Мой пациент сам проявил активность и начал разговор.
– У МЕНЯ все отлично: дети, здоровье, музыка.
(Защита отрицанием, которая отвлекает внимание пациента от болезненных идей и чувств. – Прим. Рамиля Гарифуллина.)
– Постарайтесь быть свободней, отвлекитесь от третьего – читательского – глаза.
– Что это значит?
(Тяжелая пауза.)
– Я почувствовал, что вы только что о чем-то переживали.
(Пациент резко меня перебивает.)
– Об этом я уже не хочу разговаривать.
– О чем?
– Что-то мне это не нравится…
(Защита оценочным суждением. На сеансе психоанализа моим пациентам часто многое не нравится. Особенно когда происходит их встреча не со мной, а с самим собой.)
– Есть такие переживания, которые вас изматывают, истощают?
– Нету!
(Громко рассмеялся. Это опять защита обратным чувством или нечто иное?)
– Хорошо. Получается, что мне не над чем работать?
– Да.
(Продолжает смеяться.)
– В психоанализе есть метод свободного ассоциирования. Человеку просто дается возможность говорить то, что приходит в голову, на любую тему...
(Перебивает.)
– С какого фига всем открывать то, о чем я думаю?
(Я почувствовал тревогу моего пациента и вероятность прекращения сеанса.)
– Я вам, как это делали другие звезды на страницах вашей газеты, исповедоваться не собираюсь.
– А интервьюирование вас устроит?
– Да. Задавайте мне конкретные вопросы.
– Почему некоторые личности доверяются психоаналитикам, а некоторые нет? Некоторые даже надеются на телефон доверия.
– Со своими проблемами человек должен сам справляться. Раньше уходили в изгнание, в монахи. Просто это легко – прятаться в норку. А жить в миру и нормально себя вести, когда вокруг тебя всякое происходит, – вот это большего стоит. То же самое телефон доверия. Позвонил, поговорил неизвестно с кем, вроде легче стало. А ты родным, близким своим скажи.
– К чему вы сейчас стали терпимее на российской эстраде?
– Когда был моложе, вел себя по отношению к артистам с нетрадиционной сексуальной ориентацией как экстремист. С возрастом понял, что лезть в их личную жизнь не стоит. Можно просто нормально общаться по профессиональным вопросам. И все-таки мне хотелось бы, чтобы люди с нетрадиционной ориентацией сильно себя напоказ не выставляли.
(Далее я сделал попытку раскрыть моего пациента через анализ его творчества.)
– Вы ведь поете о социальном, житейском?
– Да. Мы пели про колбасу, про бытовые отношения, про коммуналку.
– Этим и симпатичны слушателям – выражением через песни наших вечных комплексов. От себя не убежишь! В какой бы культурной среде мы ни вращались, все равно квартира, унитаз, кухня будут важны и необходимы…
– Все равно самое любимое место – это кухня. Вот поэтому все творчество про колбасу. Мне нравится читать Зощенко, Гашека, Петрова. Я не читаю Достоевского с Толстым.
– Я как увижу группу «Дюна» – и сразу улыбаюсь…
– А некоторые не веселятся.
– Ваша группа очень психотерапевтична и полезна для людей. Она возвращает их к себе, к истокам, это как бальзам на душу.
– Мне послышалось «развращает», а не возвращает.
(Опять смеется задорным смехом. Я почувствовал, что мой пациент обладает гигантским чувством юмора – это признак психически здоровой личности.)
– Психотерапия – это всегда возвращение личности к себе, к своему естеству. И ваше творчество способствует этому. Вы в песнях как бы говорите: что вы из себя корчите, все мы вот такие простые…
– Я никого не агитирую за это.
(Мой пациент очень внимателен к моим оценкам и постоянно ощущает большую ответственность за сказанное.)
– Все равно мы одинаковы по своей сути. Нас интересуют одинаковые вопросы. Как хорошо поесть? Как хорошо отдохнуть? Как детей своих вырастить? Как успешно сходить в туалет. (Задорно смеется.) Извините.
Но все равно не надо людей лишать сказок об артистах. Это своего рода мечты о другой жизни. Я тоже в детстве мечтал. Слушал группу Led Zeppelin. С закрытыми глазами, в наушниках, и представлял, что это я на сцене фигарю.
– В любом случае ваше творчество возвращает людей к простым, прозаическим ценностям, которые вы выражаете так ярко, что они становятся красивыми и эстетичными. Даже унитаз!
– Языком современных топ-менеджеров «Дюна» – это позиционированный продукт. Когда мы ее создавали и писали первые песни, то не думали ни о каком позиционировании, ни о каких деньгах. Просто играли, что нам нравится. В результате заработали нормальные деньги и популярность. Благодаря, как говорят, нашим незатейливым текстам и мелодиям. Но я-то не считаю, что они такие уж незатейливые. Они достаточно гадкие, противные.
– Вы поете о себе или ваш имидж – это удобная, прагматичная бизнес-позиция?
– В чем прагматизм?
– Например, в том, что вы выбрали такой простоватый имидж – на сцене в майках и в трусах.
– Я сейчас говорил про начало ансамбля, когда мы не задумывались ни о чем. А потом, конечно, поняли, что уже находимся на эстраде, и теперь нужно зарабатывать деньги, развивать наш образ. Я родился и вырос в коммуналке. И все наши персонажи оттуда. Помню, как мы выходили всем двором пить портвейн, как в армию дружков провожали и со старыми дедами в домино резались. Поэтому никакого прагматизма в начале не было. И потом, это был не прагматизм, а обычная работа. Можно, конечно, обвинить нас, что все наше творчество на потребу публики. Но не на потребу, а чтобы всем было более понятно. Да, и мне наше творчество искренне нравится до сих пор.
(Имеет ли образ простого парня, своего в доску, отношение к истинной сущности моего пациента?)
– Ностальгия – это самое светлое, духовное чувство человека. Расскажите мне о своей ностальгии.
(Это моя замаскированная попытка начать психоанализ на основании переживаний прошлого.)
– Вчера смотрел кино 70-х годов «Старомодная комедия». У меня просто мурашки по коже бегали, потому что я вспоминал то время. Мне сейчас 45 лет, а в то время было 14. Меня до дрожи такие фильмы пробирают, потому что вспоминаю молодость, детство. Здорово! Я сейчас думаю, что впереди не так уж и много времени осталось. А тогда не думал об этом (смеется.) Так что ностальгия – это что-то очень приятное. Только не надо доводить это до сумасшествия.
– Вы ностальгический человек? Часто в прошлом гуляете?
– Нет. Вспоминаю прошлое на короткое время, на несколько минут.
(По-видимому, мой пациент не пребывает в плену воспоминаний и давних психических травм. То есть он всегда адекватен ситуации, потому что прошлое не искажает его восприятия настоящего.)
– Мы все всегда неадекватны, потому что видим мир через призму прошлого.
– Пятнадцать минут назад забирал ребенка с тренировки. Это уже не повторится никогда: именно этот день, этот вечер. Если болезненно это воспринимать, то надо сразу сделать себе харакири. Но мы все равно всегда мечтаем о чем-то, живем дальше. И это здорово.
(О своих неадекватностях, вызванных прошлыми переживаниями, мой пациент так и не рассказал. Теперь попробуем поработать в рамках семейной психотерапии.)
– Мы часто не замечаем, как вырастают наши дети. А вы замечаете, что вы отец?
– А как же! У меня двое детей. Дочке 17, а младшему сыну – 8 лет. Поэтому я замечаю, да еще как. Я живу вместе с сыном его жизнью. Но понимаю, что главное – не быть навязчивым.
(Можно предположить, что родители моего пациента были навязчивыми.)
– А с дочкой, которой 17, вам удалось повозиться? Или в это время была карьера, творчество?
– Не удалось, но не из-за карьеры! Это ребенок от первого брака. Вот поэтому, к сожалению, все так получилось. Наверное, воспитал бы дочь по-другому, если бы она у меня всегда была под боком. Она все равно выросла хорошей девочкой. Самое главное, незлобной. Она не относится к детям, у которых сплошная отрицаловка, юношеский максимализм. Типа: все дерьмо, кроме мочи. (Смеется.)
У моей дочки, к сожалению, не было полноценной семьи. Была только мама. И я – такой телефонный папа.
– В семейной психотерапии есть такой прием – семейный портрет. Допустим, вы стоите в комнате и вам надо создать семейный портрет, как это делает фотограф. Надо расставить членов семьи...
– У меня одна расстановка – все идем кучей. (Смеется.)
(Мой пациент почему-то уклоняется от более детального описания семейного портрета.)
– А куда вы смотрите?
– Нас трое, и все смотрим вперед.
– Речь идет о том, как у вас устроено в семье: кто на кого смотрит, кто к кому ближе?
– Я же сказал – мы смотрим вперед.
(Мой пациент упрямо не отходит от первоначальной версии семейного портрета.)
– Вперед – это куда?
– В кадр.
– Может быть, ваш сын смотрит на маму?
– Нет. Мы ему говорим: «Вася, смотри вперед».
– Члены вашей семьи не смотрят друг на друга, и ваше общение идет по другим каналам?
– Я надеюсь, что прикрыт со всех флангов: и друзья есть, и соратники.
(Защита дезориентацией.)
– Ваша супруга Наталья исполняла забавную песню про то, как муж храпит, а она с другим целуется. Это про вас? Может, она смотрит не вперед?
– Пусть сама рассказывает, о чем она тогда переживала и с кем связана эта песня. (Смеется.) Ее песни писал очень интересный человек Л. Дербенев. Он говорил, что Наташе нужны такие песни, которые могли бы затронуть любую женщину. Ей был тогда всего 21 год, а женщины плакали на ее концертах.
– А если дать вам большое полотно и попросить нарисовать на нем свою жизнь, что на нем в первую очередь будет изображено?
– Моя жизнь состоит из нескольких приятных вещей. А о неприятных я стараюсь не думать. У меня было очень хорошее детство, сумасшедшая юность…
– Потом зрелость?
– Нет. Только сейчас наступает зрелость. А лет с 20 до 28 мы пахали, как черти, дергались, рыпались. Что-то получалось, а что-то нет. Вот сейчас я это все вспоминаю и с надеждой жду, что, может, изобретут таблетки для продолжительности жизни. Пожить охота так, как сейчас живу, подольше. На картине была бы нарисована большая таблетка и на ней написана продолжительность жизни.
(Мой пациент часто задумывается о своем здоровье.)
– «Уж поверьте мне. В 40 лет жизнь только начинается» – так говорила героиня фильма «Москва слезам не верит».
– Да. Мне 45 лет. Жизнь в другом качестве начинается.
– Вы адаптировались к своему возрасту?
– Ну, драться на улице по любому поводу уже не буду, стараюсь избегать конфликтов. Но если зацепит, то все равно по морде дам. И, соответственно, получить могу, но меня это не остановит.
(Мой пациент демонстрирует свои значительные агрессивные начала. Для чего? Может быть, это связано с тем, что он раньше, наоборот, часто воздерживался от попыток проявить агрессию?)
– Какой бы звездой вы ни были, все равно вы вместе с простыми обывателями…
– Да. Я же не марсианин.
– Есть психологические критерии, по наличию которых судят о звездной болезни… У вас я их не обнаружил.
– Думаю, что это не моя заслуга. Наверное, просто характер такой. И популярность на нас не сразу свалилась. Мы постепенно все зарабатывали. А потом из топовых артистов опустились ниже, но все равно остались любимыми, и нам это нравится.
(Мой пациент немного огорчился.)
– Нас греет, что все-таки, ексель-моксель, мы – неплохие парни!
– Но верить, что из топовых вы уже опустились, – это неправильно. Потому что в сознании вы топовые.
– Я имею в виду – топовые, то есть которые сейчас на виду. Они все время меняются.
– Это искусственно созданная политика, которая не имеет отношения к истинному сознанию слушателей и зрителей. И поэтому, если вас не показывают по телевизору с какой-то частотой, это еще ни о чем не говорит. А то, что вас слушают и помнят, – это факт.
– Вот это и греет. Приезжаешь на гастроли в какой-нибудь город, и зрители говорят мне слова, которые очень дорогого стоят: «Витя, здравствуй! Мы тебя любим!» Говорят не «Виктор», а «Витя». И поэтому я понимаю, что они меня любят.
– Вас не угнетает имидж простого парня?
– Е-мое, блин. Если бы это был имидж, я бы все равно где-нибудь прокололся. У меня имидж звезды (смеется). Надо же иногда правила соблюдать в игре артиста.
– «Дюну» без вас невозможно представить. Вы в ней органичны. А что было бы, если бы на вашем месте оказался Кобзон, например?
– Была бы «Кобздюна» (смеется).
– Уж коль мы заговорили о Кобзоне, скажите, как вы относитесь к тому, что артисты занимаются бизнесом?
– Я тоже занимаюсь бизнесом. Это хобби. Корабли старые восстанавливаем, ремонтируем. Пока до конца построили только один большой корабль. В работе еще два больших.
(Мой пациент, несмотря на свою простоту, умен, мудр и практичен. Ведь «корабли строить – не водкой торговать».)
– Расскажите какой-нибудь свой сон.
– Мне всегда не нравилось, когда мне мой кот Пончик снится. Это значит, я точно заболею.
(Анализ сновидения показал, что это сон о том, что мой пациент, будучи очень доверчивым и простодушным, часто является жертвой обмана.)
– Но обычно сны позитивные. Снятся милиционеры, шпионы, войны, погони, пистолеты. Снится Остап Бендер, Тарас Бульба. Моя любимая книжка «12 стульев». Очень запомнился сон, где я общался с Леонидом Плавинским – это мой первый друг, наш покойный директор. Он мне во сне сказал: «Надо было опять всех обмануть, вот я и умер». Что он хотел этим сказать, не знаю. Вместе проработали 15 лет, умер он в апреле.
(Это сновидение о чувстве недоговоренности и недосказанности моего пациента в отношении умершего друга. Это сон об истинном понимании того, кем в действительности был Леонид Плавинский для Виктора Рыбина, о чувстве надежды моего пациента на успех и счастливую собственную жизнь.)
– Ленчик жене Ольге не снился, она сейчас наш директор, когда ему было 40 дней, а мне приснился. Глаза у него были втянуты внутрь, как пупок, сказал: «Все нормально», и вышел за дверь. Ему было 58 лет. Иногда я на него кричал, сейчас жалею об этом.
– Это комплекс вины?
– Нет, просто сон о том, что я потерял настоящего друга.
– Что бы вы ему сказали?
– Я иногда разговариваю с его фотографией, всегда говорю ему спасибо. Вот сколько уже прошло, а все еще жду его звонка и сам иногда хочу ему позвонить.
– Когда хороним близких, то и себя немножко? Думаете о смерти?
– Нет. Себя ни в коем случае не хороню.
Я почувствовал, что мой улыбчивый пациент не настолько прост, как выглядит в своем имидже «своего в доску парня». Поэтому мне приходилось бороться со своим психологическим переносом на него как на личность из «видеоклипа». Версия о том, что частый cмех во время сеанса являлся защитой обратным чувством, так и не отпала.
Только в конце беседы я почувствовал, что психоаналитический сеанс действительно начался. Началось выражение переживаний. Начались хорошие глубокие паузы. Но, увы, мои пациенты часто спешат куда-то, времени на беседу не хватает, да и мои временные возможности тоже ограничены.