- Мне сейчас ничего не хочется. Даже подумать страшно, что в такой пустоте мне придется существовать в этом мире еще месяц.
Я ухожу туда, и некому меня удержать.
(Как-то по-особому осознаешь беззащитность человека, когда знаешь, что жить ему осталось совсем немного. Моя пациентка действительно обречена на смерть. - Прим. Рамиля Гарифуллина.)
- Эта пустота вам знакома?
- Да, она приходила ко мне раньше. Когда мне был тридцать один год, меня неожиданно охватил ужас. Я вдруг подумала о смерти и испугалась. И с этой неотступной мыслью жила целых три года.
Но потом я все же забыла об этом, стала жить нормально. И вот сейчас это чувство вернулось. Но оно какое-то другое.
(Переживание смерти имеет место при жизни. Часто люди его путают с самой смертью.)
- Какое другое?
- Оно не такое страшное, как тогда. Может, потому, что я прожила немало - мне уже шестьдесят шесть.
- То есть тогда, в тридцать один, вам было страшнее, чем сейчас, когда смерть действительно стала близка?
(Часто на своих сеансах я чувствую психологическую защиту своих пациентов при приближении к неосознаваемой истине, от которой всегда больно. В ситуации, в которой оказалась данная пациентка, этой защиты не было. В ситуации, когда имеет место ужас в полном его понимании, а не отзвуки и иллюзии ужаса, снимаются все защиты, и пациенты более искренны.)
- Видимо, так. Сейчас мне тоже страшно. Но я тогда боялась совсем по-другому. Тогда я была молодой. Я и сейчас нестарая. (Пауза.) Да, я не считаю себя старой. Я хочу жить. Я не верю, что меня не будет. Просто не верю. (На глазах слезы. Моя пациентка плачет.)
- Вы плохо спите?
- Ночью меня иногда охватывает такой страх, такое одиночество! Просыпаешься и не можешь понять - что это? Рядом внуки, дети, все спят. Все рядом со мной, но я одинока. Я просто не могу выразить словами это одиночество.
- В прошлом это чувство одиночества вас посещало?
- Да, приблизительно тогда же, в тридцать два. Я это помню. Я болела этим где-то два года. А теперь опять. Особенно вечером обостряется.
Я просыпаюсь, сосу таблетку валидола. Тяжело.
(На лице моей пациентки тревога и безысходность. От пустоты и потери смысла жизни у многих в таких ситуациях возникает желание покончить собой.)
- Вам не приходили мысли о том, чтобы выключить все это?
- Два раза. Я хотела это сделать. Уходила в туалет, чтобы это сделать. Но мой муж за мной следит, за каждым моим шагом. Он даже спит, кажется, наполовину. От него никуда не уйдешь. На самом деле, конечно, ушла бы, если бы по-настоящему хотела. Но, видимо, у меня все же есть какой-то барьер.
- Вы пытались до меня с кем-то поделиться этими переживаниями? Пообщаться с людьми, которые находятся в такой же ситуации?
- Как-то встретила свою подругу детства. Разговорились. Она сказала, что молилась бы, верила бы, было бы легче. Но я же безбожница. Всю жизнь была коммунисткой. Вот и сейчас переживаю, что мне до сих пор не поставили телефон, ругаюсь с телефонистами. Я стою на очереди уже семнадцать лет. А для чего он мне вообще нужен?
- Вы не пытались как-то приобщиться к религии?
- Решила разок научиться молиться. С Богом пообщаться. Встала, посмотрела на небо, подняла руки... Но ничего не получилось. Не верю я ни в христианство, ни в ислам, ни в буддизм... Сейчас очень много о карме пишут - не верю. И все-таки есть во мне какая-то надежда, что я буду жить, только, может быть, в другой форме.
- Судя по всему, вы женщина с образованием и многое читали?
- Да, понимаю я все. И биологию знаю. Но все равно в детях, во внуках - я буду жить. Вот в это я верю - в некое биологическое продолжение своей жизни. Меня это радует, успокаивает. Когда я просто говорю о них, произношу слово «внук» - мне сразу же становится легче. Я не боюсь. Вот и сейчас у меня с собой фотографии, где я со своими внуками. (Женщина немного оживилась, показав мне эти фотографии.) Они у меня все разные.
- И все же вы бывали в храме?
- Зашла я как-то один раз в церковь, поговорить об этом. Ну, не сама зашла, муж меня завел. Начала было общаться со священником. Смотрю на него и понимаю - да он сам грешен! Видно, что грешен! Он не слушает меня. Вот и не захотелось мне ему раскрываться.
Я работала медсестрой и как-то в больнице видела, как умирал священник. Без Бога в душе умирал. Это было видно.
(Моя пациентка испытала в прошлом чувство разочарования в религии.)
-Давайте вернемся к тому, что вы чувствуете...
- Пустоту... Бездонную пустоту. Но бывает иногда - забудешься, забегаешься, начинаешь что-то делать, особенно утром - помоешься, и все, вроде бы, нормально. Хватает заряда на час-полтора, а потом опять. Ужас! Эта дума меня не покидает. Тяжело мне. Очень тяжело. Все, что я вам говорю, никому ни за что не рассказала бы. Стараюсь говорить поменьше, держу все в себе. Если честно, хочется просто кому-то поплакаться. Только некому. (И женщина начинает плакать.) Иногда я чувствую, что боюсь даже не смерти, а себя... в этой смерти... себя. Боюсь своих непредсказуемых поступков. (Опять плачет.)
(Может быть, она боится наложить на себя руки? По моим наблюдениям, отсутствие страха смерти может быть либо у больной личности, уставшей от страданий жизни, либо у беспредельно доброго и святого человека.)
- А что вы видите во сне? Ваши сновидения приятнее того, что наяву?
- Вы правы. В последнее время я почему-то вижу во сне только свое детство. И почему-то самые-самые счастливые моменты жизни.
Вижу свой дворик. Яркая солнечная погода. Как будто бы я выхожу на улицу, сажусь на солнце на крутую деревянную лестницу. Почему-то рядом какая-то столярка. А рядом со столяркой сидят и курят мужики. Я с большим любопытством подслушиваю их разговоры. Я их слушаю, но не понимаю, о чем они говорят, и мне почему-то радостно. Потом я поднимаюсь на крышу. С крыши дворик видится как-то по-другому. Я чувствую во сне запах коммуналки, где я жила. Вот я иду по крыше дома. Захожу на чердак. В нем пахнет моим родным домом. Я нюхаю этот запах. Спускаюсь. Нюхаю свой коридор, как нюхают люди что-то родное, близкое. В коридоре прохладно, очень приятно. Хочется сесть в коридоре и сидеть, сидеть. Нюхать этот родной коридорчик. В эти секунды я понимаю, что это сон. Я не хочу просыпаться. Знаю, что наяву ужас и страх смерти.
(Это сновидение - психическая защита обратным чувством и регрессией, то есть погружением в прошлое. Это сон-ностальгия. Сон-мечта, которая была в прошлом, но не ощущалась так красочно, как сейчас, перед уходом в ничто.)
-С каким чувством вы просыпались после такого сновидения?
- Вздыхала и говорила - эх! Где ты, мой родной коридор, родной дворик, родное солнышко, родные звуки? Где эта атмосфера, в которой я медленно плавала, плавала? Где теперь мое детство?
- Расскажите еще какие-нибудь сновидения.
- Мама снится. Мама, милая моя мама... Входит во двор в синей юбке, в синей кофте с цветными полосками. Она у меня стройная, красивая. Самая красивая в мире. Я бегу к ней. Хочется крикнуть: «Мама, мамочка, посмотри, какое солнышко, посмотри, какой день!» А еще хочется есть. Мама дает мне кусок хлеба и большую красную помидорину. Никогда не забуду вида этого ржаного хлеба и помидора. Мама дает на мороженое. Выхожу со двора, перебегаю через дорогу, покупаю по пятнадцать. Не ем. Разворачиваю мороженое во дворе - пусть друзья позавидуют. Снится запах мороженого, двора. Эти запахи как-то смешиваются, и я рада. Рада, что живу. Мое детство, мое милое детство! Где ты? Где солнце? Смотрю сегодня на солнце - а оно уже другое. Кто тебя подменил? Вот там был Рай. А в другой Рай, который обещают священники, я не верю.
(Это сновидение также является психической защитой, обратным чувством и регрессией от черной яви.)
-Если бы у вас была возможность обратиться ко всему человечеству, что бы вы сказали ему?
- Я бы посоветовала всем людям жить каждую секунду... каждую секунду жить по-настоящему! Меньше думать о плохом прошлом. Не спешить в будущее, жить сейчас, в каждую нынешнюю секунду. Даже сейчас я ощущаю, что все-таки живу прекрасно. Хотя где-то в глубине сознания пульсирует ужас. И время, между прочим, течет медленнее. Я уверена в том, что все еще можно изменить.
- А вы не пробовали поговорить с людьми более преклонного возраста, которые находятся в ожидании своей смерти?
- Пыталась общаться со стариками, с пожилыми людьми. С теми, кто старше лет на пятнадцать-двадцать. Они, по сути дела, в той же ситуации, что и я. Знаю, что жить им осталось немного. И все-таки у них немножко другое состояние, они уже как-то устали от жизни. Устали настолько, что не боятся смерти. Ну и большинство из них уже немного не такие, как те, кто помоложе. Слабость, слабоумие какое-то. И страх у них уже не такой - разве может быть страх у слабоумных детей? А я хочу жить! (На глазах опять слезы.) Это нелепость. Единственное, что меня сейчас успокаивает, - возможно, у меня через некоторое время тоже появится слабоумие и мне будет легче. Я уже не смогу осознавать то, что происходит. Мне станет хуже - а это будет обязательно, мне это врач сказал. Вот сейчас выговорилась перед вами - и этой пустоты стало меньше.
- Вы раньше не представляли себе, что окажетесь в такой ситуации, как сейчас?
- Всю жизнь, а точнее говоря, всю «пожилую» часть своей жизни я мечтала, что помру где-нибудь в пути. У нас ведь счастливым человеком считается тот, кто умер в пути. Хотела какой-то внезапной смерти.
- Кем вы были по профессии?
- Всю жизнь работала в торговле, продавала продукты. Воспитывала своих внуков. Вот и сейчас только и думаю о них. Оставила им завещание - небольшое, но все-таки... Они удивятся, когда узнают, что стали немного состоятельнее.
- Расскажите немножко о своих близких.
- Внуки у меня уже большие - восемнадцать и двадцать лет. Хорошие ребята. Старший даже похож на меня, тоже в торговле, коммерсант. Младший учится в университете. Я всю жизнь была деловой и пожелала бы своим внукам тоже быть всегда в деле, всегда что-то делать. Я вспоминаю, как я в четырнадцать лет продавала пирожки по пять копеек. Никогда этого не забуду. И продавала не ради денег. Я просто любила быть на улице, любила торговать. Я, пожалуй, настоящий коммерсант, если говорить современным языком. Мои внуки меня в обиду не дадут. Они всегда меня защищали. Сейчас я худенькая и маленькая. Это от болезни - быстро худею. Видели бы вы, как мы смотримся: идут два больших красивых парня, а я рядом с ними. Я иду гордо, я их вырастила. И вижу, что они встали на ноги. Меня это очень успокаивает. И в этом смысл. Я не жалею, что жизнь сложилась таким образом. А вы знаете, только сейчас я поймала себя на мысли, что даже жду этой смерти.
(Настоящая сила личности заключается в способности иметь жизнеутверждающие ценности, несмотря на страх смерти.)
Если бы я не болела, я прожила бы на десять-пятнадцать лет больше. Ну и что?! От этого ничего не изменилось бы. Я уже нажилась... Откровенно, если бы мне сейчас сказали: «Живи еще одну жизнь», вряд ли бы взялась заново прожить. Устала от жизни...
(Некоторые старые люди встречают смерть достойно, не боясь ее, в силу особого соединения усталости от жизни с верой в бессмертие.)
Смерть я уже репетировала - умирала три раза, но так и не умерла. Может, поэтому я уже почти не боюсь ее. Я только сейчас это почувствовала. Я не знаю, что со мной произошло. Сколько раз меня хоронили, сколько раз я падала - вон смотрите на мои шрамы, мои болячки, мои шишки, мои переломы, которые до сих пор не могут зажить.
(Затем я дал своей пациентке авторучку и листок бумаги и попросил написать психологическое завещание своим близким. Она в течение получаса его составила.)
- А теперь, пожалуйста, зачитайте это завещание вслух.
- Ну, сначала моим внукам. «Мои самые-самые дорогие, любимые! При расставании не говорят много... Я надеюсь, что вы будете жить свою жизнь радостно и полно, потому что вы появились на свет из любви. Я хочу, чтобы у вас всегда была сила и любовь к жизни. А вы, мои дорогие, не бойтесь, а главное, не ленитесь жить и душой, и телом каждый миг своей жизни. Это очень и очень трудно, но возможно. Воспитывайте в себе привычку постоянно трудиться и умение радоваться даже самым простым и малым радостям жизни. Если вы сможете преодолеть в себе леность, то не поселятся в вас жалость к себе и чувство обиды. Как можно раньше поймите главное - только вы сами отвечаете за свое здоровье души и тела, за то, какие у вас друзья, семья, быт, за то, какое у вас счастье. Будьте оптимистами и «муравьями», а чувство юмора у вас есть. Постарайтесь сохранить его на всю жизнь. Пусть у вас будут любимые работа и семья. Пусть у вас не кончаются желания и пусть вам в жизни еще и просто повезет. Любящая вас всегда бабушка». (Моя пациентка тяжело вздохнула, и мне показалось, что она вот-вот заплачет. Но этого не произошло. Она продолжила чтение своего завещания.)
- Следующее завещание кому будет?
- Оно написано моему мужу. «Милый мой! Ты трудолюбив и мудр. Тебе дано чувство любви к жизни. Ты сильный человек, и я очень надеюсь, что ты будешь счастлив в жизни. Ты достоин счастья и любви. И еще. Не делай поминок обо мне с выпивкой. Когда люди выпивают, то, сами того не замечая, начинают радоваться, забыв, что это поминки. Лишь некоторые из них начинают плакать и печалиться».
(Действительно, иногда на поминках, когда люди выпивают, то, сами, того не замечая, перестают скорбеть и даже начинают веселиться. Лишь некоторые из них, будучи в состоянии алкогольного опьянения, начинают горевать по усопшему. Вероятно, таким образом они абстрагируются от соприкосновения со смертью и радуются, что сами живы.)
Хочется верить, что мы уходим друг от друга лишь на некоторое время. И все-таки я ухожу от тебя навечно. Прощай».
(Затем была долгая, действительно гробовая тишина, но я не обнаружил на лице своей пациентки страдания. Лицо ее было одухотворено.)
- С вами что-то произошло? Что вы чувствуете?
- Я пришла к вам, потеряв всякий смысл в оставшейся жизни. Я чувствую, что теперь этого нет. Моя главная цель - остаться человеком до конца.
Некоторые мои пациенты, которым, казалось бы, еще жить да жить, страдают депрессией и часто говорят о потере смысла жизни и о желании ее «выключить». И наоборот, практика показывает, что человек находит смысл жизни даже тогда, когда его и быть уже не может, то есть в пограничной ситуации между жизнью и смертью.
При этом необходимо признать, что объяснить, в чем смысл жизни, еще не значит его дать.
В коридоре мою пациентку ждал супруг, с которым мне также удалось немного переговорить. Они ушли. Через два месяца я встретился с ним. Моей пациентки уже не было в живых. Я передал ее психологическое завещание, которое она написала, будучи у меня на приеме. Я узнал от супруга, что она достойно, без особых страданий ушла. Ему даже показалось, что с улыбкой на лице.