(Когда мой пациент только появился, я почувствовал излучение детства. Передо мной сидел мальчик в пижаме с ромашками, но с седыми волосами. – Прим. Рамиля Гарифуллина.)
- Вы ребенок, который играет и пародирует всю жизнь?
– Я по профессии клоун, а клоун – это мудрый ребенок. Конечно, с годами я меняюсь, мудрею, но остаюсь ребенком.
(Я почувствовал, что между имиджем ребенка-мальчика, который выбрал мой пациент, и его внутренним состоянием разногласий нет.)
– Вы узнаете о тех, кого пародируете, даже больше, чем они сами о себе знают?
– Да. Многие актеры со мной советуются. Например, Ирина Аллегрова рассказала мне о своем личном, сокровенном, я ей – о своем. Посоветовались друг с другом.
– Когда создавали пародию на Ирину Аллегрову, вы почувствовали ее проблему?
– Я бы не сыграл, если б не чувствовал.
(Я попытаюсь понять, что чувствовал мой пациент, когда вживался в образ своих героев.)
– Проблемы звезд, которых вы пародировали, можно увидеть, наблюдая за их движениями?
– Естественно. В этом и есть интерес работы пародиста над образом.
– Познавая мироощущение Ирины Аллегровой, вы для себя что-нибудь почерпнули?
– Почерпнул, создавая не только ее образ, но и других. У Аллегровой, например, перенял силу характера.
(Мужчине, застрявшему в детстве и пребывающему в образе мальчика, сила не помешает.)
У Пугачевой – умение быть любимым. А образ Пиаф сделал меня крылатым. Ее называли воробушком. Она была миниатюрной женщиной, но с огромными крыльями.
(В процессе психоанализа мы выясним, что мой пациент по жизни тоже в роли некой белой птицы.)
Она была, наверное, орлицей, великой в своем искусстве.
(Анализ интонаций показал, что мой пациент частично отождествляет свою жизнь и свое мироощущение со своим пониманием личности Пиаф.)
Эдита Пьеха – это, на мой взгляд, настоящая женщина. Я после работы над ее образом вообще стал больше и глубже понимать женскую сущность.
Зыкина Людмила Георгиевна – очень сильный человек. Она безумно красива своей душой.
(Мой пациент восхищается женской природой, проявляя к ней не просто мужское любопытство, а нечто большее.)
– А что бы вы не хотели перенять у героев своих пародий?
– Не буду называть имя очень популярной эстрадной артистки, которая есть в моем репертуаре. Так вот, я не взял бы ее поведение за кулисами, при своих коллегах. Представьте, она прошла мимо именитых актеров, не поздоровавшись ни с кем, проигнорировав внимание людей. Она окинула их таким взглядом, как будто ей все должны. Я считаю, что уважение и почитание коллег – самое важное.
(Мой пациент весьма болезненно реагирует на неадекватное восприятие своей значительной персоны со стороны не только коллег, но и обывателей.)
– И вы ее, конечно, «проПЕСКОВчили» на сцене?
– А вот и нет. Когда я это увидел, хотел даже убрать ее имя из своего репертуара.
– Пародируя, вы вглядываетесь в недостатки артистов?
– Нет. Я не карикатуру рисую, а дружеский шарж. Не дефекты обнаруживаю, а нахожу какую-то яркую особенность, за которую можно зацепиться с юмором.
(Мой пациент продолжает лавировать в режиме психологической корректности, чтобы не обидеть кого-либо своими высказываниями.)
– Расскажите какой-нибудь ваш сон.
– Ехала машина по краю пропасти. За рулем – мой отец. А в машине сидели бабушка, мама, моя тетя Валя. Я говорю: «Папа, веди машину аккуратненько». Он отвечает: «Да, сын!» Но вижу, машина падает в бездну. Самое любопытное: машина-то тяжелей человеческих тел, но она летит почему-то одна из последних. А я лечу и вижу, как падают дед, отец, потом бабушка… Вскоре после этого сна отец ушел из семьи. Мне было уже 24 года. И он, слава тебе Господи, влюбиться еще сумел.
(Этот вещий сон – сон-предчувствие, как высшая форма интуиции. У моего пациента было предчувствие того, что родители расходятся.)
- Давайте попробуем проанализировать сновидение, которое вам непонятно.
– Есть такое. Огромная-огромная площадь, много людей, которые стоят на коленях. А в центре – совершенно сумасшедшей красоты церковь зеленого цвета. Я тоже стою на коленях и смотрю на всех. Вдруг грохот какой-то, двери раскрываются, и все падают ниц. Я один с любопытством смотрю на преклоненные спины, думаю, кто ж из дверей-то выйдет. И выходит совершенно безобразная, розоволицая женщина, очень плотная по фигуре, маленького ростика, вся ее одежда в золоте и изумрудах. Такой странный сон.
(Согласно психоанализу, все фрагменты сна – это элементы психики моего пациента. Поэтому попытаемся разобраться, какие чувства у него вызывает каждая мизансцена этого сна.)
– Постарайтесь войти в сон и вспомнить, какое чувство у вас вызывает молящаяся толпа.
– Приятное. Я решил, что это мои зрители. А я в восторге от этого.
(Может, это манипуляция со стороны моего пациента? Ведь были пациенты, которые выдумывали свои сны, чтобы предстать в благовидной форме. Но, как показал дальнейший анализ, мой пациент ничего не выдумал.)
– Теперь дальше. Вот стоит церковь. Она нетрадиционная?
– Обычная церковь, только маленькая, чуть побольше часовни.
– Церковь – это тоже часть вашей психики. Какое чувство она у вас вызывала?
– Малахитовая шкатулка… Точно! Из сказки.
– Чувство малахитовой шкатулки – это тоже хроническое чувство вашей жизни. Давайте синоним какой-нибудь подберем. Чувство малахитовой шкатулки – это мое…
– Мне кажется, это чувство красоты. Потому что мне нравится эта церковь. И золото, которое сияло на солнце. Было очень солнечно. Я вообще люблю золото.
– Но самое интересное – вы чего-то ждете от этой красоты?
– Жду, кто выйдет.
– Вы ждали с чувством страха?
– Я был в шоке от этих миллионов коленопреклоненных людей. И мне было любопытно увидеть то, чего они ждут.
– Это чувство зрителя. Вы же тоже хотите побыть зрителем. Дальше. Выходит женщина. Толстая, маленькая, розовая. Какие чувства она вызывает?
– Омерзение.
– Это чувство отторжения какой-то части себя самого. Есть такой архетип. Мы всегда ненавидим в других то, что в себе ненавидим, не понимая.
– У нее очень красивый костюм. (Смеется.)
– Одним словом, это сон вашей проблемы. Первое противоречие – вы одновременно хотите быть и со зрителями, и наблюдать за ними со сцены. Это конфликт вашего внутреннего зрителя с вашим внутренним актером. Вы его так и не решили.
– Кстати, я очень люблю ходить на концерты героев моих пародий. И вы знаете, о чем я думаю, сидя в зале? Как хорошо, что мне не надо идти на сцену.
(Церковь – это ожидание разочарования. Мой пациент по жизни пребывает в образе необычного мальчика – птицы. Он белая ворона или белый вороненок. Отсюда и его необычный имидж, с прической белого цвета. Вообще белый цвет – любимый цвет моего пациента, цвет чистоты, необычности, детскости, на которой взрослые рисуют нечто, благодаря чему ребенок теряет чистоту. Во сне мой пациент отличается от всех, поэтому все кланяются, а он нет. Но за это моему пациенту постоянно приходится страдать от людей, которые у него вызывают чувство омерзения. Таким образом, во сне отражена главная линия переживаний моего пациента наяву. Ожидание прекрасного и страдание за то, что некоторым людям это неугодно.)
- Интересно, что же вы в себе отторгаете?
– Неприятие людей такими, какие они есть. Помните, у Леонтьева была песня «Белая ворона»? Вот меня убивает черное воронье, которое не воспринимает белую ворону. Они даже не пытаются понять белую ворону только потому, что их большинство.
(Чувство омерзения у него вызывают те, кто негативно воспринимает его.)
Я всегда буду на стороне белой вороны.
(Мой пациент называет себя белой вороной, а не белым вороном.)
– Были ли у вас в детстве психические конфликты, вызванные поступками взрослых?
– Директор школы меня гнобил. К примеру, он приходил почему-то, только когда я сдавал экзамены в 10-м классе, и сидел в комиссии, задавал мне каверзные вопросы, чтобы погубить.
– Вам кажется, что в вашей жизни и сейчас есть такие «специально приходящие люди»?
– Я даже знаю их телефоны. Лишь бы их не было рядом. Но они тянутся.
(Я начинаю подозревать наличие навязчивого психического состояния в моем пациенте.)
– С вашими-то дружелюбием и способностью сопереживать…
– А плохие люди тянутся к хорошему. Они должны вредить там, где хорошо, чтобы всем было плохо, не только им. Они же понимают, что ущербные.
В моем пациенте постоянно преобладает защита регрессией – возвращение к свойственным более раннему возрасту методам психического функционирования с целью избежать конфликтов, переживаемых на более поздней стадии развития личности.
Сначала мне казалось, что мой пациент играет в эдакого большого, но мудрого и доброго ребенка. Но, услышав его задорный детский смех, я понял, что заблуждаюсь. Его детская натура испытывает постоянное давление со стороны взрослой составляющей его психики. Но ребенок все-таки всегда побеждает. Мой пациент постоянно живет в ожидании прекрасного, ожидании свободы, но этому всегда мешают некие сковывающие его силы, которые не желают воспринимать его таким, какой он есть. Эти ограничивающие в свободе и в полете детства силы вызывают сильное раздражение моего пациента.