На страницах газеты «Аргументы неделi», начиная с ее первого номера, звезды политики, культуры, шоу-бизнеса, да и просто самые обычные люди проходят сеансы психологического анализа в кабинете известного психолога Рамиля ГАРИФУЛЛИНА.
– ВИЖУ, что вы, как и любой обыватель, погружены в суету жизни, в грязь социума. Это не сказывается на творчестве?
– Это отвлекает от творчества. Но профессиональный художник должен уметь моментально настраиваться на работу. Я как актер, который в театре играет Гамлета или короля Лира, а в реальности живет в коммунальной квартире, где сосед все время перекрывает воду или занимает туалет. Поэтому нервы бывают на пределе. Иногда долго не могу заснуть, считаю овец.
Не могу себя настроить на скорое засыпание, как это делал Наполеон. Он представлял, что у него в голове шкаф, на каждой полочке которого лежит определенное дело: любовь, политика, война и т.д. И когда он ложился в постель, то мысленно закрывал эти полочки и тут же засыпал.
(Мой пациент на протяжении всего сеанса сравнивал себя с другими величинами. К чему бы это? При этом психоанализ показал, что у него вполне адекватная оценка своего творчества и нет никаких симптомов мании величия. Более того, он подкупает своей простотой, скромностью, непосредственностью, коммуникабельностью. – Прим. Рамиля Гарифуллина.)
– Вы очень известный и востребованный художник. У вас не возникает от этого ощущения рассеянности, суеты?
(Задаю этот вопрос, видя усталость моего пациента. Я чувствую, что она связана не с творчеством, а с суетой в личной жизни.)
– Когда начинаешь работать, усталость куда-то уходит. И спать уже не хочешь, даже если не удавалось заснуть двое суток.
– У меня складывается впечатление, что вы – личность с развитой психической саморегуляцией и самообладанием.
– Нет. Просто я умею заряжаться. Например, недавно участвовал в «звездном боксе». Решил, что должен победить, хотя никогда не занимался спортом серьезно. Пришел в спортзал и начал тренироваться. И, в конце концов, победил сильного противника и талантливого актера Пороховщикова.
(Мой пациент может скрывать свои страдания. Пообщавшись с ним, я почувствовал, что он сопереживающий собеседник и заботливый человек.)
– У вас часто бывает такое настроение, когда вы подводите итоги: кто я, что сделал в своей жизни?
– Спустя несколько лет начинаешь смотреть на свои картины как бы посторонним взглядом и понимаешь, что они не такие уж плохие. А в процессе работы все время что-то не совсем устраивает и думаешь: «Вот, уже близко! Я сейчас такое напишу!»
Я замечаю недостатки в работах многих художников, в том числе великих мастеров. И думаю: «Я же сам допускаю эти ошибки, надо учиться на чужих огрехах». Какой я художник, только время покажет.
(У моего пациента еще есть творческий потенциал. Хотя сначала мне показалось, что суета жизни, или точнее – выживания, его загубила.)
– Вы пишете портреты политиков. Это конъюнктура или способ самовыражения?
– Через какое-то время всегда хочется что-то доделать, подправить в работе. А пишешь картину в некой эйфории, даже не осознавая, что творишь. Начинаешь экспериментировать и вдруг видишь, что получился, например, ностальгический домик, едва угадываемый за какими-то кустами… (Защита дезориентацией.)
– И все-таки, почему вы пишете политиков?
– Ну вот вам пример для ясности. Я написал Иванова в образе короля Германии Фридриха. Ему приходилось участвовать в войне. Но он ненавидел военные действия и все время тянулся к творчеству, к искусству. Играл на флейте, прекрасно пел. Написав Иванова, я выразил свое отношение к нему и попытался приоткрыть неизвестную сторону его личности.
(Я изначально почувствовал, что мой пациент является как бы моим коллегой. Только инструменты у него иные.)
– Насколько ваши картины отражают вашу личность?
– Есть работы, которые люди не могут оценить по достоинству. Иногда картину просто не хочется никому продавать, но решаешься на это и, естественно, назначаешь высокую цену, а покупатель смеется: «Ты что, с ума сошел?!» Но вдруг приходит ценитель. Я сразу его вижу. Он переживает, волнуется и готов заплатить любые деньги, но их у него нет. И хочется подарить ему картину, потому что он тебя почувствовал. Вот такие бывают работы.
Есть работы, которые пока не напишешь – не успокоишься. Такая работа мучает. Всем она нравится, а ты недоволен, потому что знаешь, что вкладывал в нее другой смысл. И начинаешь ее переписывать или откладываешь на какое-то время. А когда достаешь, неделю только лак соскабливаешь. Реконструируешь свои душевные процессы, заново выстраиваешь сюжет. Это может тянуться достаточно долго. И, в конце концов, заканчиваешь работу и понимаешь, что на этот раз «попал».
(Это следствие самообмана личности в понимании себя. Но я рад, что моему пациенту удается немного приоткрывать великую тайну – тайну собственной личности. Это и есть главный смысл жизни любого человека.)
– Многие мои работы меня так будоражат! Я испытываю, наверное, те же чувства, что и беременная женщина: вынашиваешь, переживаешь. И завершение картины, как рождение ребенка, который растет и наполняется энергией. Я ее обхаживаю, оформляю в рамочку, как бы одеваю. Такую картину иногда видишь во сне через много лет. Может, она связана с тобой некими невидимыми нитями? Эта картина – существо, живущее самостоятельной жизнью. И ее жизнь зависит от моего мастерства. Ведь если ты, скажем, неграмотный, то и дети твои будут неграмотными, безобразными. Поэтому нельзя писать картины, если не умеешь. У самураев есть замечательное правило: «Если мучаешься между жизнью и смертью – умри».
(У моего пациента сильно развит архетип анимы. Несмотря на свою явно выраженную мужественность, он выказывает материнскую заботу о мире, о людях и всегда «беремен» плодами своего художественного творчества.)
– Вы не испытываете дискомфорт, как бы обнажаясь в картине перед зрителями?
– У меня есть картина «Голые Истины». В храме голый человек склонился от стыда.
– Я видел эту картину и почувствовал, что это вы склонились от стыда?!
– Конечно.
(Это смелость художника, потому что подчас больно и страшно узнавать правду о себе. Но не является ли это самоистязанием?)
– Это выражение вашего стыда – некое очищение?
– Некое покаяние.
– Вы часто в своих размышлениях приходили к голой истине?
– Голая истина – это сложное метафизическое состояние души. Во-первых, я никогда не любил носить одежду, с детства. Она меня раздражала. Я до семи лет часто бегал голый. Пока в школу не пошел. Во-вторых, оголенное тело на картине напоминает о самобичевании. Эта картина о наказании внутри себя.
– Тяга к самоистязанию и оголению?
– Человек прячет свою наготу. В одежде он выглядит достойно. А голый он естественный: с морщинами, мозолями, непропорциональной фигурой… Снимая одежду, мы как бы и душевно оголяемся, снимаем маску, защиту. Так и человек на моей картине. Ему вдруг стало стыдно, и он свернулся калачиком, пряча лицо. Человек, совершивший какой-то проступок, понимает, осознает это. У него есть совесть, поэтому он прячет лицо. Есть дураки, которым все равно, в какой момент люди увидят их лица, лишь бы засветиться. Им неважно, что подумают их родственники, дети. Часто, попадая в некое святое место: в храм, на Тибет, – человек что-то осознает, плачет, раскрывается сам для себя. Это и есть голая истина, когда ты вдруг увидел себя неприкрытого и тебе стало неловко от того, что открылся. И в то же время понимаешь, что Бог тебя все время видит вот таким, какой ты есть.
(Я почувствовал, что мой пациент обладает уникальной способностью быть психологически голым и не переживать из-за этого. Поэтому у него не должны накапливаться напряжения, приводящие к неврозам. Но так ли это?)
– Эта картина о вашей способности пребывать без маски и страдать от этого? Или, наоборот, о том, что вы часто надеваете маску?
– Маска – понятие очень сложное. Человек испорчен настолько, насколько он воспитан. Все зависит от уровня сознания и от внутренней самооценки. Совершенствуя себя, начинаешь больше осознавать и, соответственно, корить себя, наказывать.
У меня есть такая картина: много туч, и в небесах идет человек в сутане: в мусульманской, в буддийской, в православной, не важно. Он идет по тонкому-тонкому проводу или нити. Нить прогнулась. Это и есть состояние нашей жизни, мы все живем как бы перед грозой.
– Эта картина о ваших пророческих способностях?
– В какой-то степени.
– Но я почувствовал, что главное ощущение, которым наполнены ваши картины, – одиночество. Вы стыдитесь быть одиноким?
– Да.
– Вы пытаетесь скрадывать ваше одиночество, общаясь со многими людьми. Но вы все равно осознаете, что одиноки. Может, это и есть голая истина?
– Мы все по большому счету одиноки. А художник всегда одинок. Он принадлежит искусству, женат на искусстве, изменяет своему искусству и возвращается к нему, тоскует по нему. Жена – это жертвенница. Она должна пойти за мужем, как за крестом. Должна быть помощницей, соратницей. Но если она только требует – это кошмар.
– Были в вашей жизни женщины, которые понимали вашу сущность, глядя на ваши картины?
(Задаю этот вопрос, потому что знаю, что мой пациент является хронической жертвой своих женщин, которые всегда злоупотребляли его добротой и открытостью.)
– Да, конечно. Но обидно, что часто любишь не тех, кто достоин любви. А та, которая поняла твою сущность, может быть просто другом, помощником, который чувствует тебя даже глубже, чем ты сам. У меня были такие случаи, когда я верил, что женщина меня любит, а потом понимал, что это была сиюминутная глупость, сексуальная привязанность, не имеющая отношения к духовности. Очень редко находишь человека, который тебе близок и духовно, и физически. И удивительно, когда человек, прожив достойную жизнь с женщиной, вдруг бросает ее ради молоденькой, которой нужна только слава. Хотя понятно, что ему нужно тело молодое, вдохновение, стимул. Он подтягивается, идет в спортзал… (Не о себе ли?)
– Вы о себе говорите?
– Нет. (Защита отрицанием.) Я по природе такой. У меня и родители не были полными.
– Вы продолжаете вести внутренний диалог с родителями?
– Однажды я был в Бородино. Там есть храм Св. Владимира. Его построила жена одного генерала, которая приехала искать своего мужа среди 50 тыс. раненых и погибших и не нашла его. Она основала монастырь и жила там, в келье. Ее сын Николенька написал: «Матушка, откройте мое сердце и увидите, как на нем начертано ваше имя». Моя мама тоже звала меня Николенькой. Я люблю родителей и молюсь, чтобы когда-нибудь мы снова встретились и продолжили диалог. Мама иногда приходит во сне, дает советы, поддерживает. Говорит: «Я тебя не для того родила, чтоб ты все бросил, плюнул, опустил руки».
(Мой пациент ощущает единение со своей матерью, хотя ее уже нет в живых.)
– А у меня иногда опускаются руки из-за того, что много завистников, недоброжелателей, негодяев, которые ненавидят меня за то, что я успешный, состоятельный. Ну, я же не ворую деньги, а зарабатываю их своим трудом, талантом. Больше всего злятся те, кто не имеет никакого отношения к живописи, а выдает свои инсталляции за искусство.
– Есть художники, за которых рисуют ученики?
– Наверное, есть. У меня нет учеников. Я одно время преподавал в филиале МГУ, в Ульяновске. Думал, подготовлю пару учеников, которые будут мне помогать. Но стало жалко делиться секретами, которые нарабатываются годами. Они бы все равно меня до конца не поняли и не оценили. Им объясняешь простые вещи, а они не понимают, начинаешь злиться. Я же прошел другую школу: учился в Италии, в Англии, в Голландии, изучал иконопись, штудировал, штудировал... А им этого не дано.
– У вас есть страх любви?
– Все-таки женщина по-другому любит. Мужчина вовлекается, привыкает, ему хочется спокойствия, равномерных отношений, а женщине нужно больше страсти.
И как бы ты ни любил, все равно расстанешься. Сколько бы лет вы ни прожили вместе, ты все равно одинок. Если ты художник, то вообще живешь другими страстями. Внешне ты можешь быть веселым, наивным, придурковатым, но в глубине души ты глубокий тонкий человек, потому что живешь другими категориями, измерениями. И это очень серьезно. Ты создаешь то, что останется в истории. У художника два «Я». В одном он – семейный человек, а во втором – одинокий странник. Я все время иду к своей Мекке, к своему храму. А храм – это некая идея, которую нужно постичь через религию, науку, литературу.
– Я чувствую ваше желание убежать от реальности в сказку.
– Опять вы попадаете в точку. Я когда-то писал сказки. Ложился спать с чувством, что мне приснится какая-то чудесная история. И она мне снилась. Я просыпался и записывал. Так я написал серию сказок, но в Литинституте их не оценили. Я перестал писать, и настроение у меня упало. Прошло много лет. И где-то году в 90-м вдруг читаю мои сны, мои сказки. Видимо, кто-то пролопачивает архивы и выдает чужое за свое. А недавно я написал сказку, связанную с моим сном, про белую фею. Новогодняя, рождественская сказка. Ее напечатали в журнале «Штаб-квартира».
– В вас живет непосредственный мальчишка?
– Как только человек становится взрослым, он превращается в импотента. У него перестает функционировать фантазия. Гайдай, например, к концу жизни стал снимать слабые фильмы.
– Он стал взрослым. А взросление – это приобретение страха?
– Когда у тебя есть энергия, она уходит на творчество, ты можешь ее трансформировать. Это очень важно в творчестве.
– И этому мальчишке мешают? Его заставляют быть взрослым?
– У тебя есть свой ангел.
(Он все время говорил о себе от второго лица, как бы обращаясь к себе. Мой пациент постоянно в диалоге с самим собой.)
– Он не зависит ни от кого. Если ты с ним дружишь, он всегда будет рядом. Я всем пытаюсь помогать. Не имею права даже расслабиться. Если я расслаблюсь, то все пропадут.
– Если бы вам сказали: «нарисуйте свою жизнь», что бы вы изобразили?
– Яйцо на голубом фоне. Или зеленые ветки, чистое небо и чистую воду. Жизнь меняется постоянно.
– Расскажите какое-то свое сновидение.
– Есть один сон, который мне снится много лет. Ночь, и с неба падают горящие бумаги, как метеориты. Не салют, не фейерверк, а горящие бумаги.
– В этом сне вы боитесь, что загоритесь сами или что мир загорится?
– Боюсь, конечно.
У моего пациента есть свое объяснение этого сновидения. Он говорит, что оно связано со страхом и переживанием о судьбе мира. Но это не психоаналитическая версия. Психоанализ показал, что это сон о двойственном чувстве, из-за которого он страдает. С одной стороны, его радуют атрибуты успеха, роскоши жизни, известности (огоньки-салютики), но, с другой стороны, они его пугают, потому что они опустошают и СЖИГАЮТ основания для истинного творчества, правда, пока сжигают малыми дозами – салютиками и огоньками. Это профилактический сон, после которого мой талантливый пациент должен пересмотреть свою жизнь и понять, что в настоящее время мешает творчеству. Мой пациент щедр для всех и вся, отсюда истощение. Впрочем, возможно, именно в этом и заключена тайна и загадка феномена художника НИКАСА САФРОНОВА.