, говорить, что они не патриоты. У меня есть друзья, которые уверены, что Россия должна идти в фарватере западного мира и это будет только во благо стране. И это не значит, что они не патриоты, не любят родину, являются пятой колонной. Кроме того, я не очень верю, что силой, организованной сверху, возможно вытащить на улицу десятки тысяч людей. Должны быть какие-то подспудные причины. Точно так же я не верю, что революцию 1917 года организовали немцы. Это смешно.
– Но поезд-то с немецкими деньгами был…
– Не знаю. Когда в такой большой стране, как Россия, происходят подобные события, соперники пытаются воспользоваться ситуацией. Но всё равно никаким поездом революцию не организуешь. Нелепо утверждать, что такого масштаба события можно организовать извне.
– Другими словами, «оранжевая революция» нам не грозит. И запас прочности у нашей власти есть?
– Я в этом уверен. Возможны волнения, но революции уже не будет. Запас прочности у власти основан ещё и на том, что Россия никогда не была так богата, как сейчас. Впервые за всю свою историю Россия стала богатой страной. Только сейчас в силу очень высокой цены на нефть стало рентабельным развивать в наших сложных природных условиях новые месторождения, хотя обходятся они очень дорого. Так что власть может чувствовать себя достаточно спокойно. Но правительство должно использовать этот момент для того, чтобы развивать страну.
– А этого не происходит.
– Если сравнить Россию сегодня с тем, какой он была 20–25 лет назад, разница очевидна. Другой вопрос, что процессы идут недостаточно быстро, – их надо ускорять, и с этой задачей власть не всегда справляется.
Пример для Путина
– Главные достижения власти заключаются в области рекламы и самопиара.
– Это неправда. Я не могу сказать, что являюсь апологетом власти. Под властью сейчас подразумевают прежде всего фигуру Путина. Нельзя не признать, что у него много достижений за эти годы.
– В чём же они заключаются?
– Прежде всего в том, что он сохранил целостность страны, которая, как мне кажется, была, как никогда, близка к распаду в конце 90-х годов. С приходом Путина даже кино стабилизировалось и начало расти. Появилось финансирование. До Путина это был кошмар, ты никогда не знал, что будет завтра. Это не означает, что всё ему удалось, но нельзя быть несправедливым и говорить, что у Путина не было достижений. Иначе большинство за него не проголосовало бы.
– Вы управляете «Мосфильмом» столько же, сколько Путин руководит страной. В 1998-м студия лежала в руинах. Как дела сегодня?
– Сейчас дела очень неплохи. Я этим горжусь, хотя, конечно, не буду все заслуги приписывать себе. Нам удалось модернизировать студию. Я могу без ложной скромности сказать, что «Мосфильм» сегодня по своим возможностям не уступает самым главным студиям мира. Это сделано без государственных денег.
– Вот с кого Путину пример надо брать!
– Ну, правды ради, – студией управлять попроще, чем страной.