- Я думал, что после армии все эти переживания прекратятся. А они продолжаются. Может, я уже не человек?
– Каким вы были до службы?
– Вообще я раньше был парнем неглупым. Ну разве может быть глупым студент, выгнанный с последнего курса философского факультета за то, что не разделял научную точку зрения маститого профессора? Вот и попал в армию.
(Мой пациент был досрочно демобилизован из-за обнаружившегося психического заболевания. Во время службы он неоднократно делал попытки самоубийства, не выдерживая страданий и дедовщины. Дальнейший анализ покажет, что мой пациент и до службы был подвержен психопатии и его вообще не должны были брать в армию.
– Прим. Рамиля Гарифуллина.)
– А может быть, вы только умели производить впечатление высокоинтеллектуального человека, но не были таковым?
– Нет. Я много читал, был задумчивым. Мог то смеяться, то резко переходить в наигрустнейшие размышления. Я постоянно поглощал и как промокашка впитывал все, что состояло из букв. Это даже настораживало моих родителей.
(Когда мой пациент стал постарше, то эта способность безгранично потреблять знания автоматически сменилась беспредельным потреблением алкогольных напитков. Хотя мой пациент оправдывался, что в этом виноваты система и среда, в которую он попал.)
- Вы обладали гипертрофированной заносчивостью в потреблении прекрасного, и это потребление было прекрасным только для вас. Не так ли?
– Видимо. Будучи подростком, я целыми днями сидел и читал все без разбора. Помню, как мимо моего сознания проходили большие знания.
(Мой пациент не оговорился, сказав «мимо».)
– Эти знания удивляли меня и порой доводили до такого наслаждения, что я ронял книгу, закрывал глаза и с улыбкой на лице то ли спал, то ли бредил.
– По-видимому, в эти моменты вы отождествляли себя с авторами гениальных творений?
– Да, я где-то прочитал, что у всех гениев есть двойники с такими же способностями, но не занимающиеся творчеством, чтобы не повторяться. Поэтому был уверен, что творения гениев, которые я читаю, созданы моим сознанием, и творить что-либо самому уже нет необходимости. Они не знают, кто я, а я знаю, кто они. Они все бездарности и никогда не поймут того, что я понимаю.
– То есть вы все гениальное уже написали и зачем вам чему-то учиться и где-то работать?
– Да, я был уверен, что читаю все, что уже когда-то сам же написал. Именно эта уверенность побуждала меня читать и читать свои же творения. Я уходил в свой мир и не желал выходить в общество. Ведь оно хочет меня использовать и не платить мне за это. Был один такой. Всегда слушал меня, а потом раз – и издал книгу. Теперь в Америке, миллионер, живет на моих идеях.
(Знали бы истинные гении, что когда-нибудь благодаря своим трудам они породят у своих потомков такую изощренную форму веры в собственное величие?! По-видимому, мой пациент подвержен шизоидному расстройству личности, которое характеризуется замкнутостью и необщительностью, неспособностью к теплым эмоциональным отношениям с окружающими, склонностью к аутистическому фантазированию и погруженностью в свой внутренний мир. Он так ничего и не написал, не достиг ни одной из поставленных целей, имея слабую волю и рассеиваясь на все и вся.)
– По-видимому, из-за вашего странного поведения многие гнали вас как юродивого, странного типа?
– А знаете, я ведь гордился тем, что меня отовсюду гонят. Поэтому сообщал своим близким, что являюсь изгоем общества с каким-то превосходством. Я ведь был необычным изгоем…
– Изгоем, соединяющим в себе трусость перед решительными действиями и творчеством с верой в свое величие?
(У моего пациента неявная, замаскированная вера в свое величие. Я почувствовал, что это была мания юродивого, но эрудированного. Она выглядит одновременно психическим уродством и ложной святостью. Поэтому сначала, при неглубоком общении, мой пациент произвел на меня впечатление до предела культурного и скромного человека.)
– Но стоило кому-то вызвать во мне раздражение, и я с помощью изощренных речевых оборотов мог нахамить. Причем не напрямую, но собеседник догадывался, на кого направлены мои слова. Это, пожалуй, было единственным, что я делал по-настоящему гениально. Особое раздражение во мне вызывали люди, имеющие достаток. Сытость и слащавость некоторых моих знакомых, которые, как я считал, на порядок ниже меня, вызывали во мне желание борьбы. И я боролся с ними, как Дон Кихот с ветряными мельницами, как с классом эксплуататоров. Шел в шахматный кружок, выбирал самого сытого и преуспевающего, но слабо играющего любителя шахмат и устраивал разгром и его интеллектуальное унижение настолько мастерски, что противник уходил оскорбленным и долгое время не появлялся в шахматном клубе.
– Еще что вызывало в вас тогда раздражение?
– Люди, занимающиеся творчеством, но не имеющие той большой эрудиции, которой обладал я.
– Странно. А почему вас раздражали творческие люди?
– Я сам не занимался творчеством не только потому, что «не хотел повторяться со своими гениальными двойниками». И другие причины были.
(Психоанализ показал, что раздражение это было связано с тем, что он подсознательно чувствовал свою скромность, которая никак не могла сочетаться с манией величия, пылавшей в нем. Неоднократные попытки что-либо сотворить сразу приводили его к сильному восхищению собой и отождествлению с авторами гениальных трудов. Это не давало ему продолжать работать. Мой пациент вообще с большим трудом мог доводить какую-либо работу до конца и достигать поставленной цели.)
- Постарайтесь меня понять и будьте внимательны к тому, что я сейчас вам скажу. Есть личности, сознание которых как поле, которое засевают большими знаниями, но они не вырастают. А есть личности, сознание которых полем не назовешь, там всего «три сотки и две грядки», но на них вырастают плоды – новые знания. Мысли этих личностей «ухожены», как деревья у хороших садоводов. Именно эти «сытые садоводы» больше всего и раздражают вас? Не так ли?
(Пауза.)
– Я об этом догадывался. Во всех размышлениях я в конце концов всегда греб под себя. Все рассуждения всегда приводили меня к нежеланию делать что-то для других. Да, я окончательно запутался тогда и развил в себе настолько сильную депрессию…
– Что не заметили, как открыли для себя мир пьянства и нырнули в него с такой же страстью и беспредельностью, как когда-то ныряли в чтение книг?
– Да. Это быстро сказалось на моей учебе и привело к конфликтам с преподавателями.
– У вас девушка была?
– Да, была. Она прелесть. Она часами выслушивала…
– Ваши замаскированные размышления о своем величии и превосходстве?
– Ну, ей именно это и было интересно. Кстати, она называла меня интеллектуальным агрессором.
(Отношения с этой девушкой стали основой для позитивных изменений, но их встречи были недолгими, так как моего пациента забрали в армию. Эта девушка частично вылечила моего пациента от мании величия и изменила его представления о женщинах как о «безмозглых курицах»).
- С чего начались ваши проблемы в армии?
– Да они уже на проводах начались. Как только попрощался с друзьями и близкими у стен военкомата и зашел в душный вагон. Веселого было мало.
– И что вы такое увидели, что сразу начали страдать?
– Я пытался вглядеться в эти лысые головы и небритые лица вчерашних городских и деревенских подростков. Припухлость век на фоне лысого и круглого черепа делала их глаза глубоко посаженными, поэтому большинство из них казались мне преступниками, направляющимися в места не столь отдаленные. Дебильный взгляд некоторых из них настолько настораживал, что на всякий случай я делал вид, что не замечаю их.
(Процент дебилизма среди новобранцев, как показывают исследования, действительно растет. Мой пациент каким-то образом правильно определил их. Надо отметить, что дебильность как разновидность олигофрении характеризуется не только недоразвитостью интеллекта и мышления, но и эмоциональной сферы, которая у моего пациента нарушена в силу психопатии.)
Все же мне это не удалось. Я услышал в свой адрес: «Браток, что-то ты на меня не так посмотрел!» и получил пустой пластмассовой бутылкой по голове от одного широкоплечего. Рядом сидящие ребята заржали каким-то неестественным, сдавленным и больным смехом. Я спокойно взял эту бутылку и нанес ответный удар по тому же месту. Широкоплечий со звериной агрессией на лице схватил меня за волосы. Весь вагон вдруг резко разделился на различные преступные группировки. А я же в них не входил. Потом появились вдрызг пьяные майор и сержант. Они шли в обнимку, качаясь из стороны в сторону. Майор что-то невнятно произнес и, развеселив ребят, удалился из вагона, который через полчаса, по примеру военного руководства, был пьян, обгажен и облеван. И только тогда я догадался, почему во время своей «пламенной речи» сержант сказал: «На полу не лежать, из окна не блевать!» Говорили одно, а делали другое.
- Больше стычек между новобранцами в пути не было?
– Стычки были частыми, на протяжении всего пути. Лишь по прибытии в военную часть большинство из нас превратились в послушных «шнурков» и «душков» нашей доблестной армии.
– Потом, по-видимому, начались издевательства и дедовщина?
– Конечно. Я начал сильно страдать от одного «деда». Его звали Амир. Он, как ласковый кот, мог приблизиться к человеку, ко мне, например, «облизать» словами, расположить до потери бдительности, а потом молниеносно без причины нанести сокрушительный удар. Я даже дружил с ним вначале. Он мне многое рассказывал о себе.
– Что, даже о своем детстве?
– Да. В четыре года он порой садился на колени своего деда, прижимался, ласкался к нему настолько, что тот от удовольствия выполнял любые его желания. А он, то есть Амир, просил всего-то ничего – закрыть глаза. Потом была длительная пауза, в течение которой Амир копил слюни… Затем резко плевал в лицо деда. Амир говорил, что это как бы плевок от его родной матери – дочери деда, проститутки. Мать бросила Амира. Он так же копил слюни и плевал на нас – «духов» и «черпаков», то есть на наши лысые головы.
В детском саду Амир, например, просил кого-то из одногруппников сесть на корточки и мочился прямо на них.
(Амир не был агрессивным самородком. Все его выходки – следствие психотравмы, вызванной издевательствами отчима в глубоком детстве. Амир таким образом, в виде трансферной реакции, то есть переноса прошлых чувств на настоящее, отрабатывал обиды и диалоги прошлого. Мать Амира «сплавила» его деду, который и принял все его агрессивные реакции на себя. В армии эти диалоги с отчимом продолжились благодаря дедовской среде, которая усугубила психотравмы детства.)
– Эти же действия он осуществлял и в отношении молодых солдат?
– Да. Сажал нас на корточки и мочился на нас. Потом мы стирали свои шинели. За все время службы он помочился на меня шесть раз. Мы даже знали, чья очередь садиться на корточки, и ждали этого дня.
Вот так мы служили. Сначала «духами», потом «шнурками», затем «черпаками».
– Все проходили эти этапы или были такие, которые сопротивлялись дедовщине?
– Был у нас один такой, Сашка, смелый. Он не проходил это. На него так ни разу Амир и не помочился. Он уже после месяца службы стал «дедом», досрочно. Ну мнил себя таковым. Позволял себе в начале службы все, что позволяет себе «дед». Например, известно, что «деды» отбирают у новичков, «духов», выданные форму и обмундирование. Этой участи в нашем взводе не миновал никто, кроме Сашки. Попытка одного «деда» снять с него сапоги не увенчалась успехом. Более того, один «дед» утром обнаружил, что его сапоги гвоздями прибиты к полу и обмочены. Обычно с регулярностью прибивали и мочились в сапоги «духов» и «черпаков», а тут… в сапоги «деда». Ну Сашка свое получил. Он попал в госпиталь и, говорят, будет инвалидом. «Деды» отомстили.
(Все вышеизложенные феномены являются проявлением животных и конкурентных инстинктов, которые, как прошлые пласты эволюции человечества, проявились в условиях современной Российской армии. Действительно, многие млекопитающие проявляют свои конкурентные инстинкты посредством мочеиспускания.)
- От чего вы больше страдали: от физического или морального унижения?
–От морального. Представьте себе: завтрак, голодные солдаты накидываются на кашу, но один капризный «дед» вдруг захотел узнать, сколько ему до дембеля. И вот уже какой-нибудь «шнурок», вместо того чтобы кушать вместе со всеми, высчитывает эти дни, затем берет кусок хлеба «деда», намазывает на него масло и ложкой выводит на нем эту цифру. После такого унижения у «шнурка» пропадает аппетит. Да и покушать порой бывает уже нечего. Яйца в армии – праздник.
– У вас отбирали еду?
– Конечно. Раздача каши – это один из самых спортивных и волнительных в армии процессов. Представьте себе: на длинном столе стоит большая кастрюля с кашей, наверху плавают куски вареной говядины. Накладывающий, как фокусник, мешает кашу по определенным, выгодным для него законам, а взвод следит за всеми его движениями и даже за выражением лица. Миски с кашей путешествуют по столу. Так, например, миска, в которой нет ни одного кусочка мяса, может прогуляться от одного конца стола до другого и в конце концов остановиться у какого-нибудь «шнурка», который с досадным вздохом принимает то, что «отпущено ему Богом».
Один «дед», несмотря на свою худобу и низкий рост, был агрессивным проглотом – изобретателем различного рода издевательств. «Шнурки», которые были у него под колпаком, всегда страдали по-особенному. Они были голодными, невыспавшимися. Получали нелепые наряды: на карачках, со словами «служу Отечеству», ходили вокруг кровати этого «деда», по-пластунски ползали под кроватями, получая «боевое задание» поставить кому-нибудь «велосипед» или «балалайку». Поставить «велосипед» или «балалайку» означало незаметно подкрасться к спящему, приоткрыть одеяло, вставить между пальцами рук или ног спичку, поджечь ее и быстро лечь в свою постель. От ожога пострадавший двигал ногами, как на велосипеде, или тряс рукой, как балалаечник. У меня были сильные ожоги. Я сплю крепко.
(Мой пациент снимает свою обувь и показывает шрамы между пальцами ног от ожогов.)
– А сами вы, став дембелем, не издевались над новобранцами?
– Я не дотерпел до дембеля. Вскрыл себе вены.
(Большинство же солдат Российской армии продолжают традиции «дедов» и, став дембелями, начинают издеваться над новобранцами за свои травмы прошлого. И вновь имеет место явление психологического переноса. Человеку вообще свойственно не по адресу направлять свои негативные чувства.)
Потом госпиталь, обследование психиатров. Сейчас стою на учете в психдиспансере. Один мой приятель по службе сказал, что компенсировал потери, нанесенные «дедами» в начале службы, вдоволь поиздевавшись над «шнурками». Я этим бы не занимался, даже если бы не порвал себе вены. Я, покидая военную часть, получил душевную травму. Суть которой можно выразить в четырех словах: «Служу унижающему меня Отечеству!»
Психоанализ показал, что мой пациент уже с детства страдал психопатией. Он имел врожденный патологический склад личности, препятствующий адаптации его в обществе. Психопатия усугубилась последующей алкогольной зависимостью. Кроме того, он страдал параноидальным расстройством личности. Мой пациент часто приписывал окружающим злые намерения, был склонен к образованию сверхценных идей. Самой важной из них была мысль об особом значении собственной личности. Дедовщина лишь усугубила эти психические нарушения и привела к попыткам суицида. Впрочем, как показывает практика, попытки суицида в армии совершают не только солдаты с психопатией.