О приносимом войнами разорении написаны тома, однако некоторые воинственные историки пишут и о пользе баталий: дескать, нациям нужно «подстригать ветки», чтобы государства получали импульс для динамичного развития. Ни один вменяемый эксперт не согласится с подобным бредом. Но верно другое: именно война создавала нации и государства.
Как выразился социолог Чарльз Тилли, государственная структура – это побочный продукт деятельности правителя по приобретению средств ведения войн. То или иное государство оказывалось жизнеспособным только благодаря периодическим структурным изменениям. А изменения начинались обычно не раньше, чем над страной нависала смертельная опасность.
Если принять на веру тезис о том, что «история – это отчёт о деятельности государства», то в России этот отчёт выходит неуклюже казённым. Когда официоз докладывает нам об очередной годовщине наполеоновского нашествия, масса усилий тратится на попытку доказать, что сражение при Бородино летом 1812 г. не было поражением русской армии. Хотя отступление и 42-тысячные потери при 27 тыс. французских говорят сами за себя. Но в том же нарративе утверждается, будто в итоге Наполеона выгнал из России «генерал Мороз», а не русское воинство. Как будто Великая армия просто замёрзла на марше между Москвой и Неманом.
На самом деле, чтобы победить в Отечественной войне, а в 1814 г. взять Париж, России пришлось перестроить экономику и открыть новую страницу в военной стратегии того времени. Да и после Венского конгресса, положившего конец большой войне, в стране были не только аракчеевщина и «чугунные указы» о цензуре. Если в конце XVIII века армия Суворова лазала по Альпам на деньги из Лондона и Вены, то взятие Парижа дало России мандат сверхдержавы. У неё была 800‑тысячная армия – как у Великобритании, Франции, Пруссии и Австрии, вместе взятых. В 1814 г. Россия просто присоединила к себе львиную часть Царства Польского, несмотря на возмущение недавних союзников. Русский император открыто говорил, что объединение Германии является «утопической ерундой» – и ему нечего было возразить.
Поведение любого правителя нужно оценивать исходя из контекста, из экономических и идеологических условий, которые ему достались. А эти условия всегда определялись войной. К примеру, наполеоновской армии до Великой французской революции 1789 г. возникнуть и не могло. У прусского короля Фридриха II, величайшего полководца Семилетней войны, под ружьём никогда не было более 80 тыс. солдат и офицеров. А Наполеон только в Россию привёл 380 тыс. бойцов из 600 тыс., имевшихся у него по всей Европе. Что изменилось? Почему так скакнула численность войск за 30 лет? Сыграло роль революционное воодушевление масс: чтобы защитить республику от агрессии, французы толпами записывались в армию, в которую раньше собирали забулдыг по кабакам за деньги. А Наполеон сумел грамотно распорядиться народным энтузиазмом.
Подробнее читайте в свежем номере «Аргументов недели».