Известный актер и певец Михаил Боярский занят на съемках продолжения культового сериала «Три мушкетера», которые проходят в Одессе. В перерыве между работой он любезно согласился побеседовать с «Аргументами неделi» о душевных и духовных проблемах.
(Мой пациент оказался моим читателем и знал, чего от него ожидают. Поэтому опередил меня, начав беседу сам. – Прим. Рамиля Гарифуллина)
– ЧТО делать? Кто виноват? В чем смысл жизни?
(Мой пациент выразил этим вопросом свои последние переживания и проблемы? Попытаемся разобраться.)
– Да… именно. Чем вы сейчас наполнены, что чувствуете, чем живете?
– Честно говоря, я ищу для себя какую-то страсть, которая меня целиком и полностью захватит, для того, чтобы не обращать внимание на всякие проблемы. Я имею в виду увлечение, скажем, как у Циолковского, который, отрешившись от мира, далеко от центра, занимался своим делом и мечтал о полете космического корабля. Его не волновали ни политика, ни любовь, ни войны, ни болезни, ни спорт, ни литература… Вот такая сумасшедшая страсть. У кого-то это может быть и любовь, и увлечение марками, и рыбная ловля.
(Желание отрешиться, уйти от мира и суеты… Такое бывает. Надолго ли? Это зрелость, новый, пока кризисный, этап в развитии личности. Он заключается в том, что старые ценности уже не радуют, а новых он еще не нажил?)
Я смотрю, как мужики с удочками откалываются на льдинах в море. Предупреждают их о том, что это опасно. А у них есть страсть, и им плевать на то, какой будет счет в футбольном матче России с Андоррой. Создана собственная жизнь, которая увлекла человека абсолютно. С ней он может встретить любые невзгоды и даже свой финал в пути.
(Мой пациент осознает присутствие в себе ценностей-пустышек, «туфту» жизни. Он понимает, что есть нечто уникальное, присущее только ему и переживаемое самим пациентом. Отсюда духовно-смысловое переживание, дума о смерти, о вечном. Но насколько глубоко это сидит в пациенте и сказывается на его творчестве и поведении? Об этом мы узнаем ниже.)
Это означает – не обращать внимание ни на что: о чем Путин сказал в Германии, что у нас будет с демократией, что сказало «Эхо Москвы», как там Ходорковский... Это раздражает, это отвлекает от существа. Лучше увлечься чтением, взять да и прочитать всего Достоевского, отвлечься от проблем. Меня спасала работа, сейчас ее довольно много. Где-то 80% времени посвящено работе, но этого недостаточно.
– 80% в работе?
– Сейчас да. Надо было сниматься в двух фильмах. Первый о Тарасе Бульбе. Дорога безумно далекая, в Каменецк–Подольск. А 16 мая начались съемки фильма «Возвращение мушкетеров». Никакого отношения к Дюма это не имеет, только персонажи те же самые. Главные действующие лица – дети мушкетеров. А сами старые мушкетеры убиты и просят у Бога помочь своим детям в трудных обстоятельствах.
(Я почувствовал, что мой пациент движется как бы по инерции машины жизни «Михаил Боярский». Сам ли он сидит за рулем этой машины? Я почувствовал, что он желает ее сдать на металлолом и пересесть в другую, у которой другое имя. И вести ее со страстью, а не по инерции.)
– А остальные 20% времени посвящены кому?
– Ну, это семья, конечно, семья. Это самое главное, она спасет от всего. Но все равно опять появляется какой-то дискомфорт, который мешает нормально существовать.
(В старой машине жизни под названием «Михаил Боярский» возникает порой дискомфорт, но выживать надо, и приходится вновь садиться в нее и ехать по инерции дальше. Тем более здесь сидят все близкие, за которых он отвечает и которых любит. Но моему пациенту хочется оказаться одному в новой непредсказуемой по движению машине жизни.)
– А как вы думаете, эта ваша страсть является следствием того, что вы вышли на этап своей зрелости, или же просто являетесь жертвой постмодерновой среды и информационной революции?
– Мы абсолютные жертвы. Дальше хуже будет. Развивается все в какой-то европейской прогрессии, скорости сумасшедшие, опускается все самое главное. Если раньше можно было проехать из Москвы до Петербурга и написать об этом книгу, то теперь можно за час обогнуть земной шар, так ничего и не познав. Раздражает!
(В этом ли источник раздражительности? В среде ли? А может, причина во внутреннем конфликте, в восприятии? Ведь проблема – это не то, что происходит, а то, как мы к этому относимся.)
Пишут не книги, а комментарии, через эсэмэски шлют короткие мысли, делают короткие клипы, ведут короткие разговоры... Здесь же короткая любовь, короткая жизнь, быстрые наркотики, быстрое воровство...
(Да, мы развращены продуктами современной цивилизации, и назад возвращения нет. Мы и виним эти штучки, но все активнее пользуемся.)
– Быстрая прибыль, западный прагматизм?
– Я имею в виду чудовищный ритм. Это было года три назад. У меня выдался свободный вечер, и я сел, зажег камин, взял бокал вина. У меня была книга. Дочка танцевала, а жена с подругами обсуждали на веранде свои проблемы. Внучок сидел за компьютером, и вдруг гром грянул!!! Погасло все, потемки – света нет!
– Так!
– Тишина! Музыка вырубилась, танцы прекратились, компьютеры отключились, свет погас, огонь только у меня, у камина. Все стали подтягиваться к камину, сели в кружок. Я читал книгу вслух. Было так хорошо, никто не позвонит, никто лишний не придет. Наверное, это здорово, когда все лишнее исчезнет. А то – заходишь ты в магазин и видишь 99,9% товаров и продуктов, которые человеку НЕ НУЖНЫ ВООБЩЕ!
– Для себя я вывел главный период жизни. До того как человек определится с выбором профессии, он живет по-настоящему – лет до 18. В 15–16 лет это называется жизнь, когда все, что он познает, все, что он понимает, для него в диковинку, когда он наполняет свою душу теми обстоятельствами, которые его окружают, какими-то интересами.
(А я всегда считал, что истинно творческий человек, художник или ученый, постоянно познающий новое, всегда ребенок. Все творцы – дети. Другое дело, необходимо уметь открывать новые горизонты, поднимать планку, преодолев которую, ощущать радость и кураж к жизни. По-видимому, мой пациент в настоящее время не является художником, а может быть, он вообще им не был никогда. Об этом поговорим позднее).
После этого начинаются увлечения. Они могут кончиться удачей или неудачей. Кто-то может быть Моцартом, кто-то Сальери. Это второй период жизни. Человек чего-то достигает или не достигает. Может проявиться зависть или раздражение, потому что он посвятил чему-то всю свою жизнь и это оказалось никому не нужным, бессмысленным, невостребованным. Большая доля моего поколения ни в грош не ценит то, чем занимался, будь это коммунист, композитор, спортсмен. Мы живем в период новых технологий. Новые ценности, новые увлечения. Третий период жизни – это раздражение, зависть и желание бороться. Безумное желание – изменим телевидение, перестанем материться, будем ходить пешком, не будем курить, бросим наркотики.
(«Бросим пить» почему-то опустил?)
После этого человек взрослеет. У него проявляется разочарование во всем. Зачем я все это делал? Зачем боролся 24 часа в сутки? Наступает полное разочарование, и понимаешь, что это процесс вечный, так было, так есть и так будет! Затем наступает покой и равнодушие: а будь что будет! Так было, так есть и так будет! Ельцин умер, Ростропович умер, бомж умер, ничего не изменилось! И не изменится! Вот смотришь, кто-то бросился с моста, кто-то кончил жизнь самоубийством, кто-то погиб... в гору пошел. Здорово! Но в конечном итоге... Все зависит от Господа БОГА! Конечно, важно уметь слушать слова древних, мудрых, будь это Толстой, Сенека или Сократ. Но все равно человечество не изменилось никак и ничего изменить не сможет! Как говорил в свое время Толстой: «Человек мало что может изменить!»
(Это спонтанная ассоциация, переход на осмыление этапов своего развития. Очевидно, что все это мой пациент говорил о себе.)
– И вас не тешит мысль, что Михаил Сергеевич Боярский вошел в общественное сознание? Он запечатлен в кинематографе, в театре. Вы являетесь частью человеческого сознания, ваши образы наполняют души конкретных людей!
– Самооценка – это идиотизм! Никому не нужна твоя гордыня, самолюбование, которое бессмысленно.
(Хорошо отказываться от этого самому, наевшись много раз, а теперь желудок тщеславия это не переваривает?)
Есть примеры, есть другая сторона медали. Человек уходит, и остается добро, след в искусстве, науке, культуре. Все очень временно, это игра на очень небольшой период времени. И здания рухнут, и Петербург уйдет под воду.
(«Ах, как обидно, а я думал, что это навечно, а оказывается, увы, не так!» – вот такую нотку я услышал.)
И все эти ценности... «жизнь надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно», – все это только слова. Но я целиком и полностью подписываюсь под своим диагнозом – все суета сует и томление духа…
– И все же – неужели вас не окрыляет понимание того, что вы радуете своим творчеством других?
– Все это чушь собачья! Ни «Оскары», ни другие награды… Человечество находится еще в юношеском возрасте, играет в игрушки, которые ему по душе.
(Человечество или он сам?)
– Ваши размышления… это этап вашей зрелости...
– Я не могу сказать, что я зрелый, кто может оценить зрелость или незрелость? Вряд ли я тот философ, который может что-то осмыслить, это бессмысленно. Жизнь моя объяснима только с моей точки зрения, а вообще она у каждого своя. Радует, что в Петербурге есть математик Перельман. Он занимался своим делом, на всех наплевал, в том числе на миллион долларов.
(А Перельман смотрит кино с участием Боярского и рад тому, что не живет с ним в одном городе.)
– Если вернуться к вашему прошлому, вы по природе своей личность истероидная, то есть демонстративная. Вы начинали свою деятельность сразу с актерской?
– Я не начинал, это судьба. У меня не было никаких особых стремлений, желаний, я не добивался ничего. Так вышло. Была высокая гора, я забрался на эту высокую гору.
(Оттого и депрессия, что уже забрался, а больше вершин нет?)
– Получается, выбрали эту профессию случайно?
– По наследству!
– Дефицит настоящего и суета – это главная проблема, которую вы хотите разрешить?
– Я уже ничего не хочу, я смирился с этим. Другого не будет. Это те обстоятельства, в которые поставила нас жизнь. Этот поезд не остановить. Пусть катится, пока хватит запала, потом остановится, потом покатится в другую сторону. Стоять на пути у того, что есть, бессмысленно. Все равно что против ветра плевать.
– Многие актеры, будучи в прошлом знаменем Советского Союза, нося на себе атрибуты и символы той страны, теперь не вписываются в современные реалии.
– Согласен, те кумиры, которые были в наше время, сегодня не востребованы. Сейчас актеры делают то, что раньше бы никто не сделал, – катаются на коньках, бьют морду на ринге... У людей только два желания, как у римлян, – хлеба и зрелищ.
– Может, нужны какие-то особые преодоления, чтобы духовность нашу поднять? Например, война?
– Действительно, только тогда, когда есть большая беда, проявляются настоящие человеческие чувства, упаси Бог.
– Производится всего и вся много, а в конце выясняется, что это одно и то же!
– Да, это так! Все приходит на круги своя, все повторяется, это просто проявляется как новое, а на самом деле все уже бывало. Все сто раз повторялось, а нами это воспринимается как впервые. Все повторяется! А человечество идет к опустошению.
(А мой пациент не идет?)
– Быть актером и так долго держаться, чтобы не было конфликтов…
– Я всегда этого избегал. Если вы мне прикажете взять высоту, то я все равно ее возьму, потому что был приказ.
– В любом случае это тоже большой плюс! Прислушиваться к художнику, к сценарию...
– Но тут еще надо выбирать. На сегодняшний день не прислушиваюсь ни к кому, я не буду работать с режиссером, который называет себя художником. Это слишком громко звучит. И слишком нагло!
(И сам не художник, и другим не дам им быть?)
Они все экспериментаторы. Неинтересно с ними. А экспериментировать они пускай попробуют на собаках, а потом уже на актерах.
– Сновидения какие вам приходят? Чем наполнены ваши сны?
– Я вообще ничего не вижу. Вообще! Но вдруг ни с того ни с сего напали сны всякие. В редких случаях вижу родителей. Или отца, или мать, или брата. Все, кого нет в живых, запоминаются после сна. А так ничего. Я не люблю копаться в своих снах, но если появляются родители, то я как будто оживаю.
– Абсурдный сон с сюжетом не могли бы рассказать?
– Нет-нет, таких не бывает. И я их не помню. Они исчезают, как сон.
– Это особый фильм, понимаете?
– Но его показывают втайне от меня, с утра я уже ничего не помню.
– А фантазии тоже не посещают вас?
– Ну, они самые банальные. Детского характера. Если бы я мог летать, если бы я обладал властью. Что бы я мог сделать, если бы...
– Некоторые говорят, что идут по красной дорожке, где-нибудь за океаном…
– Нет, я думаю о том, что лучше быть гитаристом, баскетболистом. Конечно, и всякие эротические мысли посещают, а так... нет, я не большой фантазер.
(Такие смелые и молодые фантазии! Не противоречат ли они глубинным, кризисным и зрелым размышлениям, которые были в начале сеанса? Так, что все в психике играет и меняется? Значит, еще поживем с радостью и оптимизмом!)
– Я почувствовал вашу проблему. Вы переживаете в своей жизни дефицит ощущения настоящего!
– Я это воспринимаю не как трагедию. А как должное, с которым нужно смириться. Бессмысленно бороться с неизбежным. Это должен пройти каждый.
– И все-таки я уверен, что где-то сидит неизвестный человек в каком-то кабинете и создает нечто, что через 50 лет узнает человечество! Вы верите в это?
– Я оптимист, дай Бог. Пишите об этом, пожалуйста. Но я так не думаю.
– Вы думаете, что нет такого человека?
– Все в руках Бога, и ничего другого быть не может! От человека ничего не зависит.
(Религиозная психология чаще всего психология безысходности?)
– Судя по тому, что вы рассказали о своих родителях, которые иногда снятся, вы часто находитесь с ними в мысленном диалоге?
– Я их очень люблю. Если я советуюсь с кем-то, то со своими родителями.
– Набросайте этот диалог вкратце, о чем он?
– Ну, о том, что осудили бы они меня за некий поступок или нет? Стоит это делать или нет? Правильно ли я поступаю или неправильно?
(Мой пациент имеет пониженное самомнение. Он – не упрямец, не упертый в своих заблуждениях. Он чуткий собеседник.)
– А отец вас часто недооценивал?
– Да нет, меня родители очень любили и никогда не подрезали крылья, даже, наоборот, поддерживали… и поступали правильно. Они мне дали возможность передать любовь и своим детям. Я буду делать то же самое, что делали мои родители, и это будет продолжаться до скончания века.
– У вас идет единение с ними? Диалог все-таки больше с отцом, да?
– Нет, не обязательно.
– Согласно психоанализу, у вашего великого земляка Достоевского был постоянный диалог с отцом. Анализ его произведений показывает, что отец его всю жизнь унижал. Он все время доказывал, что он чего-то в этой жизни стоит.
– У меня принципиального спора с отцом нет. Я прошу помощи. Когда сомневаюсь в чем-то, то думаю, как бы поступил отец, мать.
– Была такая программа – «Музыкальный ринг», и мне очень понравилась одна из ваших реплик, когда одна из участниц спросила, почему вы не поете таким драматическим классическим тембром? В ответ вы спели оперным голосом и смогли показать, что у человека должна быть индивидуальность. Уже тогда ощущали, что чертова оболваненность вас угнетает?
– Я подготовлен к тому, каким вы сейчас меня видите. И мало чем отличаюсь от других актеров. Да – среди нас находятся те, кто начинает ставить фильмы, спектакли, пытаются выбраться из этого замкнутого круга. Возможно, рано или поздно это произойдет и со мной. Но не каждый день рождается Чехов, надо просто переждать этот период с достоинством!
– А вы не злитесь на это, не хотите сами «порисовать»?
– Нет! Надо заниматься тем, что вроде бы умеешь.
– И в целом вы всегда были строительным материалом в руках художников, вы не переживаете за это?
– Я сам никогда ничего не делал, был только кирпичом в возведении какой-то стены.
Вот это и есть глубокое кредо моего пациента. Но так ли на самом деле? Может быть, это реакция на то, что моему пациенту постоянно «не давали быть архитектором и прорабом той самой стены». Или, наоборот, давали, но он не справлялся и уговорил себя, что автором «стены» быть не может? Тем временем машина жизни «Михаил Боярский» все несется и восхищает своим движением пешеходов-зрителей! А за рулем кто?